Закончив витать в облаках, хакер понес такую специфическую ахинею, что никто его не понял. Тогда Хулио хладнокровно напомнил, что для многих нас самым сложным техническим устройством в мире является мясорубка или автомат Калашникова, и поэтому просьба к мэтру объясниться на пальцах.
— Ну, что сказать, господа, — вздохнул на это хакер. — Мы имеет своего рода ключик… э-э-э… для запуска некого автоматизированного производства.
— Производства? — ахнули мы все. — Производства чего?
— Трудно сказать, товарищи, — развел руками. — Это может быть… швейное производство… литейное производство… водочное производство.
Ванечка, спокойно, сказал я себе, спокойно. Ты у цели. И цель эта тебе известна. Ключик для производства? Производства чего?
— Ваньо, что с тобой? — услышал тревожный голос Хулио. — Плохо? Не выпить ли нам, друзья?
— Мне хорошо, Хулио, ты даже не представляешь, как мне хорошо, ответил, чувствуя нечисть, корчащую под моими унавоженно-чесночными башмаками. — И знаешь почему?
— Почему?
— Потому, что знаю, о каком производстве речь?
Мне не поверили. И никто бы не поверил, находясь в здравом уме. В это нельзя было поверить. Однако это было так. Именно так. Более того, анализируя все прошедшие кровавые события, я все больше и больше убеждался в своей правоте. В конце концов я потребовал принести подкову. Прабабка Ефросинья, ау; это я твой внучек, спасибо, бабуля!
— Подкову?!
— Должна же быть она в казино, вашу мать!
— Ваньо, ты еб… лся!
— А подкову, блядь, дайте!
И когда её доставили, алюминиево-декоративную, я вывернул её и получил знак: S. Чем окончательно вверг своих боевых друзей в уныние, убедившихся, что со мной случился непоправимый психический слом. От пережитого.
Пришлось вспоминать прошлое — те славные и беззаботные деньки, когда я ведать не ведал о такой профессии, как папарацци. Помнится, Сосо Мамиашвили, спасибо ему родному, помог обрести эту незатейливую профессию. Не так ли? Так, не отрицал этого факта князь. После того, как я посетил редакцию «Голубое счастье», началась чертовщина, в результате которой я заснял вторым планом господина Sodos'а, известного мирового шулера и финансиста, прибывшего в нашу славянскую столицу инкогнито. И цель его была — программа «S». Программа Sodos. Вернее, программа «$».
$ — именно так, а не иначе.
Доллар — он, и только он, стоит в основании этой программы. Производство чего, говорите? Отвечаю — производство долларов. Долларов, господа! Долларов, товарищи. Долларов, страна!
Не знаю, в чью блядскую властную голову пришла эта простая и гениальная идея, но то, что она имеет место быть — факт.
Реализацией программы «$» можно мгновенно решить несколько глобальных проблем: финансировать все аукционы по продаже государственной собственности, финансировать доминацию рубля, спасти его от неизбежной инфляции, опять же спасти власть от народного гнева, финансировать СМИ, чтобы они были послушны, как дети, финансировать силовые структуры в этих же попечительских целях, финансировать будущую избирательную компанию по выборам нового старого президента… И так далее.
Мы имеем уникальную программу по практически бескровному захвату власти в республике. Зачем призывать народец под лозунги да стяги и строить баррикады? Если можно построить маленькую тайную фабрику по производству долларов, получив на эту ползучую, как контра, акцию добро МВФ Международного валютного фонда. И подозреваю, что новая фабрика «Госзнак USA» уже готова функционировать на благо прекрасного будущего молодых, понимаешь, реформаторов, любителей читать лекции о секвестре бюджета и пересаживать чинодралов в отечественные разваливающиеся колымаги.
На этой высокой и обличающей ноте меня прерывает Хулио, он потрясен моими красноречивыми выводами, но хорошо знает одно — доллар, выпущенный не на территории Соединенных Штатов Америки, считается фальшивым.
— Деревянный доллар, Ваньо, деревянный.
Я аплодирую удачному сравнению и тем не менее не соглашаюсь: деревянный-то деревянный, но фабричное производство натуральное. И будем мы иметь наш настоящий деревянный доллар, самый надежный и лучший в мире!
