Он несколько раз пытался всмотреться в лицо Ани, пытаясь поймать общие черты, которые, как ему казалось, действительно были, и каждый раз натыкался на встречный взгляд новой спутницы, которая будто бы даже с закрытыми глазами понимала, когда он на неё смотрит. После чего Влад очень надеялся, что не краснеет как влюблённый юнец.
Да, чем-то она действительно напоминала ему супругу, разве что у той глаза были карие, а у его новой знакомой насыщено-серые, да волосы имеют немного другой оттенок и длину. Хотя, что в наше время значит цвет волос!
Когда он впервые увидел её тогда в холодном подвале, где его избивали, он чуть не назвал её по имени супруги. Только остатки сознания, которые чётко говорили ему, что Аля умерла у него на руках, и он видел, как выносили её тело, чтобы отвезти в переполненный морг, помешали ему это сделать.
Влад испытывал угрызения совести от того, что не смог попрощаться со своей супругой, и что её тело не было предано земле, как велит традиция. Сгорело оно в ядерном взрыве, или где-то лежит под радиоактивными завалами — ему было не по себе от осознания невозможности что-либо сделать.
— Что, она тебе кого-то напоминает? — спросил как-то Алексей, перехватив очередной взгляд Влада в сторону Ани во время остановки для перекура.
— Да, — кивнул тот. — Она… похожа на мою жену.
— Понятно, — только и вздохнул пограничник, ничего добавлять он не стал, но как будто бы и не ожидал другого ответа. Владу даже показалось, что он его пожалел, но говорить об этом вслух не стал.
Один из знакомых Влада, из той, прошлой жизни, который очень увлекался книгами Толкина и по молодости в компании таких же увлечённых личностей даже бегал с деревянным щитом и мечом по лесу, как-нибудь бы живо описал бы их компанию. Получилось бы что-нибудь вроде: рыцарь-паладин, эльфийка-лекарь и… а кто собственно он в этой триаде?… какой-нибудь хоббит, который вынужден тащить кольцо всевластия, чтобы уничтожить его в жерле зловещей горы. Только вот никакого кольца у него нет. И ничего такого по значимости, что могло бы сыграть его роль.
А если никакого кольца нет, то — Влад задумался над посетившей его мыслью — может быть, дело конкретно в нём? Недаром же, если верить пограничнику, наёмники пытались уничтожить всех пассажиров поезда. Просто они не знали, кто им конкретно нужен, и решение было принято самое простое и от того, как бы это ни цинично звучало, самое эффективное — уничтожение всех. Не получилось одним способом — перешли к другому. Не получилось вторым — сработали третьим.
Сколько выжило ещё пассажиров, не известно. В его городе, по словам Алексея, вырезали всех, кроме него. Списки пассажиров были получены слишком поздно, сказалась военная неразбериха. Или саботаж, что тоже не исключено. А потом пойди, найди их всех, попробуй застать на работе, дома или ещё где-нибудь.
Контакт со своими сослуживцами, ещё тремя пограничниками, Алексей потерял после того, как они разделились. Если кто-то из них нашёл кого-то из числа пассажиров, то должен был продвигаться в условленный пункт назначений. И тогда есть вероятность того, что на Владе свет клином не сойдётся.
С другой стороны, надеяться на то, что кто-то другой выполнит работу, по результатам которой Влад сможет воссоединиться со своей женой, не по-мужски. Да и вероятность положительного исхода, когда участвуют все, вырастает в разы.
Вот и Аня сказала, что верит в историю Алексея о, так сказать, безумных учёных, которые создали некий генератор волн, меняющих пространственно-временной континуум. Почему она верит в это? Или она тоже участвовала в некоем эксперименте, как и капитан? Опять вопросы без ответов.
Начинаешь спрашивать — натыкаешься на уклончивые ответы, недосказанности, умолчания. Даже на свой вопрос относительно того, работает ли Аня в том же Комитете, что и Алексей, Влад не получил однозначного ответа. Что это, самый-самый высокий уровень секретности? Типа настолько секретно, что просто не существует?
Взгляд скользнул по светло-русым прядям, сидящей на переднем пассажирском кресле Ани. Она словно почувствовала, обернулась, улыбнулась. Будто проверила, всё ли в порядке с пациентом, жив он там, на заднем кресле, или нет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Влад сжал и разжал кулаки, разминая кисти рук. Посмотрел на ладонь.
