Вечность, которая — в зависимости от приготовления к ней — бывает для христианина, с одной стороны, благодатной, а с другой — мучительной, побуждает его душу встрепенуться от греховной спячки и возрыдать о содеянных ранее грехах. Рассуждение о вечности действует отрезвляющим образом на душу и дает ей силы переносить терпеливо встречающиеся на жизненном пути скорби (1:207). И это потому, что все они действительно кончаются со смертью человека, после чего наступит новая, доселе неизвестная и никогда не скончаемая жизнь (1:224–225). Ради этой благодатной жизни в единении с Богом святые мученики шли на страдания, как на великое веселие, рассуждая о том, что их страдания за Христа принесут им отраду и утешение в будущей жизни. Памятуя слова апостола: "Понеже приобщаетеся Христовым страстем, радуйтеся, яко да и в явление славы Его возрадуетеся веселящеся" (1 Петр. 4; 13), они презирали временную славу и богатство и устремляли свой духовный взор к высшим благам горнего, небесного Иерусалима (3:293).
Следовательно, рассуждение о вечности способно не только развеять мглу душевную и удержать христианина в рамках добродетельной жизни (4:400), но и отвратить его от греха, усмирить страсти, привить душе отвращение ко всему суетному и греховному, вызвать сердечное сокрушение и слезное покаяние, часто переходящее в молитвенный вопль о помиловании. Кроме того, эта добродетель может исправить "самого развращенного" человека; ради нее, например, "разбойники, убийцы, грабители, блудники сделались святыми и избранниками Божиими" (4:400; 5:209).
Внутренне перерождая человека, рассуждение может легко обновить его обветшавшие грехом силы и удержать душу на должном уровне христианской жизни, не допуская в нее злого уныния, могущего расстроить и ослабить ревность о спасении (4:285–286; срав. 1:231).
И если одно рассуждение о вечности само по себе много способствует пробуждению души от сна греховного и приведению ее к Богу, то в соединении с памятью о смерти, о последнем дне пребывания на земле и разлучении с родными и знакомыми эта добродетель действует еще сильнее на все существо человека, побуждая его не только отвращаться от греховных прелестей, но и стремиться к богоугодной, святой жизни (5:158). Именно вследствие этого между ограниченным духом человеческим и абсолютным Духом Божественным устанавливается известная внутренняя близость, теснейшая связь и гармония, ограждающая человека и удерживающая его на пути добродетельной жизни (5:354). Рассуждение о смерти дает правильное направление всем душевным силам христианина, доводя до его сознания, что все в этом мире тленно и исчезает, как сновидение, и что человек, живя в мире земном, есть путник и странник и от рождения вплоть до конца своих дней несет тяжелую ношу своего жизненного креста (5:288). Вместе с тем такое рассуждение весьма четко представляет уму христианина, что смерть может неожиданно похитить его из этой жизни и представить перед судом Христовым, на котором не только обнаружатся дела или слова, но и тайные помышления, за что придется "или прославиться, или постыдиться" (2:132–133). Следовательно, памятование о Страшном суде Христовом не только склоняет душу к истинному покаянию, но и изгоняет из души "всякий смрад" и "всякую гнилость" (4:94), а также способствует постоянному духовному обновлению человека и продвижению его вперед по лествице добродетельной жизни.
5. Память смертная и плач о грехах
Временную, земную жизнь христианин должен рассматривать как своеобразную подготовку к переходу в вечность. Время земной жизни святитель Тихон уподобляет пути, по которому идет каждый человек от рождения до дня своей смерти (2:237). Быстро и незаметно протекает земное странствование человека; хотя он и суетится, трудится и всеми силами пытается продлить свою жизнь на земле, однако приход его смертного часа не может быть отодвинут какими-либо расчетами и соображениями. Сам Бог определил каждому человеку продолжительность его земной жизни, поэтому смерть может постигнуть человека в любое время: в младенчестве, в отрочестве, в юности, в зрелом возрасте или же старости (2:238). Неизвестно бывает человеку не только время смерти, но даже вид и место ее, ибо "столько почти смертей, сколько людей" (2:238). Нет в человеческой жизни более могущественного и трагического явления, чем смерть, ибо она вносит самые существенные изменения во все сферы земного бытия человека: отнимает у него силу и мудрость, славу и честь, лишает его материального имущества, обращает в прах даже его собственное тело (2:249).
