Его голос пресёкся, и он обратил беспомощный взгляд на Дитрикса. То шевельнул бровями и кивнул. Опустившись возле стульчика Джима на колено, он прильнул губами к его руке, склонив над нею круглую, покрытую тёмной щетиной голову. Его губы были тёплыми, но сухими и твёрдыми.
— Джим…
Он вдруг тоже запнулся на полуслове — его голос оборвался, как лопнувшая струна. Джим, совсем окаменев, ждал от него слов, но тот вместо слов только прижал к своим губам его руки. Наконец он поднял лицо и, собравшись с духом, проговорил тихо и хрипловато:
— Не буду долго тянуть и мучить вас, Джим… Крепитесь. Ваш избранник пал в бою смертью храбрых. Обычно в таких случаях приходит извещение, но я счёл своим долгом сообщить вам об этом лично.
Ледяная глыба внутри Джима начала таять — он сам начал таять, как айсберг. Талая вода залила ему глаза, уши и горло, стульчик уплыл из-под него, и только сильное плечо Дитрикса удержало его на плаву. Потом мягкие ладони лорда Райвенна легли ему на щёки, рука Криара в белой перчатке поднесла к его губам стакан воды.
— Ты не один, дитя моё, мы все с тобой. — На седом виске лорда Райвенна билась голубая жилка.
— Мужайтесь, мой ангел. — Губы Дитрикса прильнули к щеке Джима. — Скорблю вместе с вами. Он просил меня, если с ним что-то случится, лично сообщить вам об этом и поцеловать вас за него… Увы, мне приходится исполнять его просьбу. — И твёрдые губы Дитрикса прижались к щеке Джима.
Руки лорда Райвенна сомкнулись вокруг Джима тёплым кольцом, и даже если бы Джим захотел, он не смог бы из него вырваться. Дитрикс между тем, заглянув в кроватку, заулыбался, и мрачная тень под его бровями рассеялась, в голосе зазвучало тепло и нежность.
— Ах ты, моя прелесть! Ты моё чудо!
Илидор даже не пискнул, оказавшись прижатым к его мундиру. Дитрикс обращался с ребёнком умело и ласково, и в его сильных руках малыш был спокоен, только удивлённо таращил глазки.
— Не бойся, мой хороший, — проговорил Дитрикс, прижимая его к груди и целуя в лобик.
Илидор и не боялся. Он с любопытством разглядывал ордена на груди Дитрикса и схватился ручкой за один. Криар строго сказал:
— Нельзя, господин Илидор!
— Ничего, пусть, — улыбнулся Дитрикс.
Утро было по-прежнему полно густого розового солнца и льдистого блеска инея, воздух был холоден и свеж. Шаги Дитрикса гулко отдавались в промёрзших плитках дорожки, голенища сапог поблёскивали, а голову покрывала чёрная пилотка с золотым кантом. Розовое солнце блестело на его кокарде. Джим провожал его до флаера: так велел ему лорд Райвенн. Нежно поцеловав Джима в лоб, он сказал: "Проводи майора Дитмара".
— Ну, как вы, Джим? — спросил Дитрикс. — Вам лучше?
— Да, спасибо, — проронил Джим. — Немного.
Его озябшую руку в шёлковой перчатке ласково накрыла тёплая рука Дитрикса — без перчатки. Рядом с ним Джиму было не так страшно думать о чемоданчике и коробочках с медалями, о чёрном свёртке с флагом.
— Держитесь, Джим, держитесь… Это страшная потеря для вас, но всё-таки позвольте вам сказать, что жизнь не закончена… Вы ещё молоды, у вас всё будет. Вы чудо, вы ангел, вы достойны всего самого лучшего, и оно к вам придёт, будьте уверены. Поверьте, Фалкон хотел бы, чтобы вы продолжали жить и были счастливы.
— Этого хотел бы он, или вы сами так думаете? — спросил Джим зачем-то.
Дитрикса этот вопрос то ли привёл в замешательство, то ли удивил. Но он нашёлся.
— Всякий разумный человек этого хотел бы, глядя на вас, — сказал он. — Не только я или он.
Солнце ослепительно сияло в окнах дома. Седая от инея лужайка с пожухшей травой блестела, а холодное небо было чистым, как зеркало. В нём высокой нотой звучала крылатая тоска, зябкая и пронзительная, и душа Джима, слушая её, замирала от боли. Неужели Фалкона нет? Фалкона, чей образ в медальоне был с Джимом с самого рождения, чья рука покарала Зиддика, чьи губы целовали Джима под папоротником в лесопарке за городом, чьи руки перенесли его по камням через ручей, и чьим ребёнком Джим разрешился этим летом? Пал смертью храбрых — нет, нет, это не о нём, это о тысячах других солдат, но только не о нём! Это светлое и чистое, как его улыбка, небо забрало его к себе, Джиму теперь до него не добраться — слишком он далеко. Не докричаться, не доплакаться: светлый полог неба бесстрастен и недосягаем. Безжалостная, неумолимая Бездна забрала у него Фалкона, его Странник улетел навсегда, в свой последний рейс в Вечность.
Глава XXIII. Усталый странник
Месяц белой скорби протянулся, как тысяча лет: Джиму казалось, что без Фалкона остановилось течение времени. Амерранн, альтерианский декабрь, выбелил его душу, в ней не осталось цвета. Белая аура боли и холодной тоски окутала его, закрыла от него весь мир и всех людей, в том числе и любящих его. Он не замечал никого и ничего, перестал учиться, и лорд Райвенн попросил учителя пока не приезжать, сделать перерыв, чтобы дать Джиму прийти в себя. Но прийти в себя Джим не мог. Всё замерло: природа, время и его сердце. Оно не билось без Фалкона.
Мёртвым сердцем он не мог дарить нежность своему маленькому сыну, забота о котором почти полностью легла на Криара. Было трудно себе представить, как тот умудрялся справляться сразу со своими обычными обязанностями дворецкого и новыми, дополнительными обязанностями няньки: он справлялся и ни на что не жаловался.
Раданайт покинул г-на Кардхайна и устроился работать в городскую администрацию: там он видел больше возможностей для карьеры. Свою личную жизнь он устраивать не спешил, перекрасил флаер из красного цвета в чёрный, коротко подстриг и обесцветил волосы. Он был внимателен к Джиму, интересовался Илидором, говорил с лордом Райвенном о делах и о политике — словом, из повесы-студента превратился в чрезвычайно серьёзного молодого человека.
Прошёл холодный белый амерранн и настал не менее холодный элниманн, но Бездна в этом суровом месяце принесла в дом Райвеннов нового члена семьи взамен отнятого. Она вернула на Альтерию того, кого долго прятала в своих глубинах.
Морозным таинственным вечером, полным снежного блеска в свете дворовых фонарей, на площадке перед домом сел флаер-такси, из которого вышел высокий и стройный, даже худощавый незнакомец в форме. Когда он, впущенный Криаром, вошёл в главную гостиную, на его лицо упал свет, и стал виден большой шрам от ожога на его правой щеке. У него были ясные серые глаза со стальным блеском и тёмные брови, а волос под его пилоткой не было: его голова была совершенно гладкой.
