— Лайм! — тихо позвала Джослин. Обойдя кровать, где лежал Оливер, она осторожно положила руку на плечо мужчины и медленно опустилась на колени рядом с ним. — Я искренне сожалею. Если бы я знала…
— То что? — неожиданно резко уточнил он.
Молодая вдова тяжело вздохнула.
— Я бы не стала бороться за права Оливера на Эшлингфорд. И, разумеется, не поехала бы вместе с Иво в Лондон.
Лайму, охваченному слепой яростью, хотелось дать выход гневу, однако, ухватившись за любовь к Джослин как утопающий за соломинку, он усилием воли подавил порыв.
— Знаю, — кратко сказал он.
Несколько мгновений Джослин напряженно вглядывалась в его лицо, потом робко улыбнулась.
— Эшлингфорд твой, Лайм. Я сама отправлюсь к королю и засвидетельствую слова Эммы. Уверена, теперь он не откажет тебе.
Да, лорд Фок не сомневался, что, узнав правду, Эдуард вряд ли решится в третий раз отнять у него баронство.
— Я должна рассказать остальное, — раздался слабый голос Эммы.
Оглянувшись, Лайм увидел, что она продолжала лежать с закрытыми глазами. Очевидно, у нее уже не осталось сил, чтобы открыть их.
— Ты знала о намерениях Иво и Анны, — сурово произнес мужчина. — И молчала. Почему?
— Я любила своего сына, Лайм. Я хотела, чтобы он жил как знатный человек, а не как незаконнорожденный. Все, что я делала, я делала ради него и для него, — шумно выдохнув (воздух с шипящим свистом вырвался из ее горла), объяснила Эмма. — Когда я узнала, что твой отец не собирался называть Мейнарда наследником, я успокоилась. Я надеялась, что мой сын сможет по-прежнему жить в достатке, а… а ты, Лайм, получишь то, что принадлежало тебе по праву.
— Но после смерти отца Иво и Анна подали королю прошение, в котором просили признать наследником Мейнарда, — напомнил мужчина. — И ты снова промолчала.
На долю секунды лицо умирающей женщины исказила гримаса боли, но затем оно прояснилось.
— Я не верила, что им удастся убедить короля отдать баронство Мейнарду. Все знали, что Монтгомери Фок считал наследником тебя и что только ты был достоин занять место барона. Можешь не верить мне, Лайм, но когда Иво и Анна вернулись из Лондона с королевским указом, я пригрозила разоблачить их обман. Я заявила, что расскажу правду о рождении Мейнарда, если они не откажутся от Эшлингфорда.
— Сам же Мейнард, видимо, не подозревал, чей он сын, — уверенно предположил лорд Фок.
Эмма покачала головой.
— Иногда мне очень хотелось раскрыть ему истину, особенно тогда, когда он начал отдаляться от меня и сближаться сначала с Иио, а затем и с Анной. Но я боялась, что, признавшись, погублю его. Мейнард уже вырос и научился ненавидеть. Ненавидеть тебя. Сообщение о том, что он такой же незаконнорожденный ребенок, как и ты, могло убить его.
Лайм задумался. Интересно, изменился бы ход событий, если бы Мейнард все узнал? Отказался бы он от титула, который принадлежал другому?
— Что же ответили Иво и Анна на твою угрозу?
— Они попытались убить меня.
Лайм заметил, как от негодования вспыхнуло лицо Джослин.
— Убить тебя?
— Да, они… добавили яд в молоко. Но они не предполагали, что я видела это.
Теперь мужчина понял, почему вскоре после смерти отца скоропостижно умерла Анна.
— Ты поменяла кружки, не так ли? И отравленное молоко досталось Анне, — заключил Лайм.
— Бог мне судья. Именно так я и сделала. Когда Анна отвернулась, я выпила ее молоко, а свое перелила в ее кружку.
— И Иво знал об этом.
— Он догадался. Позднее.
— Но почему ты не пришла ко мне и не призналась во всем?
— Разве я могла? Иво, рассказав о том, каким образом мне удалось избежать участи, уготовленной для меня им и Анной, обвинил бы меня в убийстве. А меня, несомненно, приговорили бы к смерти. Кроме того, Мейнард… он так горько скорбил по Анне, что я не пожелала причинить ему еще большую боль.
— А позднее, когда Мейнард умер?
— У меня появился Оливер. — Она разрыдалась. — Я полюбила его с первого взгляда.
Лайм мрачно усмехнулся. Итак, своим молчанием Эмма еще раз отняла у него титул барона и владения, завещанные отцом.
— Теперь объясни, о каких записях шла речь? — попросил он. — Какое отношение они имели к тебе и Иво?
— Отравленное молоко было не первой попыткой избавиться от меня навсегда. Почти сразу же после того, как я появилась в Эшлингфорде, начали один за другим происходить несчастные случаи, каждый из которых мог свести меня в могилу. Мне пришлось придумать, как защитить себя.
— При помощи записей?
— Я попросила одного из монахов, остановившихся на ночлег в Эшлингфорде по дороге в Лондон, записать мою исповедь. Я честно все рассказала и объяснила, что собираюсь передать пергамент твоему отцу. — Эмма прокашлялась и продолжила: — Он поверил мне и, решив, что делает доброе дело, согласился выполнить мою просьбу. Он даже не предполагал, что я намеревалась использовать записи против Иво и Анны и таким образом спасти свою жизнь.
Лайм чуть не спросил, почему Анна и Иво пытались отравить служанку, зная, что правда рано или поздно станет известна. Но в следующее мгновение он сам ответил на свой вопрос: им нечего было терять. Они надеялись, что записи могли затеряться или исчезнуть. Если бы им удалось убить Эмму, у них оставался шанс при помощи Мейнарда владеть Эшлингфордом. Пока же она находилась в живых, им постоянно грозило разоблачение.
— Когда монах записал до конца мою исповедь, я показала Иво последнюю страницу и заверила, что после моей смерти человек, которому я якобы доверила хранить пергамент, немедленно передаст его тебе.
— И долгие годы ты продолжала хранить записи у себя.
— Да. Я никому не могла доверить эту тайну.
Осознавая, что, только получив прощение, несчастная женщина обретет душевный покой, Лайм отогнал обиду и гнев.
— А теперь тебе нужно немного поспать.
Эмма повернула к нему лицо, но ее веки так отяжелели, что она уже не пыталась поднять их.
— Ты… ты ведь прощаешь меня, Лайм, да? Я не хотела причинить тебе боль, не хотела, чтобы ты страдал. Клянусь, не хотела.
Лорд Фок с удивлением прислушивался к своим чувствам. Случись подобное в прежние времена, тот Лайм, каким он был раньше, рассвирепел бы так, что не смог солгать и сказать Эмме, что прощает ее. Однако любовь к Джос-лин сделала мужчину великодушным. Наклонившись, он осторожно пожал руку умирающей.
— Все прощено и забыто, — искренне заверил он ее. — А сейчас отдыхай.
Испещренное глубокими морщинами лицо Эммы прояснилось.
— Тебя я тоже всегда любила, как сына, — пробормотала она, медленно погружаясь в беспамятство.
Некоторое время лорд Фок стоял неподвижно, потом неторопливо повернулся к Джослин.