Жизнь человека может рассматриваться как постоянное приближение к смерти, и чем дольше его жизнь, тем ближе время его кончины (2:90). Однако как ни трагичны последствия телесной смерти, все же она не прекращает бытия человека вообще. Бессмертная душа, отделившись от тела, переходит в иное бытие — в беспредельную вечность. Святитель Тихон замечает по этому поводу, что "смерть всякому есть дверь в вечность" (3:317). Именно вечность является уделом человеческой души. Созданная по образу Божию, она призвана познавать Бога, любить Его, служить Ему. Но, кроме этого, душа человека наделена от Бога свободной волей, которую можно направить как в сторону добра, так и в сторону зла. Тот, кто направляет развитие сил своей души по пути призвания, т. е. служения Богу, достигает блаженной вечности и духовного бессмертия; кто же уклоняется в сторону зла и безостановочно удаляется от Бога, того постигает "неблагополучная вечность" и духовная смерть (2:247–248). Таким образом, загробная участь человека и место его вечного пребывания определяются прежде всего тем, как он относится к цели своего земного существования — постоянному совершенствованию в добре. Совершенствование человека в добре определяет, однако, не только его вечную участь, но оно характеризует степень духовности человека уже здесь, на земле, свидетельствует о наличии в нем жизни духа. Напротив, коснение христианина во зле и пороках говорит о полной материализации его жизнедеятельности и прекращения в нем духовной жизни. В связи с этим святитель Тихон учит о трех видах смерти. "Смерть, — пишет он, — есть троякая: телесная, духовная и вечная" (3:231). Телесная смерть, по учению святого отца, состоит в разлучении души с телом, которое неизбежно постигает всякого человека независимо от того, праведный или греховный образ жизни он вел. Духовная смерть — это мертвость души для жизни в Боге. Она поглощает души христиан, беззаконно живущих, еще задолго до телесной смерти; эта же смерть обладает и душами всех неверующих во Христа людей. Третья, вечная смерть состоит в бесконечном мучении и отлучении от Бога душ грешников на вечные времена в загробном мире (3:231–232).
Нетрудно видеть, что самой страшной является вечная смерть, верным предвестником которой является смерть духовная. Телесная же смерть только прекращает жизнедеятельность человеческого организма и является своеобразным рубежом, отделяющим всех людей от их вечной блаженной или мучительной участи (1:200). К моменту телесной смерти каждый человек обычно нравственно созревает, укрепляясь или в добре, или зле. После телесной смерти плотский "человек от трудов, бед, печалей и скорбей к большим трудам, бедам и печалям отходит: но духовный от печали в радость, от скорби в утешение, от бед в блаженство, от трудов в покой преселяется вечный" (1:47). Сама же телесная смерть, т. е. приход смертного часа, является своеобразным венцом жизненного пути человека. Праведники обычно мирно отходят из временной жизни, спокойно оставляют видимый мир, ибо еще на земле, освободившись от мирских привязанностей, они жили для вечной жизни. Смерть для праведников бывает даже желанной, потому что она освобождает их от трудов и болезней временной жизни и открывает путь к вечному покою и радости. Совсем по-другому переходят в вечность грешники. Для них смерть является ужасным событием, обрывающим земную жизнь и навсегда прекращающим общение со всем тем, к чему привязалась их душа. "Плотскому человеку смерть люта", — пишет святитель Тихон Задонский (1:47). В последние минуты жизни его охватывает печаль и страх, содеянные грехи и беззакония терзают его совесть, ужас охватывает его душу, ибо злобные духи окружают его смертный одр. Мысленный взор грешника в эти страшные минуты невольно обращается к ожидающей его вечности, о которой он никогда не вспоминал. В этот момент открывается человеку истинный смысл жизни и его назначение на земле; он познает, что дела плоти явили его безответным пред лицом вечности. Мятется, сокрушается, кается и жалеет о прожитой жизни грешная душа, но время покаяния прошло и все уже утрачено (2:272). Тяжесть смертного часа является только предвестником ее бесконечных мучений и стенаний за гробом. По отшествии из видимого мира состояние нечестивых душ таково, что они "желали бы умереть, но не возмогут: и сие есть вечная смерть, что пожелают грешники умереть, или в ничто обратиться от нестерпимого мучения гееннского, но не возмогут" (1:253). Различная загробная участь праведников и грешников является закономерным итогом их земной жизни. И как различным был образ их действий и поступков в видимом мире, так различно бывает состояние их душ в вечности, потому что воздаяние каждому по его делам является безусловным требованием нравственного порядка вещей, имеющего свое начало в Боге. Земная жизнь дается человеку не для наслаждения и мирских удовольствий, а для труда над очищением души от страстей и для развития лучших качеств его богоподобной природы, предназначенной к вечному блаженству. Это блаженное состояние души должно возникать и возрастать в человеке уже здесь, в видимом мире, в той мере, в какой развивается и крепнет в нем богоугодная жизнь (2:241).
