угнетения.
М. Булгаков
Москва
Октябрь. 1987. № 6. Затем: Письма. Печатается и датируется по машинописной копии (ОР РГБ. Ф. 562. К. 19. Ед. хр. 33. Л. 10).
М. А. Булгаков — В. П. Соловьеву-Седому. Телеграмма. 10 февраля 1938 г.
Приезжайте на несколько дней Москву[458].
Булгаков.
Творчество Михаила Булгакова. Кн. 1. Печатается и датируется по первому изданию.
М. А. Булгаков — В. П. Соловьеву-Седому. 13 апреля 1938 г.
Дорогой Василий Павлович!
Зачем же во имя «прежней»?[459]
Дружелюбное отношение к Вам в нашем переулке и сейчас налицо. Прут[460], сколько мне известно, отказался от Вашего либретто, потому что занят чем-то другим.
Для меня ясно, что Вам нужно со всею Вашей энергией самому тотчас же приступить к поискам солидного либреттиста и с ним связаться.
Конечно, лучше, если это будет ленинградец. Ведь Вам нужно все время быть с ним, при нем!
Таков мой совет. Я очень желаю Вам успеха в этом деле, а Елена Сергеевна шлет Вам привет.
И я приветствую.
М. Булгаков.
Творчество Михаила Булгакова. Кн. 2; Кн. 1. Печатается и датируется по первому изданию.
Письма М. А. Булгакова — Е. С. Булгаковой. 27 мая — 9 августа 1938 г.
1. 27 мая 1938 г.[461]
Дорогая Люсенька, целую тебя крепко! Одно беспокоит, как-то ты высадилась со своею свитой? Жива ли, здорова ли после этого поезда? Думал, что сегодня будет телеграмма, но Настя[462] говорит: «Какая телеграмма? Они по базару ходят».
Провожал твой поезд джаз в рупоре над вокзалом. Награжденный Евгений задумчиво считал деньги у нас на диване, обедал у меня, писал Насте письма.
Вечером — в Большом сцена Сусанина[463] в лесу, потом у Якова Леонтьевича. Ночью — Пилат. Ах, какой трудный, путаный материал! Это — вчера. А сегодняшний день, опасаюсь, определяет стиль моего лета.
В 11 час. утра Соловьев[464] с либреттистом (режиссер Иванов). Два часа утомительнейшей беседы со всякими головоломками. Затем пошел телефон: Мордвинов[465] о Потоцком[466], композитор Юровский[467] о своем «Опанасе», Ольга о переписке романа, Евгений[468], приглашающий себя ко мне на завтра на обед, Городецкий все о том же «Опанасе».
Между всем этим Сережа Ерм[олинский]. Прошлись с ним, потом он обедал у меня. Взял старые журналы, приглашал к себе на дачу, говорили о тебе.
Вечером Пилат. Малоплодотворно. Соловьев вышиб из седла. Есть один провал в материале. Хорошо, что не во второй главе. Надеюсь, успею заполнить его между перепиской.
Интересное письмо (конечно, на Пироговскую, 35а, кв. 6!) из архива Горького.
«По имеющимся у нас сведениям (?!), у Вас должны быть автографы Алексея Максимовича...», так вот, мол, передайте их в архив. Завтра напишу, что сведения эти неосновательны и автографов Горького у меня нет.
Ну, вот и ночь. Устал. В ванне шумит вода. Пора спать.
Целую тебя, мой друг. Умоляю, отдыхай. Не думай ни о театрах, ни о Немировиче, ни о драматургах, ничего не читай, кроме засаленных и истрепанных переводных романов (а может, в Лебедяни и их нет?).
Пусть лебедянское солнце над тобой будет как подсолнух, а подсолнух (если есть в Лебедяни!) как солнце.
Твой М.
Поцелуй Сергея, скажи, что я ему поручаю тебя беречь!
2. 30 мая 1938 г. Утро.
Дорогая Люсенька! Получены открытка Сергея с изображением ножика и двух целующихся и твоя, где пишешь о развитии энергии по устройству жизни. Не утомляешься ли ты этим?
Роман уже переписывается. Ольга работает хорошо[469]. Сейчас жду ее. Иду к концу 2-й главы.
Настя очень старательна, заботится обо мне. Целую тебя крепко, мой друг. Спешу отдать открытку Насте.
Твой М.
3. 31 мая 1938 г.
Дорогая Люсенька! Только что получил твое письмо от 29-го. Очень хорошее и интересное! Пишу 6-ю главу, Ольга работает быстро. Возможно, что 4-го июня я дня на 4 еду с Дмитриевым и Вильямсом[470]. Хочу прокатиться до Ялты и обратно. Бешено устал. Дома все благополучно. Целую нежно!
Твой М.
4. Телеграмма. 31 мая 1938 г.
Письма получены. Роман переписывается. Целую крепко.
Булгаков.
5. 1 июня 1938 г.
Моя дорогая Лю! Вчера я отправил тебе открытку, где писал, что, может быть, проедусь до Ялты и обратно. Так вот — это отменяется! Взвесив все, бросил эту мыслишку. Утомительно, и не хочется бросать ни на день роман. Сегодня начинаю 8-ю главу. Подробно буду писать сегодня в большом письме. Сейчас наскоро вывожу эти каракули на уголке бюро — всюду и все завалено романом. Крепко целую и вспоминаю. И дважды перечитывал твое письмо, чтобы доставить себе удовольствие.
Твой М.
6. В ночь на 2 июня 1938 г.
Сегодня, дорогая Лю, пришло твое большое письмо от 31-го. Хотел сейчас же после окончания диктовки приняться за большое свое письмо, но нет никаких сил. Даже Ольга, при ее невиданной машинистской выносливости, сегодня слетела с катушек. Письмо — завтра, а сейчас в ванну, в ванну! Напечатано 132 машинных страницы. Грубо говоря, около ⅓ романа (учитываю сокращения длиннот).[471] [...]
Постараюсь увидеть во сне солнце (лебедянское) и подсолнухи. Целую крепко.
Твой М.
7. 2 июня 1938 г. Днем.
Дорогая моя Лю!
Прежде всего ты видишь в углу наклеенное изображение дамы или, точнее, кусочек этой дамы, спасенной мною от уничтожения. Я думаю постоянно об этой даме, а чтобы мне удобнее было думать, держу такие кусочки перед собою.
* * *
Буду разделять такими черточками письмо, а то иначе не справлюсь — так много накопилось всего.
* * *
Начнем о романе. Почти 1/3, как я писал в открытке, перепечатана. Нужно отдать справедливость Ольге, она работает хорошо. Мы пишем по многу часов подряд, и в голове тихий стон утомления, но это утомление правильное, не мучительное.
Итак, все, казалось бы, хорошо, и вдруг из кулисы на сцену выходит один из злых гениев... Со свойственной тебе проницательностью ты немедленно восклицаешь:
— Немирович!
И ты совершенно права. Это именно он!
Дело в том, что, как я говорил и знал, все рассказы сестренки о том,
