потому опыт зрения кажется нам мгновенным.
25.5. Ожидания
По общему мнению, взгляд на любой непрозрачный объект открывает глазу ту его поверхность, которая доступна зрению, и эта часть занимает наше сознание целиком; наоборот, любая другая часть, все части без исключения, не считая первой, остаются без внимания. Потому малейшее движение, каковое мы совершаем, дабы изучить любую другую сторону объекта, противоречит нашему первому восприятию, ибо связь двух идей отсутствует.
Уильям Хогарт
Вообразим, что мы обернулись и внезапно увидели нечто совершенно неожиданное. Мы будем потрясены, как если бы мир вдруг изменился у нас на глазах – поскольку многие наши ожидания не сбылись. Когда мы смотрим на знакомое место, то приблизительно знаем, чего ожидать. Но что означает «ожидать»?
Когда мы подробно знакомимся с какой-то конкретной средой, будь то офис, дом или некое иное пространство, мы репрезентируем ее посредством массива фреймов, терминалы которого уже заполнены. Затем для каждого направления движения внутри этой среды наша система зрения активирует соответствующие фреймы этого массива. Мы также активируем соответствующие фреймы, даже когда просто прикидываем или воображаем какое-либо движение тела – и это, собственно, означает «знать, чего ожидать». В целом каждый фрейм пространственного массива фреймов контролируется конкретной «направленемой». Однако в среде, которая либо хорошо нам знакома, либо относится к тем, отношения внутри которых мы не понимаем, можно научиться использовать более конкретные стимулы вместо «направленем» для переключения между фреймами. Например, когда мы подходим к знакомой двери, фрейм для комнаты, которую мы ожидаем увидеть за этой дверью, может активироваться не направлением движения, а через узнавание этой конкретной двери. Становится понятным в таком случае, как человек может прожить в одном доме несколько десятилетий – и не узнать, какие помещения этого дома имеют общие стены.
В любом случае налицо, конечно же, упрощение. Многие из наших фреймов требуют больше девяти направлений; еще им нужна методика изменения размеров и форм объектов, они должны адаптироваться к трем измерениям – и быть способными репрезентировать то, что происходит в промежутках при перемещении от одного угла зрения к другому. Кроме того, выбор фрейма не может зависеть от простого набора «направленем»; ведь нам следует также компенсировать движения наших глаз, шеи, торса и ног. В самом деле, основную загрузку нашего мозга обеспечивают такие вот расчеты и корректировки и нужно много времени, чтобы научиться использовать все эти механизмы. Психолог Пиаже обнаружил, что у детей уходит десять или более лет на освоение и совершенствование способности репрезентировать одну и ту же сцену с разных углов зрения.
Вернемся к сетованиям Хогарта. Он чувствовал, что многие живописцы и скульпторы не обладают достаточным знанием о пространственных трансформациях. Ему казалось, что мысленные образы являются приобретенными, и он бранил тех художников, которые уделяют слишком мало времени «совершенствованию идей, каковые укоренились в их умах применительно к объектам природы». А потому Хогарт размышлял над способами обучения, позволяющими предугадывать изменение облика в зависимости от угла зрения.
[Тот, кто посвящает себя] усвоению идеальных идей о расстояниях, точках и противолежаниях нескольких материальных точек и линий даже в самых нерегулярных фигурах, постепенно придет к умению воображать их в уме, когда сами объекты не будут находиться перед ним; он окажет неоценимую услугу всем, кто творит и рисует по наитию, а также позволит им уподобляться тем, кто черпает из жизни.
25.6. Идея фрейма
Вопросы порождаются точкой зрения, то есть умением структурировать проблемы, понять, о чем стоит спрашивать, и предположить возможный ответ (или прогресс). Дело не в том, что взгляд на мир определяет реальность, а в том, что мы воспринимаем из реальности и как ее структурируем. Я в достаточной степени реалист, чтобы верить, что в долгосрочной перспективе реальность получает собственный шанс принять или отвергнуть наши взгляды.
Аллен Ньюэлл
Впервые над идеей фреймов я задумался в начале 1970-х годов, работая над созданием робота, который мог видеть, и описал свою теорию в 1974 году в статье под названием «Структура репрезентации знаний». Эта статья оказывала определенное влияние на исследования в области искусственного интеллекта целое десятилетие, несмотря на то что большинство читателей находили мои умозаключения слишком общими. Оглядываясь назад, я думаю, что мои объяснения находились в правильных «полосах пропускания» для своего времени, поэтому статью читали и обсуждали. Будь моя гипотеза действительно невнятной, ее бы проигнорировали, а если бы в ней идея описывалась более подробно, другие ученые могли бы заняться «тестированием», вместо того чтобы выдвигать собственные гипотезы. Тогда они, возможно, обнаружили бы, что моя теория некорректна. Но случилось то, что случилось; появилось много вариантов изложения той же идеи, и программирование на основе фреймов приобрело популярность.
Двое ученых, Скотт Фалман и Айра Гольдштейн, заявили, что понимают, что я имел в виду, а затем объяснили мою гипотезу, вложив в эти объяснения то, чего я даже не воображал. Другой исследователь, Терри Виноград, занялся созданием робота, который мог понимать целый класс предложений на английском языке; эта работа позволила сформулировать ряд важных положений о связи между грамматикой и ее влиянием на слушателя. Затем, поскольку деятельность этого робота заключалась в строительстве башен из детских кубиков, Виноград подробно проработал условия создания и действий Строителя. Его идеи оказали немалое влияние на настоящую книгу. Ученый Юджин Чарняк изучал особенности того, как маленькие дети воспринимают истории, которые им читают. Минимум год он изучал одну такую историю, а именно – о воздушном змее в качестве подарка на день рождения. Вскоре мы затронем идеи Чарняка в настоящей книге.
Все это время меня не покидало ощущение, что сама концепция фрейма была довольно очевидной и, возможно, присутствовала в неявном виде в более ранних трудах, например в теориях психолога Бартлетта. На мой взгляд, важнейшим достижением статьи 1974 года была концепция системы фреймов; в настоящей книге она получила название массива фреймов. Меня, признаться, удивило, что идея фреймов стала популярной, а вот концепцию массива фреймов не подхватили. «Немы» родились в 1977 году (как «строки C»); идея строк З оформилась в 1979 году. Что касается проном, смутные мысли на сей счет бродили в моей голове на протяжении нескольких лет, но не желали, так сказать, выкристаллизоваться до тех пор, пока, работая над настоящей книгой, я не сообразил, как объединить несколько ранних идей Роджера Шенка в трансфреймы. Схема, предложенная в настоящей книге (терминалы фреймов управляются пучками «-нем» или изоном), возникла через доброе десятилетия после появления концепции фреймового массива.
Остается
