— И такой же скромный, как твой брат.
Оба растягиваются в довольной улыбке, а у собаки отпадает сосулька с носа от их дыхания, и она громко чихает.
— Простудится, — сокрушается Егор.
— Да, здесь холодно, — печально поддакивает Яр.
Собака громко и долго вздыхает.
— Поэтому не мешало бы сфотографироваться, наконец, и вернуться домой, — замечаю я.
Они медлят, а потом, видимо, туго соображая от холода, признают мою шутку на счет фотографии с собакой удачной и на полном серьезе обговаривают, кому где становиться. Мне выделяют место справа от псины.
Уверена, на снимке у меня не будет узких глаз, потому что я в шоке.
Яр щелкает раз, второй, меняет нас с Егором местами и снова щелкает. Потом бесцеремонно сует деньги бегущему мимо мужчине с просьбой запечатлеть нас и успевает обнять меня до того, как я закричу.
Мы снова меняемся, неизменна только собака и подкупленный прохожий. Яр просит улыбнуться, и пока я выправляю оскал, целует под вспышку камеры. Второй кадр, наверняка, лживо продемонстрирует, как мы обнимаемся, но не заметит как сильные мужские ладони сжимают мои кулаки. А в третьем — пока мы выясняем отношения, а Егор подслушивает, главенствует только собака.
Я прихожу в себя, когда фотограф отдает камеру, справедливо решив, что отработал оплаченную услугу, в которую семейные разборки не включены.
— Дома поговорим, — угрожаю Яру, чтобы не думал, что легко отделался.
— Да, — поддакивает Егор, — домой бы…
А в глазах такая тоска, что разрывает мне сердце. Эх, померзну еще пару минут для счастья ребенка!
— Ты хочешь сбегать купить ей что-нибудь? — киваю на собаку. — Давай, мы подождем.
— Да нет, — мнется, — толку? Она поест, и все равно будет лежать здесь, на холоде, вся грязная, никому не нужная…
— Ну, а что мы можем сделать? — развожу руками, и вот здесь начинается худшее!
— А ты бы хотела что-нибудь сделать для собаки? — допытывается Егор.
— Злата, ты серьезно? — восхищается Яр.
— Не то, чтобы я рвусь в волонтеры, — предупреждаю на всякий случай, — я вообще ведь журналистом работаю.
Правда, я планирую написать еще только одну статью, но четко чувствую, что лучше сейчас это не уточнять.
— И еще, — набираю обороты, — хочу всерьез заняться копирайтерством. И вообще у меня много планов… Но если в моих силах помочь… дать денег на «Вискас», к примеру — почему нет?
— Твоя бабуля все-таки мало осведомлена о кошках в вашем доме, — потирая ссадины на лице, улыбается Яр, — зато ты явно в теме. «Вискас» — кошачий корм. Но не думаю, что эта собака переборчива, не похожа она на избалованную жизнью.
Вообще-то собака чем-то похожа на меня, но я в этом никогда не признаюсь.
Взглядом, что ли? Или намеком, что шерсть не такая темная, как кажется, а скорее, русая, с рыжиной? Или тем, что лежит в грязи, на холоде, как и я когда-то?
— Мы сегодня идем домой? — спрашиваю, подавив ком в горле.
— Да, конечно, — говорит Яр и после дирижирования Егора, выбивает у меня почву из под ног: — Злата, к вопросу о сострадании… Ты бы согласилась взять эту собаку к себе?
— Нет! — в ужасе выпаливаю я. — Нет! — повторяю, чтобы перестали смотреть так жалостливо мои спутники. — Нет! — говорю специально для заскулившей псины.
А ровно через час, после того, как псина объездила с Яром и Егором половину города в шикарном авто, посетила дорогого ветеринара и вернулась из собачьего салона, я заставила ее вытереть лапы об коврик и улечься на него в прихожей, поближе к выходу, на случай, если я все же одумаюсь.
— Спасибо! — лезет с обнимашками Егор.
— Гулять с ней три раза в день, не забывать кормить и самое главное — никогда не купать в ванной, — не поддаюсь на ласку.
— Все сделаю! Все запомню! — смеется он и забирает псину показать ей новый, или кто знает — первый в ее жизни — дом.
— И как это называется? — спрашиваю у Яра.
Вообще-то вопрос не к нему, просто мысли вслух, а Яр так, случайно рядышком стоит, вот и попался под руку. А я ведь помню о поцелуе на улице, так что хоть так отведу душу, выскажусь.
— Мой авторитет рушится на глазах, — жалуюсь. — Я сказала собаке лежать, Егор увел ее на экскурсию. Как думаешь, кого в следующий раз она будет слушать?
Иду в зал, сажусь с ногами на свой диван и смотрю, как два бесенка мечутся в соседней комнате. На душе как-то теплеет, хотя подозреваю, проблем у нас с собакой будет море. У меня в детстве даже неприхотливые хомячки не приживались, а здесь такая зверюга с характером!
— Она явно уже выбрала себе хозяина, — говорю я присевшему рядом Яру.
— Она выбрала себе друга, — с улыбкой говорит Яр.
— Послушай, в тему о друзьях… — вспоминаю наставления бабули, что совсем не думаю о будущем мальчика, и пересказываю их бывшему. Может, и правда Егору начать в школу ходить, пусть в элитную — их хватает в городе, но главное, чтобы с ровесниками общался, а то сидит в четырех стенах и со мной — разве я компенсирую ему всех?
— Злата, ты компенсируешь ему самое главное, — говорит Яр, внимательно меня выслушав, а я тихо млею от его слов, не знаю почему. — А что касается школы… Твоя бабуля права. Она вообще очень мудрая женщина. Планировалось, что Егор уедет в Англию, но сомневаюсь, что он теперь туда захочет, если он и раньше не рвался.
— Из-за собаки?
— Теперь и из-за собаки тоже, — улыбается мягко, совсем как прежде, и ощущения у меня рядом с ним немного меняются. Нет жуткого желания оттолкнуть, отодвинуться, отсесть подальше. Мне комфортно, хотя он явно преодолел мое личное пространство. Так странно, зима на улице, холод, а я начинаю оттаивать.
— Я тряпка, — делаю вывод, не сразу заметив, что произношу это вслух.
И, наверное, достаточно громко, потому что и псина, и Егор тут же оказываются в зале, садятся передо мной на ковер. Один из них по-турецки, подперев кулаком подбородок. Вторая — вразвалку, но задумчиво почесывая мохнатой лапой стриженый лоб. А Яр, расположив руку вдоль спинки дивана, едва ли не касается пальцами моей шеи, и мое тело мурашками реагирует на его близость, даже при стольких свидетелях, даже прекрасно помня, чем у нас все закончилось в прошлом…
— Да, тряпка, — ставлю окончательный диагноз и самое время расплакаться, жду только намека на согласие, жалость, да хотя бы кивок, а они на меня смотрят — все, даже псина, даже Яр, глаз которого я физически не могу сейчас видеть, — смотрят недоуменно и осуждающе, что ли.
— Ты — добрая, — наконец, говорит Егор, но серьезно, по-взрослому, ни капельки при этом не ерничая.