Да, твоя жизнь уже столько раз могла оборваться, но линия жизни никуда не исчезает и на удивление очень длинная, чуть ли не огибает холм Венеры. Она длинная, эта линия жизни, и даже двоится, а то и троится, если это вообще может иметь хоть какое-то значение, ведь ты никогда не верил ни в гороскопы, ни в хиромантию, ни в прочие гадания на кофейной гуще.
Это просто уникальный рисунок, такой же, как отпечатки пальцев. Просто складка наружного кожного покрова. Но людей хлебом не корми, дай им послушать очередной гороскоп или прочую подобную астрологическую чушь.
Ты помнишь ту цыганку, которая пыталась развести тебя на деньги, и как ты посмотрел на неё? И как она посмотрела на тебя? Ты помнишь, как изменился её взгляд? Как она плевалась и ругалась тебе в след. А всё потому, что ты указал ей на простой и непреложный факт, что она не более чем обычная уличная мошенница, выманивающая деньги у простодушных прохожих. Просто тогда она ошиблась с выбором очередной жертвы для «развода». Ну, бывает. Не смогла.
Хотя, сначала ведь она перекрестилась, когда увидела твою ладонь. Цыганка. Перекрестилась. То ещё сочетание, не правда ли? И как она отшатнулась, когда ты посмотрел ей в глаза. Что она увидела в твоём взгляде? Ведь ты же тогда откровенно смеялся над ней.
***
Влад и Аля лежали в постели, и Аля обнимала его. Она положила голову на его грудь и просто молчала. Он знал, что она не спит, а она думала, что спит он. Оба не решались пошевелиться, чтобы сохранить этот идеальный момент счастья, когда им обоим так хорошо. Им просто было хорошо вместе. Здесь, сейчас.
Разве это не любовь? Настоящая, неподдельная. Когда ты — для неё, а она — для тебя.
Качка на корабле усиливалась с каждой набегающей волной, и уже откровенно было больно от того, что Влад бился о стенки каюты, о перила трапа, обо всё, что попадалось на его пути, пока он пытался выйти на палубу, чтобы насладиться чудесной погодой Адриатического моря.
Вот же оно, Солнце, которое светит прямо в проём или как он там называется на морском языке!
— Иди ко мне! — зовёт Аля. — Я хочу тебе кое-что сказать.
Аля машет ему рукой, улыбается, мол, давай же поднимайся, посмотри, как здесь красиво! Как же она красива, честное слово! Как легко и непринуждённо она улыбается! И зовёт к себе! Сейчас я поднимусь, Аля! Только эта долб@нная качка сбивает с ног! Да что ж это такое!..
***
— Просыпайся, пациент! — кто-то нещадно тормошит его из стороны в сторону.
Это было не море. И не качка на волнах. Это его будит капитан погранвойск.
Влад с трудом открыл глаза. Над ним, на фоне натяжного глянцевого потолка, в котором отражались зелёные цифры настольных часов, нависало небритое лицо пограничника.
Реальность будто цунами набежала и заполнила сознание Влада.
Нет солнца. Нет яхты. Нет моря. Нет Али.
Есть война. Ядерная. Есть зима. Пока не ядерная, но всё к тому идёт.
— Зачем ты меня разбудил, — только и смог произнести он, испытывая острое желание остаться во сне навсегда.
— В смысле? Ехать нам надо! Давай уже, вставай, делай свои дела и вперёд! Здесь тебе не санаторий, чтобы спать до обеда!
В комнате было темно, так как электричество подавали строго по расписанию и всего на несколько часов в день. Впрочем, как и воду, поэтому в санузле и на кухне стояли наполненные водой жестяные и пластиковые вёдра.
Дозиметр превышения предельно допустимой нормы радиации рядом с водой не выявил. Хорошо. Уже хорошо.
Прихрамывая, Влад отправился по утренним делам, потом умылся, держа в одной руке ковшик и наливая воду в ладонь другой.
Он стоял перед зеркалом в ванной квартиры, которую они сняли за три банки тушёнки (по одной за каждого) и упаковку анальгина для отдыха для ночёвки и чтобы переждать снежную бурю, и смотрел на своё отражение.
