Потом он снова задремал и вскочил лишь тогда, когда появился Додо, причем с миской.
— Здесь прошла отара, отара, — запрыгал щенок вокруг человека, — я жду их!
— Вот твой обед, моя собачка, теперь-то мы останемся вместе, ведь правда?
Репейка, углубившись в еду, не ответил.
После обеда Додо тоже прилег: солнце уже светило лишь искоса, когда дверь отворилась. Оскар сказал с порога:
— Пошли, Додо, погуляем с Репейкой, чтобы он поскорее освоился в прежней обстановке.
— Взять на поводок?
— Не надо. Я убежден, что щенка украли, а когда он почуял и услышал нас, сразу пошел за нами. Поводок положи просто в карман, а вот спички и трубку оставь на стуле. Пошли, Репейка!
Цирк стоял уже в полной готовности на поросшей травою площади, и щенок чувствовал: все в порядке, и можно спокойно ждать того, что прозвенело ему во сне. Почти совсем непринужденно прошел он мимо клетки Султана, который поглядел на него с усталым равнодушием.
— Я вижу тебя, маленькая собачка, хотя какое-то время не видел. — И, закрыв глаза, лев опустил косматую голову на свои огромные лапы.
Джин вообще их не заметил. Он смотрел сквозь них, как будто сквозь стекло, и только хвост его напряженно извивался, словно выражая сокровенный смысл какого-то чувства или мысли.
Миновав шатер цирка, Оскар остановился.
— Ну-ка, посмотрим, сколько ты перезабыл. — Он погладил Репейку. — Славная собачка, красивая, хорошая собачка… принеси-ка спички… спички!
Репейка крутанулся вокруг себя и умчался, тотчас же вернувшись с коробкой спичек.
Глаза Оскара засветились от радости.
— Репейка, собака из собак, господин профессор, умоляю — трубку!
Щенок нес трубку так, словно это было триумфальное знамя. Он высоко закинул голову и выступал парадным шагом.
Оскар сунул руку в карман и, развернув бумажку, достал половину сардельки; Репейка сидя ожидал награды.
— Вот тебе, собачка, — протянул ему Оскар лакомый кусочек, — а вы все, между прочим, оказались ослами, милый мой Додо. Не сердись, ладно?
— Сердиться я не умею. Иногда мне грустно, только и всего. А теперь вот Репейка вернулся…
— Мы хоть сегодня могли бы выступить с этим номером. Память у этого пуми, что чистейшая восковая пластинка для звукозаписи. Ставишь на проигрыватель, включаешь, и она играет все подряд.
— Похоже, ты прав.
— И не забывает ничего, и так устроен, что подчиняется сильнейшему… причем в точности так, как его научили. Что с тобой, Репейка? — взглянул на щенка Оскар. — Чего тебе?
Сразу за базарной площадью извивалась серая лента шоссейной дороги, и Репейка вдруг беспокойно заскулил.
— Они здесь прошли… здесь прошли… куда они делись? Можно мне посмотреть?
Он перескочил через кювет и возбужденно заметался среди овечьих следов.
— Вот здесь… здесь, — вдруг замер щенок и громко затявкал, — этот запах тот самый… запах старого пастуха, его сапоги… — И он вскинулся на задние лапы, чтобы дальше видеть, но в багряно-золотистом пыльном тумане дорога была пуста и ничего ему не сказала.
Репейка сел и оглянулся на двух своих спутников.
— Я их не вижу…
Оскар задумчиво посмотрел на Додо.
— Не понимаю, но думаю, что здесь-то и ключик к загадке. Кто-то или что-то прошли по дороге, и этот кто-то или что-то весьма интересует Репейку, возможно, даже больше, чем мы… Додо, надо очень присматривать за ним.
— Я и сам уж вижу. Недалеко те места, где он попал к нам…
— Не забывай, однако, что то место, где он пропал или его украли, напротив, очень далеко. Километров пятьдесят-шестьдесят по крайней мере. Если бы он ушел сам по себе, тогда и не вернулся бы, значит, его все-таки украли. Но если украли, как он появился здесь снова в одно прекрасное утро, грязный, усталый? Очевидно, где-то пристал к повозкам. Но где? Додо, дорогой мой, нужно быть начеку. А ну-ка, посмотрим, что это он высматривает?
— Что ты там видишь, Репейка? — Додо и Оскар подошли к пуми, который, вертя хвостом, смотрел куда-то вдаль.
— Отара, — встал вдруг Репейка, — отара. Чампаша с ними не было…
Теперь, делая круг за кругом, он уже уверенно распутывал слегка размытую, но все-таки ясную роспись следов.
— Вот здесь шел Янчи! — застыл он вдруг на одном месте.
Оскар приблизился, почесал бровь.
— Ничего не вижу, все затоптано, следы перепутаны. Вот бы заглянуть в твою маленькую умненькую головку. Ну, пойдем, Репейка. Нельзя! — крикнул он и махнул рукой. — Пошли! — И щенок тотчас, правда, очень неохотно, последовал за человеком, которому покорялся даже Джин.
— Нельзя? — что-то вдруг запротестовало в нем. — Нельзя отыскивать мое стадо? Но, может быть, это только сейчас нельзя… а вот если бы отара была здесь, тогда иное дело. Если бы здесь оказался старый пастух и знаком позвал меня… Нет, тогда уж пусть Оскар говорил бы, что хотел, да он и не стал бы ничего говорить, потому что ведь тому пастуху подчиняются все, и Оскар, конечно, тоже.
— За собакой надо глаз да глаз, Додо, какое-то в ней непокорство.
— Ну, что ты! Сам же сказал, что хоть сегодня можем выступать.
— Сказал. А ты видел ее сейчас, когда я позвал ее с шоссе? Она подчинилась, верно, но ведь как неохотно! Окажись здесь то или тот, чьи следы она обнаружила, так, пожалуй, и не пошла бы с нами.
— Не буду выпускать ее, пока не уедем из этих мест.
— Когда рядом ты или я, можешь выпускать спокойно, щенок очень дисциплинирован, да и хотел бы я поглядеть на того человека, который переманил бы его от меня!
И Оскар потрепал Репейку по голове, а тот лизнул ласкавшую его руку. Однако Оскар, если и знал, то забыл, что испытывать судьбу не следует.
Когда они вернулись к повозке Додо, Оскар сказал:
— Сейчас я попробую повторить с ним одну штуку, которой просто так, между прочим, обучал его. Придержи его здесь, а как позову, отпусти. И сам приходи тоже.
— На место, Репейка, — ласково сказал Додо, и Репейка с удовольствием прыгнул в свой ящик, хотя теперь уже едва в нем умещался.
— А ты вырос, собачка моя, в самом деле вырос… но Оскар, по-моему, все-таки неправ.
Вскоре они услышали голос Оскара, он звучал грозно, как в те часы, когда дрессировщик сердился на Пипинч.
— Репейка!!!
Репейка выскочил из ящика и посмотрел на Додо.
— Ступай, Репейка, — махнул рукой Додо, и щенок вихрем умчался на голос.
Возле повозки Оскара стояли рядком три стула, как будто места для публики. На одном сидел Алайош, на двух других — униформисты. На голове у Оскара был цилиндр, а из кармана благоухало мясом.
— Сядь!
Репейка сел, настороженно вертя хвостом.
