две тысячи Петухов, а все остальное – заводчики помельче. Четверть всего товара болховских производителей была забракована. Купцы прибегли к известному средству, которое помогает у нас всегда, но… не вышло. Уже нашли человека в комиссии, который был готов пойти навстречу пожеланиям кожевников, как все выплыло наружу, разразился мировой, в масштабах Болхова, скандал, и взяточник покончил жизнь самоубийством.
Тогда подрядчики вступили, выражаясь современным языком, в картельный сговор и повысили цены, но и тут случился конфуз. Казань и Курск взялись поставить в армию тот же подряд, да еще и за меньшие деньги. В Болхове грянул гром – из шестидесяти кожевенных заводов, на которых работало около семисот рабочих, разорилась ровно половина. Выжили только средние и мелкие предприятия с годовыми оборотами до миллиона рублей. Еще учтем, что за год до описываемых событий в Болхове случился страшный пожар, уничтоживший три сотни домов и несколько десятков кожевенных предприятий. Так что начиная с 1864 года о развитой и процветающей кожевенной промышленности в городе можно было говорить разве что в прошедшем времени.
Архимандрит Макарий
Оставим кожевенников и взяточников. В «Историко-статистическом описании городов Орловской губернии» за 1838 год написано, что болховские мещанки ужас как старомодны. В то время как женский пол Орловской губернии en mass уже сменил сарафаны на модные платья и кокошники на повязки, в Болхове все еще носят сарафаны, кафтаны особого кроя и жемчужные сетки на головы, спускающиеся нитями на глаза. И это не все. Девушки на выданье в Болхове не ходили в церковь. По крайней мере, старались не ходить, чтобы не дай бог не прослыть «Христовыми невестами». И это при том, что церквей в Болхове было больше, чем в любом другом городе Орловской губернии. Вот все те, кто на выданье, в них и старались не заходить. В историко-статистическом описании еще написано, что в Болхове 1838 года проживало почти тринадцать с половиной тысяч человек в восьмидесяти пяти каменных домах и в двух с лишним тысячах деревянных, что работало тридцать восемь кожевенных заводов, но это все материи скучные, и мы о них говорить не будем.
Скажем лучше о храмах, в которые старались не заходить девушки на выданье. В 1841 году старый, скромных размеров Спасо-Преображенский собор, выстроенный еще на деньги Ивана Ивановича Ржевского, стали ломать и строить новый. Затеял строительство нового на свои же средства церковный староста собора и болховский скотопромышленник Иосиф Дмитриевич Акулов. То есть сначала хотел он пристроить к старому собору престол во имя Печерской Божией Матери, но собор стоял на горе, и пристройка неминуемо сползла бы, а потому, по совету своего свата, тоже болховского купца Филиппа Григорьевича Шестакова, Акулов затеял строительство нового городского собора. Иосиф Дмитриевич обязался по обету всю прибыль от продажи волов отдавать на строительство храма. Мало того, он распорядился, чтобы на рогах продаваемых волов сделать пометки в виде двух букв «Н. Ч.», что означало Николай Чудотворец. С одной стороны, может показаться, что Акулов немного… А с другой, когда партия волов при перегоне останавливалась на кормежку и погонщики владельцам пастбищ рассказывали и про то, что означают две буквы на рогах животных, и про обет, данный болховским купцом, то многие владельцы пастбищ или вовсе отказывались от платы за съеденную траву, или брали куда меньше, чем полагалось по прейскуранту.
Рассказ о строительстве собора нехорошо прерывать статистикой, но мы все же втиснем сюда буквально несколько цифр, касающихся болховских купцов. Как раз через год после начала строительства нового собора, в 1842 году, в Болхове на шестнадцать с лишним тысяч жителей приходилось восемнадцать купцов второй гильдии и почти девятьсот купцов третьей. К купцам пристегнем и ремесленников – почти три сотни сапожников, что неудивительно при таком развитии кожевенного дела, и полторы сотни кузнецов. К кожевенному производству прибавим пенькотрепальное и изготовление разной толщины канатов, веревок и бечевок. Торговали хлебом, вывозили подростков в соседние и украинские города и отдавали их мальчиками на побегушках в различные торговые заведения. Женских промыслов было всего ничего – вязание чулок, кружевоплетение и работы на шерстомойнях.
Вернемся к строительству собора. Иосиф Дмитриевич Акулов не успел его достроить – умер через два года после начала стройки, истратив шестнадцать тысяч рублей своих средств и доведя стены до перемычек окон второго этажа. Горожане доверили достраивать храм свату Акулова Филиппу Шестакову. Тот со своим помощником Матвеем Поповым приступил в 1844 году к достройке, и уже через два года были освящены все три престола нового собора. Еще через два года Филипп Григорьевич Шестаков заразился холерой и умер. Достраивал собор его сын Василий Филиппович. Полностью постройка была закончена к 1851 году.
Одним из тех, кто освящал собор, был позже причисленный к лику святых архимандрит Макарий (в миру Михаил Яковлевич Глухарев) – настоятель болховского Троицкого Рождества Богородицы Оптина монастыря. О нем нужно сказать особо. Макарий первым в России перевел с древнееврейского на русский Ветхий Завет, а Новый Завет с греческого. Долго и, увы, безуспешно просил он у церковного начальства разрешения напечатать свои переводы. Написал письмо митрополиту Филарету, в котором доказывал, что переводить Библию нужно с оригинальных языков. Начальство отвечало отказом. Надо сказать, что и Макарий в долгу не остался – в ответном слове синодальному начальству наговорил такого, что Св. Синод наложил на него епитимью, «чтобы молитвой с поклонами он очистил свою совесть», освободил его от миссионерской работы, а вместо разрешения отправиться паломником в Иерусалим отправил его настоятелем в Болховский монастырь. Здоровья Макарий был слабого и просил Св. Синод разрешить ему при келье устроить домовую церковь. И в этом ему было отказано. В монастыре он прожил три последних года своей жизни. Там и похоронен. Перевод его был через полтора десятка лет после его смерти опубликован и затем использован при работе над синодальным переводом Библии. В 2000 году Макария даже канонизировали, а при жизни… При жизни ему все же разрешили отправиться паломником в Иерусалим. Вот только он не успел воспользоваться этим разрешением – заболел и умер.
Трепачи
От просветителя Макария перейдем к просвещению. Тут рассказывать особенно нечего. На ниве просвещения Болхов в первой половине девятнадцатого века не перетрудился. С просвещением дело обстояло из рук вон плохо, но при этом наблюдалось редкое единодушие между гражданами – ученики не хотели учиться, их родители не хотели своих детей отдавать в школы, городские власти не хотели тратить денег на содержание учебных заведений. При малейшей возможности родители за учеников не платили, ученики и
