необходимо.
За острой болью обиды на Домбровскую как-то потерялись все прочие потери. И только сейчас Мила до конца осознала, что в США ей ничуть не меньше не хватало и Григорьева, прошедшего с ней ту же дорогу, что и Виктория Робертовна и брошенного так же, без единого слова прощания. И еще девушка помнила, что это именно он закрывал ее рыдающую от камер, от любопытных взглядов всего мира. И делал это так же незаметно и просто, как все остальное. Он их просто берег, своих спортсменок, не ожидая взамен даже благодарности.
— Михаил Александрович, а вы сердились, когда я ушла? — неожиданно поинтересовалась Мила.
— Не знаю. Сердился, наверное. Виктория Робертовна очень страдала. Время ты выбрала уж больно неудачное для ухода. Это ее добило, конечно.
Милка невесело рассмеялась:
— Ну вот, и тут Виктория Робертовна! Я ж не про нее спрашивала. А без нее снова никак.
Григорьев улыбнулся. Ну что уж тут поделаешь, без нее и правда никак в их маленьком мире. Все на ней держится, и все вокруг этой стойкой женщин крутится. Даже ам Григорьев держится за этот несгибаемый дух Вики Домбровской как путник за посох. Куда же без нее? Никуда.
— Знаешь, мне было бы приятно, если бы ты пришла со мной попрощаться, и я мог бы пожелать тебе счастливого пути в дальнейшую спортивную жизнь. А больше-то за что на тебя сердиться? Ты выросла и решила попробовать что-то еще. Так бывает со многими спортсменами. Ты попробовала. Теперь снова тут. Я рад, что ты вернулась.
— Какой же вы милый, Михаил Александрович, — девушка уже слегка захмелела от вина и душа просила признаний, — Знаете, вас я тоже люблю и мне так вас не хватало!
Григорьева насмешило и это “тоже” и то, как быстро девчонку развезло до таких признаний. Ну вот что с ней делать? Милка есть Милка. Неподражаемая и прекрасная. Кто бы мог не любить эту девчонку? Вот и он любил. Не так, как любил Альку. Алька была в костном мозге. Не так, как любил лерку. Лерка была на уровне рефлексов. Но Милка была солнцем и светом их команд с самого начала. Любимая девочка Вики. Их первая стопроцентная звезда без примесей вмешательства других тренеров. На сто процентов “сапфировая” Леонова. Разве можно ее не любить?
— Да уж, Милочка-Милаха, умеешь ты сделать комплимент. Но я тебя тоже люблю! И очень рад, что ты вернулась. Про завершение спортивной карьеры ты серьезно надумала?
Девушка кивает.
— Я б на твоем месте переждал заявлять об этом вслух, — совершенно серьезно сообщает ей Григорьев.
— Ну, вы же не про мифическое ожидание повышения возрастного ценза? — удивляется Мила.
Григорьев отмахивается от подозрений в глупостях. Все пересуды про повышения возраста — это треп в пользу бедных то и дело всплывающий в дискуссионном поле фигурного катания и глохнущий после нескольких невнятных обсуждений на высшем уровне. Михаил давно живет на свете, большую часть этого времени плотно связан со спортом, и отлично знает, как в этой среде легко обращаются с возрастом при необходимости: перспективному спортсмену найдут способ год-два накинуть, если приспичит.
— Да брось ты, Милочка-Милаха! При чем тут возраст и ожидания? Льда у нас мало. Вообще места мало. Для действующей спортсменки мы место найдем в тренировочном процессе, а с ушедшей — непонятно, как и что может решить администрация. Вот и думай, Милка!
На дне чашки, в которую смотрит Михаил темное как кровь вино. И к разговорам оно располагает таким же: терпким и плотным. Но они говорят о работе, спорте, холодном льде и тяжелых тренировках, делающих пребывание на нем жарким до тошноты.
— Значит она страдала, когда я ушла? — переводит тему на то, о чем болит, Леонова.
Григорьев молчит и думает, что с этими подрастающими так быстро и некстати девчонками он стал слишком много говорить о любви, самой первой и почти всегда несбыточной. Две олимпиады, две девочки, две песни о любви. Был ли он готов к тому, что и это станет его работой, когда встретил Вику и связал свою жизнь с их дуэтом на льду? И, наверное, это только начало. Ох, и непросто быть взрослым, тем более, когда сам знаешь, что так и не вырос, остался тем пятнадцатилетним мальчишкой, который распугивал на катке всех своей бешеной скоростью и круткой в прыжках.
— Вы с ней обе странные и такие похожие, что даже страшно. Вы так красиво умеете рассказать о чувствах на льду, она — своими программами, ты — своим катанием. Но как только этот рассказ о чувствах нужно сделать простыми человеческими отношениями: честными и понятными, — вы обе забираетесь в нору и высовываетесь оттуда только для того, чтобы куснуть вторую побольнее. Удивительно, что даже покусанные, вы не перестаете любить друг друга, хотя от такой любви кому и когда бывало легче?
— Вы, как моя мама, считаете, что все это глупость и не любовь никакая, да? — удрученно смотрит на мужчину Мила.
— Ну уж нет, такого я не думаю, — улыбается Михаил, — у вас-то как раз любовь. Да еще какая! Убийственная! Вам бы чуть помягче друг с другом, чтоб не только горело, но еще и согревало.
Вино бежит по венам, делая мир проще, людей нежнее, души мягче и ближе. Юная женщина и зрелый мужчина говорят о любви. Такой простой. И такой сложной.
— И что же мне делать, Михаил Александрович?
И вопрос этот, растерянный и совершенно детский он тоже слышит не впервые. Ответ у него есть уже. И сейчас намного проще произносить правильные слова, чем в предыдущий раз, потому что тебя они никак не касаются.
— Жить, Милочка-Милахаа! Просто жить. Любить тех, кого есть силы любить. Отдавать столько, сколько можешь отдать, не ожидая оплаты. Принимать то, что тебе готовы дать в ответ. Не мешать тем, кто любит тебя, выражать свою любовь. Простая и наполненная жизнь не заканчивается одной любовью. Ее много больше.
Леонова криво улыбается:
— Это, наверное, даже правильно все, но получается, пока я буду просто жить и просто любить, она будет просто спать с Ландау и любить Илью Сергеевича.
Голос вздрагивает при упоминании имени хореографа.
— Наверное, будет, Мил. Только, если ты будешь жить как-то иначе, она все равно будет спать и жить с теми, с кем посчитает нужным. Этого ты за нее не решишь ведь. И вот что я тебе скажу. Ланди ей подходит, хотя бы потому, что ему в голову не придет, что можно рядом с ней ходить годами и делать
