Глава 34.
Сабир.
Кира шипит рассерженной кошкой, к себе не подпускает, рядом находиться не хочет. Даже в машине старается отодвинуться как можно дальше. Это больно. На душе от самого себя противно.
Я ведь с самого начала знал, что Кира если что-то решит, то переубедить её будет невозможно. Да она даже в своих отчётах, прежде чем поставит точку, пять раз всё перепроверит. А я и так косячил не мало. Но она оставалась со мной, оттаивала, принимала со всеми моими закидонами.
Сейчас смотрю и не знаю как подступиться, как разговорить хотя бы. Не слышит, и слушать не хочет, не верит, насторожилась. А меня без всяких преувеличений потряхивает всего. Нервы натянуты до предела, толком прийти в себя и осознать, что она жива, времени не было.
Срать мне на документы, какое бы имя там не значилось, она под любым именем будет моей женой! Пытаюсь вновь и вновь донести до неё хоть что-то из того, что чувствую, а она любое слово выворачивает, притягивает свою работу.
Она моя мания, мое сумасшествие, она мой воздух. Её запах наполняет грудь. Не духов, не всяких бабских пшикалок и мазилок, а её, тёплый, солнечный, такой, что аж полон рот слюны. Как будто вышел жарким днём на поляну спелой земляники. И прогретый солнцем воздух наполнен ароматом ягод и трав. Было и такое в моих воспоминаниях. Не всегда я был великовозрастным придурком.
Вот и сейчас втягиваю воздух до предела, руки жжёт от воспоминаний, как только что прикасался к ней, ощущал её, что вот она рядом, живая. Небольшая округлость манит прикоснуться, словно я под гипнозом. Протягиваю руку, понимаю, что сама Кира мне бы этого не позволила, не разрешила бы своими лапищами прикасаться к драгоценности, но в машине места мало, поэтому пока есть возможность, прикладываюсь. Когда ещё мне позволят это повторить.
Никогда не думал, что простой факт беременности твоей женщины и ощущение живота под ладонью могут вызвать столько восторга. Вдруг под ладонью ощущается такой толчок, словно там изнутри что-то лезет прямо сквозь кожу. Кира говорит мне, что это ребёнок так шевелится. Ничего себе шевеления! Да он там лягается, как жеребёнок задними копытами!
- Ну, не мне одной видимо не нравится, когда ко мне прикасаются чужие люди. - Говорит она и отваривается к окну.
Её слова. как удар наотмашь. Вот кто я для неё теперь. Чужой. Заслужил, сто процентов заслужил. Но, даже понимая это, хочется выть в голос и крушить все, что попадётся под руку. Смотрю на её профиль, на забранные в объёмный пучок волосы, и глаз отвести не могу.
А ведь в первый раз. как её увидел, даже и не заметил какая она красивая. Прокручиваю в голове весь разговор снова и снова. А память зараза подкидывает воспоминания. Словно издевается, мол, смотри, как девочка хотела раньше и что теперь, радуйся. Помню, наш разговор в кабинете, когда только речь зашла о возможной беременности. И как Кира переживала, что не сможет правильно ребёнка научить, потому что сама этих законов не знает. Вопроса, в каких традициях должен быть воспитан ребенок, перед ней не стояло от слова совсем. А сейчас даже фамилию мою давать на хочет.
Тычет мне моими словами, напоминает о том, что и так забыть невозможно. Задели её мои слова, сильно ранили. Говорят, одно дурное слово сотню добрых перечеркивает. Сколько мне сказать надо, чтобы она забыла о том вечере? Сколько сделать?
Ничего. Главное она жива, скоро моей будет. А там у меня вся жизнь впереди, чтобы её обиды развеять. Любящая мать, всегда примет того, кто любит её ребёнка. А то, что Кира будет самой лучшей мамой, я не сомневаюсь. И тахмировский мелкий к ней прикипел. Да и Амиран не просто так сказал, что видно уж очень она этого ребёнка хочет, раз даже в том, кошмаре, что ей устроили я и моя мать, она смогла сохранить беременность.
Сейчас бы только эту свадьбу пережить, а потом окружу её заботой и покоем, никаких волнений, никаких тревог. Пусть начало было отвратительным, оставшееся время беременности пройдет, как и должно было изначально. В неге и радости.
Под свадьбу занял недавно открытый музей. Помню, как Кира восхищённо рассматривала фото отреставрированной усадьбы. Хочу, чтоб красиво было, чтобы достойно её.
Любопытство и восхищение пробиваются даже сквозь её настороженность. На минуту исчезает женщина, перенесшая сильную боль, и появляется моя прежняя девочка. Жаль, нельзя её сейчас поймать в объятья и не дать уйти обратно. Тем более, что нам предстоит ещё один очень непростой разговор.
Кира не собирается соглашаться, о чем прямо и говорит. И хоть я к этому был готов, всё равно кипятком обдаёт. Только я хорошо знаю Киру, и знаю, что сейчас я поступлю низко, воспользуюсь её незнанием и благородством. Но выбора у меня нет, как бы не повернулось, я не смогу отойти и оставить её. Только если сдохнуть.
Тахмировы помогли в тот вечер ей, сегодня помогут мне. Стоило только упомянуть о возможных проблемах, что появятся у братьев, если она откажется, как я понял, что выиграл. Моя девочка никогда не подставит тех, кого приняла, как близких. О себе и о собственном благе она будет думать в конце.
Я победил, и пусть победа отдает горечью, она растворяется в ощущении лёгкого прикосновения её пальчиков к моей руке, в тихом "да", что словно бабочка порхнуло с её губ. Во всём её облике столько света и нежности, что мне казалось, я захлебываюсь своей никому не нужной любовью. Ей не нужной.
Я намеренно отказался от свадебного марша. Мне он показался грубым. Да и хотелось напомнить Кире о других моментах нашей жизни, а не только о том вечере. Когда мы были на Урале и решали вопросы с заключением договоров, возвращаться на базу каждый вечер стало неудобно. И мы сняли особняк. Там в гостиной стоял белый рояль. Однажды утром я застал её гладящей клавиши, вспомнил, что она училась играть на фортепиано, и попросил сыграть что-нибудь.
Вот тогда она и играла этот самый "Вальс цветов". И когда я готовил эту регистрацию, я подумал, что это будет лучшей мелодией для того, чтобы сопровождать один из самых важных моментов в нашей жизни.
