Трагедию порождает столкновение двух равно законных, имеющих равное право на жизнь сил. Следовательно, слабая трагедия — та, что вводит в действие силы незаконные. Следовательно, сильная трагедия — та, что узаконивает все.
*
На Мезенкских плато ветер со свистом рассекал воздух сильными ударами шпаги.
*
Жить страстями может только тот, кто подчинил их себе.
*
Вечное Возвращение предполагает примирение со страданием.
*
Жизнь полна происшествий, которые заставляют нас с нетерпением ждать, когда мы станем старше.
*
Не забыть: болезнь и связанное с нею ничтожество. Нельзя терять ни минуты — что, быть может, вовсе не означает, что «надо торопиться».
*
Мораль: невозможно жить рядом с людьми, если знаешь их сокровенные мысли.
Упорно отказываться от любого коллективного суждения. Хранить невинность, несмотря на склонность общества к «толкам».
*
В жару люди зреют, подобно плодам. Они созревают, не успев начать жить. Они все знают, еще ничего не изучив.
*
Б.Б.: «Никто не подозревает, что некоторые люди прилагают геркулесовы усилия, чтобы остаться просто нормальными».
*
«Чума». Если записные книжки Тарру занимают так много места, то лишь оттого, что он умер в доме рассказчика (вначале).
— Вы уверены, что болезнь в самом деле заразная, что изоляция необходима? — Я ни в чем не уверен, но я твердо знаю, что брошенные без погребения трупы, скученность и проч. нежелательны. Теории могут меняться, но есть нечто, остающееся в силе всегда, в любое время, — это логика.
*
Занятые борьбой, санитарные отряды уже не интересуются известиями о чуме.
Чума отменяет оценочные суждения. Никто больше не говорит о качестве одежды, продуктов и пр. Все всё приемлют.
Разлученный хочет получить у доктора пропуск на выезд из города (так они знакомятся), он рассказывает о своих хлопотах… Он регулярно приходит снова.
Поезда, вокзалы, часы ожидания.
Чума обрекает на разлуку. Но сама совместная жизнь — лишь длящаяся случайность. Правило — чума.
*
1 сентября 1943 г.
Тот, кто не верит в ход вещей, — трус, но тот, кто верит в человеческий удел, — безумец.
*
15 сентября.
Он все забросил — свою работу, деловые письма и проч., — чтобы ответить тринадцатилетней девочке, вложившей в письмо всю душу.
*
Поскольку слово «существование» обозначает какую-то реальность, реальность нашей тоски, но при этом не может не подразумевать некоей высшей реальности, мы сохраним его лишь в обращенной форме — мы будем говорить о философии несуществования, что не означает отрицания, но должно указать на состояние «человека, который лишен…». Философия несуществования будет философией изгнания.
*
Сад: «Люди осуждают страсти, забывая, что философия зажигает свой факел от их огня».
*
У искусства случаются приступы целомудрия. Оно не может назвать вещи своими именами.
*
Во время революций погибают лучшие. По закону жертвоприношений последнее слово остается за людьми трусливыми и осторожными, ибо остальные лишились слова, пожертвовав лучшим, что у них было. Говорят те, кто совершили предательство.
*
Только художники творят добро. Нет, говорит Парен.
*
«Чума». Все борются — каждый на свой лад. Трусость — только в том, чтобы упасть на колени… Явилась масса новых моралистов, и все они пришли к одному выводу: нужно встать на колени. Но Риэ отвечает: нужно бороться, и объясняет, как именно.
Изгнанник часами сидит на вокзалах. Передать атмосферу вымершего вокзала.
Риэ: «Всякому борющемуся коллективу необходимы люди убивающие и люди лечащие. Я сделал выбор и намереваюсь лечить. Но я знаю, что веду борьбу».
*
«Чума». А где-то в далеких портах вода розовеет в лучах заходящего солнца.