Эту невероятную версию подтверждает и скромное упоминание в СМИ о том, что МВФ и фонд господина Sodos'а готов предоставить власти кредит на двадцать два слишком миллиарда долларов. На продолжение как бы реформ. Двадцать два миллиарда долларов — это не фунт изюма. И даже такой душечка, как гражданин мира Sodos, ни цента бы не дал на то, что нет в природе. Это я о реформах. Ни цента. Следовательно, мы имеем целенаправленную программу, с помощью которой хотят превратить нашу обессиленную державу в сырьевой и послушный придаток мирового, прошу прощения, империализма. И когда господин Любошиц понял, что приближается катастрофа, то, прежде, чем уйти в параллельный мир, успел спрятать «ключик». Никто бы его не нашел, никто, товарищи. Кроме, разумеется, меня, Ванька Лопухина, на этих словах я сделал попытку поклониться.
Публика, находящаяся в шоке от сольного моего выступления, никак не отреагировала. Все задумались, как дегенераты над миской с манной кашей, где вместо чернослива плавали варенные аппетитные трупики тараканов.
— Ребята, — сказал я тогда с чувством. — Или мне верите, или буду действовать самостоятельно.
Эта деликатная угроза подействовала — Сосо Мамиашвили передернул затвор АКМ и подтвердил готовность идти в бой. Спасать Родину. Хулио задумался, а после поинтересовался у хакера: возможно ли такое производство — производство деревянных долларов?
— Вы знаете, — ответил на это проклятый программист, возвращаясь к экрану дисплея. — Я вполне допускаю такую возможность. Хотя это так дико, товарищи. Невероятно…
А что невероятно? Если наша вся такая страна, где даже на голубом ТВ существует передача «Очевидное — невероятное». Я бы сам не поверил в эту версию о предполагаемой фабрике по выпуску «деревянных» баксов, да весь опыт последних дней, утверждает — это так. Так!
После того, как я удивил всех своим умозаключениями, пришло время изумляться мне. Мы все отправились в кабинет, обитый кожей, где, помнится, мы нарезались до остервенения «Бешеной Мэри». И здесь пришло время поражаться мне. Когда я увидел на полотне слайды, сработанные незнакомыми мне папарацци. Это были портретные зарисовки и видовые картинки пленэра. На зарисовках мелькали улыбающиеся лица господина Савелло и дорогих выхоленных гостей, любителей плавать под парусами. Благодушная встреча в аэропорту, посадка в автомобиль, гостиница, прогулки по Красной площади, снова посадка… Потом прошли картинки подмосковной природы, окруженной убористой колючей проволокой. За ней угадывалась странная зона с небольшими производственными помещениями. И вокруг этой зоны воздвигался высокий бетонный забор.
— Этим снимкам месяц, — сообщил Хулио. — Мы думали, господин Савелло решил воздвигнуть себе пожизненный саркофаг…
Я догадался — это не саркофаг, это куда серьезнее и опаснее, это то, о чем мы ведем речь: строительство фабрики по производству «деревянных» долларов. Месяц — срок большой, если труд ударный. Подозреваю, что фабрику вот-вот хотят сдать под «ключ», иначе не объяснишь активизации наших врагов. С этим утверждением не спорили, но было принято решение убедиться в этом воочию.
— Есть, есть и у нас папарацци, — утверждал Хулио. — Ваньо, ты не один такой шкодник, да? Не волнуйся, без тебя мы никуда. Это я тебе обещаю.
— Спасибо, друг.
На этой оптимистической ноте мы закончили наше полуночное бдение. Я растянулся на диванчике, как на спящем гиппопотаме. Сосо угнездился в кресле горной птицей. И с мыслями, что там готовит нам е' день грядущий, мы уплыли в царствие Морфея.
И приснился мне странный сон: мне трудно дышать. Почему? Я — в каменном мешке. И дверь, обитая цинком. Воздух сперт и воняет страхом, болью, ненавистью, испражнениями, навозом и чесноком. Наверху арестованная в сетку намордника лампочка. И тишина. Тишина. От неё можно сойти с ума. И чтобы этого не произошло, я бью кулаками по двери, бью-бью-бью. Дверь глухо отвечает: бум-бум-бум. Шаги. Я слышу шаги.
— Эй-е-е-е! — кричу. — Я здесь! Здесь?! Почему я здесь! Откройте! Немедленно откройте, черт бы вас всех побрал!.. Не имеете права! Где мои права?!
И дверь открывается. О чудо! И никого нет. Коридор пуст. И я бегу по каменному лабиринту, бегу-бегу-бегу-бегу-бегу и…
Боже мой! Та же дверь. И в ужасе шарахаюсь и снова бегу, и задыхаюсь от страха и унижения, от боли и ненависти. Куда же я бегу?
И снова возвращаюсь к двери. И сам! Сам! Сам! Вползаю в камеру. Но я уже не один. За бюрократическим столиком сидит человечек, он невзрачен, рыжеват, с усиками а lа Hitler, похож на лектора общества «Знание — сила». Под его рукой деревянные счета и гроссбуховский фолиант.
