— Да знаю, — перебил меня ротный. — И что теперь, стрелять друг друга начнем, на потеху духам? Или ты думаешь, я не понимаю того, что происходит вокруг? Я же уважаю вас, пацаны, вы же лучший экипаж. Мне ведь тоже не легче от того, что Гараев с Греком оказались у духов. Сейчас ты чуть не напорол беды, потом Нурлан «слетит с катушек». И что дальше?
— Хасан мой друг, у меня в жизни никого не было ближе, чем он. У меня нет никого, один Хасан, и того уже почти нет. Осталась мизерная надежда на его возвращение, и та тает с каждой минутой. Вы понимаете это? — Я дрожащими руками достал пачку сигарет и закурил.
— Юра, я тебя прекрасно понимаю. У каждого убитого в Афгане солдата или офицера есть друзья, есть матери. У меня ведь тоже был друг. А ты хоть раз смотрел в глаза матери убитого друга? Если б ты видел эти глаза, ты бы сто раз подумал, прежде чем поднять автомат и выстрелить. Мне очень жаль, что ты этого не понимаешь, — с досадой произнес ротный, и замолчал.
Я посмотрел на ротного, и заметил блеск в его глазах, не трудно было догадаться, что это были еле заметные слезы. Ротный изо всех сил старался сдержать свои эмоции, но горькая память годичной давности давала о себе знать.
Я помнил эту историю, и знал, что у ротного был друг, который погиб.
Чуть больше года назад два лейтенанта перевелись в наш полк из Шинданта, один попал к нам в роту, и был назначен ее командиром, а другого распределили в саперную роту. Ротный был веселым, бравым, тогда еще лейтенантом, в глазах его всегда поблескивал задорный такой огонек, ну типичный гусар. А друг его — Степан, из саперной роты, был добрым и спокойным парнем, с грустными такими глазами. Они дружили с детства, жили на одной улице, учились в одном классе, вместе пошли в военное училище, и одновременно попали в Афган. В полку их часто видели вместе, то ротный наш сидит у саперов, то наоборот, Степан торчит в нашей роте.
Год назад в дивизионном рейде, Степан подорвался на мине, во время разминирования моста, его разнесло на куски. Наша рота стояла колонной перед мостом, и мы видели, как все это произошло. Ротный бросился в сторону моста, но Степану помочь уже никто не мог, все, кто наблюдал за разминированием моста, видели, как во время взрыва куски человеческого тела вперемешку кусками бетона подлетели в воздух. Ротный сам собрал останки друга на кусок брезента и, аккуратно завернув, принес в свой БТР. Во время рейда он почти не вылезал из машины. После рейда несколько дней не появлялся в роте. Цинковый гроб друга ротный сам сопровождал в Союз. Когда он вернулся с похорон, его было не узнать, в черных волосах появилась заметная проседь. Он уже не был тем веселым балагуром, навсегда пропал задорный огонек в его глазах.
Да, прав ротный, я не знал, чего стоит войти в дом убитого друга, и первым сообщить матери о гибели сына, видеть ее глаза. Наверное, это адская мука. Ротному пришлось испытать это на себе.
Я только теперь стал осознавать, что чуть-чуть не совершил ужасную глупость, которую никогда бы себе не простил. От этой пропасти и хотел предостеречь меня сон, и если б не ротный, то лететь мне в эту пропасть, не во сне, а уже наяву.
— Товарищ старший лейтенант, спасибо вам. Я чуть не совершил глупость.
В это время в люк заглянул Туркмен и обратился к ротному:
— Товарищ старший лейтенант, вас командир вызывает.
— Где он? — спросил ротный.
— Здесь рядом, машина комбата тоже здесь, они привезли пленного пастуха, наверно собираются договориться об обмене.
Ротный открыл десантный люк и, прежде чем вылезти, посмотрел на меня, мы встретились взглядами. Я осознал нелепость своего поступка, и ротный это понял.
— Я думаю, все обойдется. Андрей про этот случай будет молчать, я позабочусь, — сказал напоследок ротный и выпрыгнул из отсека.
Немного посидев, я тоже вылез наружу. Метрах в пятидесяти от нашего БТРа стояли машины командира и комбата. Командир что-то говорил ротному, рядом стояли комбат с замполитом, там же недалеко стояли Туркмен, Урал, Сапог и пацаны с машин командира, комбата и ротного. Некоторое время спустя комбат махнул рукой и один из бойцов его БТРа побежал к машине и вывел из нее пленного чабана. Пастух этот, судя по всему, уже оклемался, он подошел к командиру уверенной, твердой походкой. Ротный взял его за локоть и повел в сторону своего БТРа, они проходили мимо меня, потому как машина ротного стояла с другой стороны.
— Вы поедете в кишлак менять духа? — спросил я ротного, когда они приблизились.
— Да, я поеду.
— С духами уже связывались?
— Они сами с нами связались, иначе, чего бы я туда поехал, — ответил ротный, проходя мимо меня.
— Кого вызволять будете, Грека? — задал я вопрос вдогонку.
— Почему ты так решил? — ротный остановился, повернувшись в мою сторону, продолжая держать духа за локоть.
— Да я уверен на сто процентов, что командир вам так сказал.
— Плохо ты думаешь о командире. Он просил спасти, кого смогу.
— Ну а вы сами-то как решите? — не унимался я, хотя понимал, что это глупый вопрос, разве может ротный сказать, кого он выберет, если, конечно, такой выбор у него вообще будет.
— Кого духи отдадут, того и придется забрать, там не базар, — ответил ротный, коротко и ясно.
— А может духам предложить бакшиши какие-нибудь, чтоб двоих отдали?
— Перепробовали все, но с той стороны заявили конкретно, одного и точка. И то благодаря тому, что этот дед доводится родственником одному из членов банды, а иначе бы они не отдали никого.
— А где духи, в кишлаке?
— Нет, не думаю, хотя обмен произойдет в кишлаке. Ну ладно Юра, нам пора, потом все узнаешь. Ты успокойся немного, чайку своего похлебай, мне сдается, что он помогает в подобных ситуациях, — загадочно проговорил ротный, и дернул духа за локоть, они пошли дальше, а я стоял и смотрел им вслед.
Последние слова ротного меня слегка озадачили. «Неужели он все знал про чай? Если знал, то это значит, что я не совсем хорошо знаю ротного». Но мне сейчас было не до этого, знает там ротный чего, или нет, поэтому я тут же выкинул эту мысль из головы.
Ротный с духом залезли в БТР, их было только двое; ротный сам сел за руль и повел машину, а я еще долго смотрел им вслед, пока они не скрылись за сопкой. В данный момент мне не хотелось общаться с кем-либо, а хотелось побыть одному. Да и пацаны не спешили ко мне подходить, скорее всего, ротный или Туркмен сказали им, чтоб те какое-то время не тревожили меня.
Сейчас оставалось только ждать, и прав был механик из фильма «В бой идут одни старики» — тяжелее всего — ждать. И тяжесть ожидания усугубляется еще тем, что ждешь не автобус на остановке, и не «чижа» с пайкой из столовой, а ждешь, когда из плена вернется друг, где варианты благополучного исхода пятьдесят на пятьдесят, а может и того меньше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
