Определить, о чем думает капитан, было так же трудно, как отгадать, как отзовется столица на вторжение Антона и Фокея в компьютерную реальность. Антон в последнее время сомневался едва ли не во всем. Зола заметила это. «Если не можешь представить себе, что будет дальше, сынок, — сказала она однажды, — предполагай самое худшее и еще хуже — не ошибешься». Антон вдруг почти физически ощутил, как из черных отравленных атомов — стихии распада — составляется некая потусторонняя мысль капитана. Антон понял, откуда в нем мистический трепет перед капитаном. Капитан олицетворял собой изнанку, прореху, черную дыру высшей, управляющей миром силы. Ланкастер еще ничего не сказал, а Антон уже знал: его смерть будет отсрочена словами капитана; отсрочившие его смерть, слова капитана тем не менее как бы покусятся на саму основу нормальной — не изнаночной — человеческой жизни; капитан этими своими словами подписывает себе приговор, потому что все в мире рано или поздно исчерпывается, в том числе и терпение Господа, который, в конце концов, надевает на нос очки, вдевает в иглу нить и чинит прореху, зашивает черную дыру, возвращает выпятившуюся изнанку бытия в положенное изнанке бытия место — где ее никто не видит.
Но даже для исполненного горестными предчувствиями Антона речь капитана прозвучала несколько неожиданно.
— Подводя итоги нашему заседанию, хочу отметить, — сказал капитан, — что мы вплотную приблизились к решению главнейшей и труднейшей проблемы человеческой цивилизации, а именно: проблемы голода. Единственное, что нам необходимо сделать — отозвать лицензию на производство мяса у нарушителей налогового законодательства. Думаю, мы с этим справимся. Вероятно, мы будем первой провинцией в стране, окончательно и бесповоротно решившей проблему продовольствия. Мы немедленно учредим пищевое АО, будем сами экспортировать мясо в другие провинции, а может, даже и в столицу страны город Нукус. Наконец-то нам удастся сформировать бездефицитный бюджет. Мы сможем закупать все необходимые нам товары, в срок расплачиваться по кредитам, вернуть былую крепость нашей валюте — форинту. Господа, благодаря целиком и полностью оправдавшей себя политике справедливости, перед нами открываются блистательные перспективы! Промышленное производство мяса — вот то звено, ухватившись за которое мы вытащим всю нашу экономическую цепь. Что касается автора и разработчика программы реинсталляции, многоуважаемого министра культуры, то я сегодня же снесусь по ВЧ со столицей, представлю его к высшей награде страны — «Золотой звезде героя демократии». Николай, тебя я представляю к ордену «Невидимой руки рынка» за блистательно проведенную под твоим руководством операцию по выявлению нарушений налоговой дисциплины. К ордену «Прав человека» будет представлен главнокомандующий вооруженными силами провинции, как только я получу сообщение, что бандиты арестованы, а мясные плантации соответственно перешли под контроль администрации. И последний вопрос повестки сегодняшнего заседания кабинета министров — кадровый. У меня очень много работы. Мне необходим еще один заместитель. Предлагаю назначить моим заместителем в ранге первого вице-премьера правительства провинции «Низменность-VI, Pannonia» министра культуры. Все свободны, господа!
«С портфелем или без портфеля?» — подумал Антон.
46
Выехав за пределы города, колонна военной техники растянулась по ухабистой грунтовой дороге. Сидя рядом с Конявичусом в командирском джипе, прихлёбывая из металлической фляжки коньяк, Антон смотрел по сторонам, искренне дивился, сколь еще прекрасна искалеченная отравленная земля. Воздух был прозрачен. Вдали виднелись леса. И только кучи мусора по обе стороны дороги несколько портили впечатление. Впрочем, это легко исправлялось лишним глотком. Иногда кучи начинали шевелиться, и тогда можно было разглядеть копошащиеся внутри них фигуры в лохмотьях.
— Среди них могут быть шпионы, — главнокомандующий вскинул автомат, короткой очередью срезал шевелящийся верх у возвысившегося шевелением мусорного холмика. — Не жалей их, вице-премьер, — посоветовал Конявичус поморщившемуся Антону, — они жрут радиоактивное тряпье, ничего не соображают. Смерть для них как игра.
Пожиратели радиоактивного тряпья, впрочем, слаженными действиями немедленно опровергли Конявичуса насчет мнимого своего несоображения — как по команде, залегли, растворились в мусоре. Предложенная главнокомандующим игра не вызвала у них ни малейшего энтузиазма.