*
«Обращаться к Богу оттого, что вы разочаровались в земной жизни, а боль отъединила вас от мира, бесполезно. Богу угодны души, привязанные к миру. Ему по нраву ваша радость».
*
Тот, кто воспроизводит этот мир, как он есть, предает его, возможно, гораздо больше, чем тот, кто преображает его. Лучшая из фотографий — уже предательство.
Против рационализма. Если бы чистый детерминизм имел смысл, достаточно было бы одного верного утверждения, чтобы, переходя от одного следствия к другому, узнать истину во всей ее полноте. Но этого не происходит. Значит, либо мы никогда не произнесли ни одного верного суждения и суждение о всеобщей детерминированности тоже неверно, либо мы сказали правду, но правду бесполезную и, следовательно, детерминизм лжет.
*
Для моего «творения против Творца»[395]. Одному католическому критику (Станисласу Фюме[396]) принадлежит мысль, что искусство, какова бы ни была его цель, всегда вступает в преступное соперничество с Богом. То же: Роже Секретен, «Кайе дю Сюд», август — сентябрь 43-го г. И Пеги[397]: «Есть даже такая поэзия, которая извлекает свою мощь из отсутствия Бога, которая не спекулирует ни на каком спасении, которая рассчитывает только на самое себя, человеческое стремление заполнить пустоту пространства, вознаграждаемое еще на земле».
Следовательно, между апологетической литературой и литературой, вступившей в соперничество, середины нет.
*
Долг состоит в том, чтобы делать то, что ты считаешь справедливыми и добрым — «предпочтительным». Легко ли это? Нет, ибо даже то, что считается предпочтительным, всегда делается с трудом.
*
Абсурд. Убивая себя, человек отрицает абсурд. Не убивая себя, он с помощью абсурда открывает в повседневности источник удовлетворения, отрицающий сам этот абсурд. Это не значит, что абсурда не существует. Это значит, что абсурд действительно лишен логики. Поэтому на нем действительно нельзя строить жизнь.
*
Париж. Ноябрь 1943 г.[398]
Сурена[399]. В 4-м акте возле всех дверей — охрана. И Эвридика, которая прежде находила такие замечательные слова, смолкает, безуспешно пытаясь выговорить слово, которое принесет ей свободу. Она будет молчать до конца — и потому умрет, А Сурена:
«Зачем ты растравляешь рану?
Я сердцем размягчусь, в борьбе с собой устану»{68}
Великолепный трюк классического театра, где сменяющие друг друга актерские дуэты рассказывают о событиях, не показывая их, — и, несмотря на это, интрига развивается, а волнение нарастает.
*
Парен. Они все схитрили. Им ни разу не удалось подняться выше своего отчаяния. И все из-за литературы. Коммунист для него — это человек, отказавшийся от речей и заменивший их бунтом на деле. Он избрал для себя путь, который презрел Христос, — спасать проклятых, обрекая на проклятие самого себя.
*
У всякого страдания, волнения, страсти есть пора, когда они принадлежат самому человеку с его неповторимой индивидуальностью, и другая пора, когда они начинают принадлежать искусству. Но в первые мгновения искусство бессильно что-либо сделать с ними. Искусство — расстояние, на которое время удаляет от нас страдания.
Это — трансцендентность человека по отношению к самому себе.
*
Благодаря Саду систематическая эротика сделалась одним из направлений философии абсурда.
*
Для Кафки смерть не является избавлением. Его смиренный пессимизм, по Маньи[400].
*
«Чума». Любовь приняла у них форму упорства.
Добавить в гранки «Калигулы»[401]: «Ну что ж, трагедия окончена, поражение бесспорно. Я отворачиваюсь и ухожу. Я сделал все, что мог, в этой битве за невозможное. Подождем смерти, хотя она ни от чего не избавляет».
*
«Быть может, Христос и умер за кого-нибудь, но не за меня». Человек виновен — но виновен он в том, что не смог справиться со всем самостоятельно, и вина эта со временем стала еще тяжелее.
