услышали глухие стоны с горы. Они были отчаянные парни, и им удалось добраться до узника на вершине. Великан принял у сванов ломоть жесткого хлеба с соломой, другого они не знали тогда, и молча сжал его. Кровь брызнула на ладонь. Амиран взял тогда другой кусок хлеба: из него заструилось пенной струей молоко.
«Такой хлеб ели вы, сыны гор, в не долгий век, когда я был с вами. Этот, пропитанный вашей кровью, заставляют есть вас угнетатели народа».
Но злые силы не позволили Амирану поднять людей на борьбу. Подкравшийся из-за скалы дух смел сванов с горы. Но они оказались упрямыми. Снова двинулись к Ушбе, но, когда нашли ведущее к ней ущелье, оно внезапно сомкнулось, словно створки ворот. Перед сванами выросла каменная стена такой вышины, что даже облака плыли ниже. Не раз еще пытались другие сваны найти путь к Амирану, к обещанной свободе, но дьявол душил смельчаков в лавинах, сбрасывал в пропасти, и только дьявольский посвист разносило ветром по ущельям, и, заслыша его, матери шептали непослушным: «Тише! Ушба гневается». Само имя ее стало равнозначно проклятью. И старейшие, толкуя о чем-то несбыточном, приговаривали: «Это так же невозможно, как смертному взойти на Ушбу».
Стемнело. Поеживаясь от холода, долго стояли мы у низенькой палатки, не в силах оторваться от подчеркнутых лунным светом граней горы.
У-ш-б-а!
В конце прошлого столетия в горы Кавказа прибыла экспедиция прославленного английского восходителя Дугласа Фрешфильда, визитные карточки которого лежали на многих вершинах Альп, Пиренеев, Гималаев. С неизменным своим спутником, швейцарским проводником Франсуа Девуассу, сэр Дуглас поднимался на Эльбрус, стал первым альпинистом мира, покорившим Казбек. Через перевалы Главного хребта проник он в Сванетию. Ушба напомнила ему суровые, потемневшие от пороха и времени боевые башни, которые увидел он в селениях Сванетии.
Но те башни из льда и камня, на которые с восторгом и трепетом глядел путешественник, уходили в небо больше чем на четыре с половиной километра. На отвесных склонах не держался снег, и, весь день грохоча, скатывались лавины, обрушиваясь в долины тысячами пудов льда и камня.
И Фрешфильд отступил перед вершиной. Глава старейшего в мире альпийского клуба и президент Королевского географического общества заявил: «Нет сомнения, кавказский Маттерхорн (труднейшая вершина в Альпах. — Е. С.) найден! Разница только в том, что тут два Маттерхорна стоят рядом, да еще удвоены в размерах».
Шли годы, десятилетия, гранитные бастионы горы отбили уже более двадцати штурмов лучших альпинистов мира. И лишь в 1903 году пятерке участников Международной беспроводниковой экспедиции (ни одного русского, сваны — только носильщики) удается проложить путь к мечте, высшей и более трудной южной вершине массива. Но за следующую четверть века никому не удается посетить чертоги златокудрой Дали.
Быть может, некоторые и расценят это как пережиток, но кто, как не альпинисты, возродил где-то в конце XVIII столетия тот культ вершин, который когда-то существовал. Впрочем, разве не изображен Казбек в государственном гербе нынешней Грузии или Арарат у Армении. А двуглавый Эльбрус не токмо белеет на спортивных значках, но и на боевой медали «За оборону Кавказа». Если же стали бы создавать собственную геральдику сваны, то взяли бы своим символом Ушбу, только Ушбу.
Именно она стала в наши дни мерилом мужества и зрелости. Сван мог пройти какие-либо головоломные маршруты где-нибудь в Небесных горах — Тянь-Шане, на Крыше мира — Памире. Но… «Вай ме, — качали головами старики. — Тот не алпынист, кто на нашу Ушбу не ходил!»
Михаил Хергиани и начинал освоение Ушбы с пути Хергиани (дяди Габриэля)… Здесь северный гребень соединяет массив Ушбы с Главным хребтом. И с «подушки», пухлого снежника у взлета к северному гребню, увидел юный сван ее, северную стену, которую не озаряет солнце. Хмурую и огромную.
Поднимаясь до высоты «4300», она, подобно этакому кавказскому атланту, удерживает на гранитных своих плечах купол северной вершины (4694 метра). Нижний ярус стены переходит в нагромождения ледника Чалаат. Особенно внушительна ее правая половина, как бы обрубленная километровым сколом. Глаз альпиниста тщетно отыскивает на ее поверхности обычные для микрорельефа полочки, площадки, выемки. Работа лавин, камнепадов, ветров и времени, смена жары и холода до такой гладкости отполировали фактуру, что стену стали называть Зеркалом Ушбы.
Первыми на Северной Ушбе побывали в 1888 году англичанин Коккин с швейцарским гидом Альмейером. Но за семьдесят восемь лет штурмов ни одному из восьмисот побывавших на Ушбе советских плюс восемьдесят зарубежных восходителей не довелось вглядеться в упор в гранитное зеркало стены.
Да и Михаил-Минан, уже решившись на штурм, шесть раз выходит на разведку, включая и спецрейс самолета. Словно тасуя колоду, перекладывает стереопары снимков, перебирает варианты.
«По линии падения воды», — определили бы намеченный им маршрут геоморфологи. Но человек не собирается падать, хочет подыматься, пусть не даны ему крылья Икара. Их заменят острые зубья кошек, надежность страховочной веревки и главное — вера в себя, в друга, продуманность каждого движения.
Он пометил для себя: крутизна от 35 до 85 градусов, много отрицательных участков, где глыбины выпирают из массива, образуя подобия глухих балконов. Вот выписка из заявки общества колхозных спортсменов «Колмеурне»: «Палатки за все шесть дней штурма будет возможным установить только в первый и в последний дни штурма, у подножья стены и под вершиной. Все биваки на гамаках и искусственных площадках».
Подобно полярнику, летчику, циркачу, отдает дань суевериям и альпинист. Вот так и Миша ужас до чего не любил распространяться загодя о задуманном восхождении. Впрочем, как и десяток, как и сотню лет назад, и нынче уходит сван на охоту молча. («Упаси его святой Джраг, услышит Дали, покарает хвастуна».)
Лишь после «Зеркала» и показал Минан общую тетрадь, и в ней не только вычерчен, рассчитан до метра весь маршрут. Его наметка чем-то напоминала боевую диспозицию. «На участке 19 могут быть камнепады, на участке 26 после снегопада лавины». И здесь же указаны все выступающие над стеной «бараньи лбы», под которыми можно укрыться в случае чего.
Минан изучал и продумывал поведение Ушбы даже по ночам, когда замирают стекающие с нее бесчисленные потоки и недвижны скованные холодом ночи камнепады.
— Сколько же пролежал ты в спальном мешке на виду Ушбы, Миша?
— Не считал, конечно, Евген Димитрич, сколько? Сколько надо, столько и лежал. Пройдусь биноклем по камням. Запишу, как ведут себя. И дальше биноклем шарю.
Человек в шапочке лыжника глядел на гору. Закутанная в покровы лунного света, облокотившаяся на подушки облаков гора — на него. Что был он перед ней?.. Ростом?.. Весом?.. Силой?.. Даже