Впервые под рукой у Антона собралась такая сила. Глава администрации капитан Ланкастер приказал немедленно ликвидировать нарушителей налоговой дисциплины, ответственными за операцию назначил первого вице-премьера, то есть Антона, и главнокомандующего вооруженными силами Конявичуса. Конявичус отвечал за техническую сторону операции. Антон осуществлял общее руководство. То есть главнокомандующий как бы подчинялся первому вице-премьеру.
У Антона кружилась голова от коньяка и власти. Единственное, он так и не выяснил наверняка: с портфелем он вице-премьер или без портфеля? И если с портфелем, кто вручит ему портфель? Во всем этом заключалась какая-то тайна. Экс-министр культуры был вице-премьером без портфеля, но почему-то все время носил с собой портфель. Антон льстил себя надеждой, что он — полноценный вице-премьер с портфелем. Но его портфель почему-то был нематериальным, тогда как отсутствовавший портфель экс-министра культуры был самым что ни на есть материальным и даже весьма объемистым. Тот носил в нем наркотики и пачки форинтов.
«Теперь жди», — сказал главнокомандующий, когда заседание правительства закончилось и они с Антоном вышли на площадь. «Чего?» — удивился Антон. Конявичус показал глазами на Николая и Гвидо. Антон хотел возразить, что не успеют, но вспомнил, что главнокомандующий не в курсе компьютерных событий. Антон не знал — посвящать его или нет?
Он не сомневался, что Бог оставил его в живых по единственной причине — чтобы он отомстил Виги и Флориану. И хотя Антон с самого начала не собирался выполнять секретный пункт договора — отдавать Виги и Флориану драгоценности, он готовился отомстить им с чистой душой, потому что они пошли против неписаного, но всегда существующего договора смертного человека и Бога. С другой стороны, выступивший на заседании правительства председатель Конституционного суда провинции заявил, что в общем-то Виги и Флориан ни в каких документах точно не оговаривали, откуда будут брать мясо, так что если их и можно привлекать к ответственности, то только за нарушения прав человека и уклонение от уплаты налогов. Конституцию они не нарушили.
Колонна по-прежнему двигалась в глубь провинции. Антон подумал, что вряд ли Виги и Флориан сидят сейчас сложа руки, поджидают, когда подъедет Антон и всадит им в лоб по пуле. Не тот народ.
Эти сомнения Антон и разрешал коньячком, которого у Конявичуса по-прежнему было хоть залейся, а у него — вот уже несколько часов как второго человека в провинции — не было совсем. А главное, не было ни малейших надежд на то, что Гвидо наконец-то пересмотрит его продовольственный аттестат.
И все равно Антону нравилось, прихлебывая коньяк, катить в центре военной колонны, сознавать, что любая встреченная, настигнутая жизнь — в его власти. Сознавать это было тем более сладко и странно, что несколько часов назад Антон был сам готов расстаться на любых условиях с собственной жизнью.
Этим, вероятно, и был крепок порядок мироздания. Антон, не таясь, наслаждался коньяком и порядком, так как всему этому — порядку мироздания и коньяку — шли последние дни, если не часы. Собственно, в сравнении с тем, что должно было произойти, не имело большого значения, успеют они отомстить Виги и Флориану или нет.
Антон вдруг вспомнил про Золу, Слезу и Фокея. У Антона не было возможности сообщить им, что он жив и даже получил повышение по службе. Если бы Антон хоть на шаг отошел от Конявичуса, его бы пристрелили прямо на ступеньках белого дома. Люди Николая шли за ним по пятам, как будто это он, а не Виги и Флориан уклонялся от уплаты налогов.
«Надо все рассказать Коню, — внезапно протрезвев, подумал Антон, — чтобы, если меня убьют — а меня точно убьют! — он позаботился о беременной Золе, Слезе и Фокее…» Так раньше уходящие на неминуемую погибель просили о семье, о близких. Странная у меня семья, усмехнулся Антон: Зола и Слеза, не испытывающие друг к другу ни малейших симпатий, да зажившийся на свете Фокей. У Антона не было стопроцентной уверенности, что Зола и Слеза нуждаются в покровительстве главнокомандующего. Наверняка в запасе у них имелись собственные, достаточно эффективные варианты. Кому Конь мог помочь, так это Фокею. Да только захочет ли дед выползать из библиотеки? Не вернее ли им всем — Антону, Коню, Слезе и Золе — самим за бронированную дверь к Фокею?
