Мистерия Червя началась.
Титус попытался взять себя в руки, ибо знал, что час его близится — увы, тщетно. Минуты шли, и доносившаяся из подвала дьявольская абракадабра делалась ритмичнее и громче. Мысленно Титус не раз обозвал себя идиотом. Он то вставал, то садился вновь, вытирая со лба испарину, то нащупывал револьвер. Совершенно неожиданно часы пробили половину двенадцатого. Титус встрепенулся.
В следующее мгновение его обдало холодным как лед воздухом — словно температура в доме упала до нуля! Титус вдыхал леденящий воздух, ощущая, как на тонких ворсинках в его ноздрях оседает иней. Он также ощутил удушливый запах — внизу кто-то жег белену и опиум, — однако остался сидеть, словно прикованный к стулу. Речитатив сделался еще громче, его звучность и ритм достигли новых высот — казалось, эхо голосов разносится под сводами огромного собора.
Время уже близилось к полночи, однако Титус даже не посмел взглянуть на часы.
Внезапно его ужас исчез. Титус вновь был сам себе хозяин. Он сделал надрывный вздох и заставил себя расслабиться, зная, что если этого не сделать, то нервное напряжение вскоре отнимет у него последние силы. Ведь его час наверняка…
— …пришел! — подсказали ему голоса из подвала, которые, подобно приливу, то приближались, то откатывались куда-то назад, то начинали звучать в новом ритме. Во мраке ночи он наконец различил собственное имя.
Выпрямившись на стуле, Титус Кроу увидел, как книжная полка отъехала в сторону и в образовавшемся отверстии возникла фигура Карстерса — в свободном жреческом одеянии, перехваченном на тощей талии ремнем. Высокий и тощий, более обычного похожий на ходячий труп, чернокнижник поманил его костлявой рукой.
— Иди сюда, Титус Кроу, ибо час пробил. Встань и подойди ко мне, и приобщись к великой и страшной Мистерии Червя!
Титус поднялся, как ему было приказано, и двинулся за стариком по винтовой лестнице в тускло освещенный подвал. В четырех углах помещения пылали раскаленные докрасна жаровни, от которых сизым дымом клубился дурман опиумных воскурений. Вокруг центральной площадки кольцом выстроились облаченные в ниспадающие одежды псаломщики. Они стояли, опустив скрытые под капюшонами головы и устремив взор в середину зала, на сцепленные круги. Всего их было двенадцать, вместе Карстерсом — тринадцать, чертова дюжина.
Карстерс провел Титуса сквозь их кольцо и указал на круг с белым восходящим узлом.
— Встань здесь, Титус Кроу, — приказал он, — и ничего не бойся.
Титус подчинился. В душе он порадовался, что освещение в подвале было тусклым и подрагивающим, а глаза застилал дым ядовитых воскурений. В неверном красноватом свете силуэты представали нечеткими и размытыми, а значит, бившая его дрожь тоже осталась незамеченной… И вот теперь он стоял здесь, посреди переплетений восходящего узла. Карстерс занял место в соседнем круге. Между ними, в том месте, где круги пересекались, стояли огромных размеров песочные часы, в которых из одной — почти пустой — емкости в другую, почти полную, пересыпался черный песок.
Карстерс бросил взгляд на часы. Увидев, что вожделенный миг вот-вот настанет, он отбросил от лица капюшон.
— Посмотри на меня, Титус Кроу, — приказал он, — и внемли мудрости Червя!
Титус посмотрел ему в глаза, затем на лицо, затем на облаченное в ниспадающие одежды тощее тело.
Речитатив псаломщиков вновь сделался громче, однако теперь их глотки исторгали не его имя. Они взывали к самому Пожирателю Людей, к омерзительному хозяину этого ритуала.
— Червь, о Червь! Явись! — скандировали они. — Червь, о Червь! Явись!
В следующее мгновение песок пересыпался полностью.
— Чернь! — вскричал Карстерс, тогда как другие голоса умолкли. — Я повелеваю тебе — явись к нам!
Не в силах отвести взгляд от жуткой фигуры, Титус Кроу ощутил, как при виде чудовищного превращения на его собственном лице застыла маска ужаса. Ибо Карстерс забился в агонии, глаза его, словно отлитые из расплавленного металла, вылезли из орбит, рот открылся, а из глотки донесся омерзительный лающий хохот.
И тогда из его рта, из ушей, ноздрей, даже из волос на голове полезли розовые могильные черви. Казалось, в его теле не было отверстий, из которых, извиваясь, не лезли бы мерзкие создания!
— Скорее, Титус Кроу, скорее! — выкрикнул Карстерс, и голос его сделался липким и тягучим, словно в нем тоже копошились черви. — Возьми меня за руку!
И он протянул дрожащую костлявую руку, сплошь покрытую розоватой шевелящейся массой.
— Нет, — крикнул в ужасе Титус, — ни за что!
Карстерс на мгновение оцепенел.
— Что? — Складки его одеяния теперь было трудно отличить от свисавших на них гроздьями червей. — Я приказываю тебе. Дай мне руку!
— Даже не надейся! — выкрикнул Титус сквозь стиснутые зубы.
— Но ведь мне известно твое число! Ты обязан подчиниться!
— Мое число тебе не известно, — произнес Кроу и покачал головой. Псаломщики тотчас отпрянули назад, из их глоток вырвался общий вопль ужаса.
— Ты лгал мне! — пророкотал Карстерс. Он словно бы сжался в размерах. — Ты обманул меня! Впрочем, какая разница!
И он начертил в воздухе пальцем фигуру.
— Червь, он твой. Приказываю тебе — возьми его!
Затем чернокнижник ткнул пальцем в сторону Титуса, и могильная орда у его ног покатилась белесой волной по всему полу, однако уже в следующее мгновение отпрянула от круга, в котором стоял Титус, словно от огненного кольца.
— Дальше! — завопил на червей Карстерс. На него было жутко смотреть — голова моталась из стороны в сторону, щеки обвисли лохмотьями. — Кто ты? Что тебе известно? Я повелеваю тобой!
— Мне известно многое, — произнес Титус. — Я им не нужен, они не посмеют прикоснуться ко мне. И я скажу тебе почему: потому что я родился не в 1912-м, а в 1916 году — второго декабря 1916 года. Ваш ритуал зиждется на неверной дате, мистер Карстерс.
Второго декабря 1916 года! Псаломщики дружно ахнули.
— Мастер! — донесся до слуха Титуса шепот. — Двадцать два!
— Нет! — Карстерс рухнул на колени. — Нет!
Он подполз к краю круга и поманил одного из псаломщиков костлявым пальцем.
— Даррелл, ко мне! — Голос его напоминал шорох опавших листьев.
— Только не я! — взвизгнул Даррелл, сбрасывая с себя ритуальную хламиду, и устремился к выходу из подвала. — Только не я!
Вскоре он исчез из виду, а в следующее мгновение его примеру последовали и остальные одиннадцать.
— Нет! — прохрипел Карстерс.
Титус Кроу смотрел на него в упор, не в силах отвести глаз. Черты лица чернокнижника начали расплываться, один образ сменял другой, пока наконец перед Титусом не предстал последний, — вернее, первый, — смуглый араб с портрета в кабинете. Затем он рухнул на бок и обратил к Титусу перекошенное злобой лицо. Глаза его ввалились, а в красные глазницы хлынули черви. Розово-белая извивающаяся масса устремилась назад и вскоре поглотила бывшего хозяина. Спустя мгновение от Карстерса ничего не осталось, кроме костей и хрящей, которых словно разметало по полу ураганом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
