Кадр из советского фильма «Александр Пархоменко»
Порой в резолюциях, в большом количестве принимавшихся в поддержку фронта и армии на предприятиях ДКР, упоминалась необходимость помощи и советской Украине, но она упоминалась наравне с Донецкой республикой. Так, большевики Никитовских ртутных рудников «Ауэрбаха и К°» 25 марта после обсуждения вопроса о «надвигающейся грозной туче мирового империализма на федеративную Российскую Республику», приняли резолюцию против попыток германского империализма «восстановить полицейский и жандармский порядок на Украине и в Донецкой республике»[836].
БАРДАК НА ФРОНТЕ
Серьезной проблемой при формировании отрядов ДКР были их вооружение и экипировка. Оружия, патронов, снарядов сначала катастрофически не хватало. Проблема усугублялась тем, что поначалу, когда даже самые пессимистические прогнозы не учитывали возможности прихода немцев в Харьков, Донецкая республика встала на путь… демобилизации промышленности. При ЮОСНХ был создан технико — демобилизационный отдел, целью которого был перевод предприятий ДКР на производство предметов мирного назначения. Так, на Юзовском металлургическом заводе была остановлена работа всех цехов, на которых производилось вооружение. РусскоБалтийский завод в Таганроге, эвакуированный туда в 1915 г. из прифронтового Ревеля, остановил выпуск снарядов, начав изготовление тракторов и иной сельскохозяйственной техники[837]. В условиях полного распада экономики и необходимости при этом мобилизовать тысячи рабочих, срывая их с мест, очень сложно было восстановить собственное производство оружия в нужном объеме.
Тем не менее, власти ДКР после начала немецкого наступления на Украину попытались наладить оборонную промышленность. Паровозостроительные заводы в Луганске и Харькове, а также Брянский машиностроительный завод в Екатеринославе в спешном порядке строили бронепоезда. Луганский патронный до последнего работал, снабжая донецкие армии боеприпасами. Только с 23 февраля по 23 марта 1918 г. этот завод отправил на фронт более 34,5 млн патронов. Завод «Борман, Шведе и К0», в свое время эвакуированный в Александровск из Варшавы, перешел на сверхурочное время работы с тем, чтобы выполнить заказ на производство бомб для аэропланов (в распоряжении Антонова действовало несколько авиаотрядов)[838].
Одним из источников получения оружия и обмундирования на нужды военных подразделений ДКР были старые военные склады, арсеналы расформированных воинских частей и юнкерских училищ. Так, 8 марта отряд «червонного казачества» из Харькова опустошил склады юнкерского училища в Чугуеве. Самое веселое, что, судя по журналу происшествий штаба комиссара по борьбе с контрреволюцией Чугуева, отряд из Харькова якобы лично возглавлял… тов. Ленин. Изъятие обмундирования встретило возражения чугуевцев. «Что нашли в цейхгаузах Чугуева годное для себя — забрали, — сообщает журнал происшествий. — Вышел небольшой конфликт с Советом в том смысле, что весь инвентарь бывшего военного училища находится на учете в Москве. На что получали простой ответ: пока вы спишетесь с Москвой — немцы всю Россию пройдут»[839].
Судя по воспоминаниям представителя военного отдела Харьковского совета П. Чепурнова, власти ДКР пополняли свои арсеналы тем, что «разоружали откатывавшиеся с фронта к Харькову остатки старой армии». Большевик вспоминал: «В Ващенковских казармах была организована оружейная мастерская по починке и проверке оружия. Главный склад оружия до самого отступления находился на заводе ВЭК, второй большой склад был в Дворянском собрании»[840].
Но само собой, основным источником получения оружия военными отрядами ДКР были Москва, Петроград и Тула. По линии Всероссийской военной коллегии только в марте 1918 г. Донбасс получил 60 тыс. винтовок, 300 пулеметов и 60 тыс. комплектов обмундирования. Личные распоряжения по поводу снабжения рабочих и шахтеров Донбасса отдавали Ленин, Сталин и Свердлов. По приблизительным подсчетам советских историков, за март — апрель 1918 г. из России было направлено на нужды армий республик Юга 165 тыс. винтовок, 1840 пулеметов, 36 орудий, 60 минометов, 90 бомбометов, более 17 млн патронов, 28 тыс. ручных гранат и др.[841].
