были преодолены быстро. Страну накрыл террор невиданный по масштабу и размаху. Террор, сеявший страх…
Николай Лоза стал замечать в людях этот страх. Люди боялись открыто говорить, ибо страшились доносов…
Николай Игнатьевич Лоза не мог и подумать, что совсем скоро, именно донос и террор поставят точку в его жизненном пути!!!
…Сколько он претерпел, пока добрался, пересаживаясь из раздерганных эшелонов в промерзшие поезда, от Москвы до Полтавы. «Пересаживаясь» – это слово вряд ли может передать все отчаяние разъяренной толпы, штурмовавшей вагоны, где орали, матерились солдаты, выли бабы и плакали дети. Вагоны немилосердно мотало, по ним гуляли сквозняки и стелился махорочный туман. Николай грел руки у огарка свечи, жевал замерзший хлеб и на остановках добывал воду. Казалось, что дороге этой никогда не будет конца. Почти на каждой станции эшелон подолгу простаивал из-за того, что не было угля в тендере или воды или комендант отказывался дать паровоз до следующего перегона.
Наконец, за разбитым окном вагона потянулась заснеженная степь, и показались хаты, крытые соломой. Малороссия!
Всю дорогу, стараясь быть как можно менее заметным, Лоза опасался, что на станциях, особенно на тех, где стояли долго, пока паровоз брал воду, кочегар чистил топку и дымовую коробку, будут обыскивать, поэтому держал за поясом «наган» наготове. Но пронесло. Небо хранило его и на фронте и сейчас, в годину междоусобицы…
В последний день Николай почти ничего не ел. Но все когда-то кончается. Кончилась и эта кошмарная зимняя дорога, через полстраны от Москвы до Полтавы, а потом до Хорола. Состав остановился. Николая пошатывало от многодневной вагонной тряски… С громко бьющимся сердцем он ступил на родную землю – скользкую, замусоренную и заплеванную ледяную корку перрона.
«Слава Богу, я добрался», – благодарил Господа Николай.
С неба валил снег, который метель завивала в тугие кольца. Напротив виднелось обшарпанное здание Хорольского вокзала. На перроне толпились оборванные люди, серые солдатские шинели, нищие… Мрачно смотрел Николай Лоза на здание Хорольского вокзала. Какие-то горькие предчувствия одолевали его, но он усилием воли отбросил их…
Метель несколько улеглась, мороз крепчал, и надо было быстрее найти возницу, чтобы добраться к себе на хутор. От станции Хорол до хутора Базилевщина Лоза тащился по ухабистой степной дороге, в которой трудно было узнать старинный наезженный тракт, в промерзлых розвальнях, запряженных бокастой лошаденкой, обросшей сизой изморозью и скользившей копытами по комьям льда и снега. Резкие порывы ледяного зимнего ветра сыпали в лицо колючий снег и сбивали Николаю дыхание…
Мороз стоял страшный, когда 23 декабря 1917 года темным ветреным вечером, в канун Рождества Николай Игнатьевич Лоза переступил порог отчего дома, второй раз за два с лишним года. Наконец-то он дома…
…Матушка накрыла на стол. Снедь была скромная, но праздничная…
Отец разлил самогонку по рюмкам. Чокнулись стекло о стекло…
– С возвращением, Николай, – произнес отец.
Николай закусил хлебом.
– Я вернулся, отец, – сказал он, – вернулся живой! Вы все живы, слава Богу! А там, кругом предательство и в Петрограде, и в Москве.
После выпитого Николай быстро согрелся… Руки и ноги проняла дрожь:
– Пропади она пропадом, эта революция!
Да, нынешнее его возвращение, а вернее бегство из Москвы, сильно отличалось от его краткосрочного офицерского отпуска в отчий дом на Пасху в апреле 1917 года!
Младший брат Николая, Лоза Карп Игнатьевич в своих рукописных воспоминаниях писал: «В конце декабря месяца 1917 года возвратился из армии брат Николай. Не помню, при каких обстоятельствах он оставил армию, но точно помню, что в начале 1917 года он служил в интендантстве по снабжению армии фуражом. Прибыл домой в канун Рождественских праздников, без погон и другой надлежащей амуниции с одним револьвером системы «Наган». Со слезами радости мы все встретили его прибытие. Я был в восторге. Очень любил и уважал его. Он был мне не только братом, но и другом. Ведь мы росли вместе. Шестнадцать лет спали в одной комнате, делили все детские, отроческие и юношеские радости и огорчения. Такая привязанность и любовь к нему усиливалась еще и от того, что он уже взрослый, офицер и отсутствовал дома более двух лет.
Мы дни и ночи не расставались. Все говорили и говорили. Вместе управлялись по хозяйству, по уходу за скотиной и прочее… Вечером опять вместе. Он рассказывал о своей службе, я о своей учебе, о происходивших и происходящих событиях».
Николай вернулся домой на хутор, в деревенскую глушь, подальше от людей, поближе к матери-природе… Однако и в деревне было неспокойно. Крестьяне глухо волновались, громили зажиточные имения, рубили чужой лес, делили чужой скот, передирались между собой.
Карп, как мог, рассказал Николаю о событиях, произошедших на Украине после октябрьских событий, когда власть в Петрограде взяли большевики.
В начале ноября 1917 года III Универсал Центральной Рады провозгласил Украину в границах: Киевской, Черниговской, Волынской, Подольской, Полтавской, Харьковской, Екатеринославской, Херсонской и Таврической губернии (без Крыма). Эти земли Украинская народная республика признала своими.
В условиях противостояния большевикам в Киеве насильственно начали проводить украинизацию, выразившуюся в ведении украинского языка в официальный документооборот. Население смеялось: «Украинский язык, с которым впоследствии немного свыклись, вызывал аффектированные насмешки, никто не собирался учиться этому языку». Эмблему на «жовто-блакитном» знамени – «трезубэц», шутники называли «комбинацией из трех пальцев». А сам «жовто-блакитный» (желто-голубой) флаг Украины – это просто кусок шведского флага, который цепляли на одежду бойцам предателя Мазепы, чтобы отличать их. Но в Киеве не унимались. В середине ноября 1917 года националисты принялись разоружать неукраинские воинские части и высылать солдат на восток.
В декабре 1917 года большевистское правительство России признало право Украины на независимость, но отрицало право Центральной Рады представлять украинский народ.
Нужно сказать, что большевики, чтобы удержаться у власти, подкупали окраины Российской империи тем, что всем обещали собственные государства, в том числе и Украине. Поэтому все, что происходило после «развала СССР» – образование новых стран из бывших республик, было следствием той большевистской политики.
Декабрь бесновался злым ветром, поднимавшим в степи метель и сильным морозом…
Под завывание вьюги Николаю Лозе хотелось, чтобы скорей кончился этот проклятый, этот кровавый 1918 год. «Но что дальше? – думал Николай. – Может, что-то еще более ужасное? Нехорошо было у него на душе…»
После военного переворота и захвата власти большевики не рискнули отменить выборы в Учредительное собрание, так как Учредительное собрание было очень популярно в России. За него проголосовали свыше 50 % взрослого населения страны.
Выборы в Учредительное собрание начались утром 12 ноября 1917 года и в большинстве губернских округов длились три дня. Голосовали все