Опять — таки стоит отметить, что все эти подсчеты очень приблизительны и неполны, так как учет воинских формирований и уж тем более их экипировки был разрозненным и сопровождался полной неразберихой, царившей на всех фронтах. На натуральный бардак в армии жаловались все руководители разного уровня.
В первую очередь, неразбериха царила вокруг полномочий различных вербовочных центров. Попытки Чрезвычайного штаба ДКР взять всю эту работу под свой централизованный контроль часто проваливались из — за отсутствия нормальных средств коммуникации между регионами. Само собой, наступление немцев и спешные перемещения отступавших советских войск различных республик не добавляли порядка.
Поскольку вербовкой добровольцев занимались местные Советы ДКР, которые имели различную внутреннюю структуру, мобилизационные центры носили самый разнообразный характер. Например, в Дружковке и Константиновке эту работы выполняли военно — революционные штабы, в Бахмуте так называемый «совет трех», а в Горловско — Щербиновском подрайоне — «совет семи». Действия Центроштаба Донбасса, который просил Рухимовича «широко оповестить население… что все отряды Красной армии Донецкого и Криворожского бассейнов формируются и отправляются лишь» этой структурой, блокировались откровенной партизанщиной различных эмиссаров[842].
20 марта Центроштаб жаловался телеграммой в Харьков: «Появление в районах вербовщиков партизанских отрядов порождает различные толки и тормозит дело формирования Красной армии. Вербовщики… набирая партизанские отряды, увозят их по неизвестному Центроштабу направлению»[843]. Как мы понимаем, в условиях царившего бардака эти партизанские отряды возникали где угодно и действовали на свое усмотрение — так, собственно, и зарождалось явление в степях Юга, получившее позже название «махновщина». Немало отрядов (особенно анархистских), набранных в Донецкой республике, влились затем в различные подразделения всевозможных «атаманов» и «батек».
Некоторые подразделения ДКР, даже влившись в регулярную армию, фактически занимались партизанской деятельностью, действуя оторванно от основных сил и автономно от центрального командования. К примеру, в приказе и. о. Командующего Красной армией Донбасса Петра Баранова (кстати, позже он станет создателем советских воздушно — десантных войск) от 7 апреля 1918 г. подробно расписывалась диспозиция войск, оборонявших бассейн, и при этом содержалась поразительная с точки зрения централизованного командования фраза: «Мариупольские и бердянские группы самостоятельны в своих военных операциях»[844]. Антонов — Овсеенко жаловался на то, что некоторые отряды, набранные в ДКР, совершенно не признавали центрального командования, считая «себя подчиненными лишь Харьковскому Чрезвычайному штабу»[845].
Командарм Петр Баранов
Разнородность вербовочных центров порождала и разнобой в названиях «армий», «полков», «дружин», «бригад» и «фронтов». Сивере в своем приказе 16 марта выразил безграничное удивление по поводу «военной безграмотности товарищей командующих и их легкомысленно — преступной игре во власть», указав: «Некоторые начальники отрядов и представители просто штабов, именуя себя различными высокими чинами, не присвоенными им, отдают приказы частям, им не подчиненным». В этой связи он приказал: «Немедленно сдать и уничтожить все печати и бланки «командиров», «главкомов», «южных фронтов» и т. п…. Не расписываться на бумагах, телеграммах и телефонограммах не присвоенными названиями должностей»[846].
А поскольку практически каждый из командиров, пусть даже имея за плечами несколько месяцев боевого стажа, уже мнил себя Наполеоном, война их амбиций порой перехлестывала любые разумные пределы. Порой получив какую — нибудь должность на несколько дней, тот или иной командир старался обставить это особым шумом вокруг своей персоны. Так, небезызвестный подполковник Михаил Муравьев, получив назначение на должность начальника штаба Антонова, ознаменовал свой приезд в Харьков 17 марта фразерской телеграммой: «Всем начальникам отрядов, батарей, сотен, эскадронов… Вступил в должность начштаверха, объявляю всем для сведения. Слушать мою команду. Наштаверх Муравьев». Весь этот шум закончился буквально через несколько дней, когда Муравьев попросился в отставку «по болезни» и отбыл в Москву, подальше от линии фронта[847].
