Ну вот, я стоял впотьмах, и Жосса с Иоландой все не было видно, а очки снимать не хотелось, и я обозлился и позвал их. Всем известно, что это не годится! Верный способ накликать всю свору Уполномоченного и всех Черных.
Но я не мог с собой совладать. Ревность виновата. Известно, что это за штука. Когда я был маленький, я сразу начинал орать, как только кто-нибудь чужой подходил к маме. Не мог я этого стерпеть. Мама моя, и больше ничья.
С годами это не прошло. Только теперь я ревную не маму, а Иоланду. Прекрасно понимаю, у нас это ненадолго, разве что до осени, ведь она уедет в школу, но все равно — не выношу, когда она уходит с кем-нибудь другим.
Я закричал. Все-таки я кричал недолго, потому что шествие двигалось не так уж далеко, а мне вовсе не хотелось, чтобы Черные или парни Уполномоченного подобрались к нам со своими слуховыми ящиками. Гнусное изобретение, эти ящики. Папаша говорит, в его время их еще не придумали и жилось куда спокойнее. Ори, что хочешь, даже: „Генерал Уполномоченный дерьмо!“ — и Черным тебя не отыскать, только даром время теряли. Отойдешь на десяток Взглядов вправо или влево — и все. Черным тебя не найти.
Говорят, когда-то существовали такие приспособления, механизмы, бросали свет на большое расстояние. Папаша говорит, их испытывали сотни, тысячи раз... Но ничего не получается. По крайней мере света от них не видно.
Один тип — он преподает в колледже — уверяет, что эти механизмы и сейчас дают прежний свет, только мы его уже не различаем. Возможно. На месте этого профессора я бы помалкивал: за такие разговоры могут и погасить.
Короче говоря, эти механизмы давным-давно в забросе, зато Черные изобрели слуховые ящики. До чего чуткие машинки, черт их дери! Если хочешь от них ускользнуть, замри не месте и не двигайся — ну ни на волос!
Едва я закричал, откуда ни возьмись — Иоланда и Жосс. И шепотом спрашивают, что это на меня нашло. Не мог же я сказать — меня, мол, ревность заела. Так что я вытянул руку и говорю тихонько:
— Слушайте!
Признаться, по этой части мне за ними не угнаться. Вижу я дальше, но уши у них куда лучше моих. Оба застыли. Прислушались.
— Вот черт! — говорит Жосс. -Они в двадцати Взглядах, а может, в тридцати.
Мы переглянулись и поняли друг друга. Не упускать же такой случай. В первый раз можно выследить, как Черные гасят светы. Позже, гораздо позже я узнал, что у них много разных способов, но в тот день мы думали, всех всегда гасят на один манер.
— Пошли? — говорю.
Иоланда вздохнула и пожала плечами:
— Ты же сам знаешь, это невозможно.
— Да ну?
Хотите верьте, хотите нет, но я начисто позабыл, что Иоланда и Жосс не умеют притемняться, и, стало быть, Черные могут выследить их слабые светы. Несколько секунд я стоял разинув рот, потом сообразил, в чем дело, и заколебался из-за Иоланды, ведь она останется с Жоссом.
Но мне уж очень хотелось узнать, как Черные гасят светы. Да притом Иоланда и Жосс порядком струсили — ну, постоят в обнимку, а больше ничего не посмеют Что же, а я пойду, — говорю.
Они не ответили. Меня взяла досада. Вечно одно и то же. Раз я умею притемняться, они уже воображают, будто я ничем не рискую. А слуховые ящики? Их-то я не могу заткнуть, верно?
Я тихонько двинулся в сторону шума. Подошел на два или три Взгляда и, даже еще ничего не видя, притемнился. Почем знать, вдруг среди Черных есть парень вроде меня, который видит дальше обыкновенного.
Притемняться дело спокойное. Просто-напросто перестаешь думать. Видишь, слышишь, чувствуешь по-прежнему. Все замечаешь. Только думать ни о чем не надо. И сразу становишься невидимкой, потому что твой собственный свет при этом гаснет. И тогда можно подойти к кому угодно очень близко, на расстояние одного Взгляда. Жосс, Иоланда и еще десяток знакомых ребят сто раз пробовали. Не получается. Их светы не гаснут. Может, они умнее меня, хотя что-то не верится!
В общем, я притемнился и пошел дальше. В былые времена, если верить нашим старцам, все получалось не так, как теперь. Чем ближе человек подходил, тем лучше его было видно... и тем лучше видел он сам. Похоже, в те времена свет был повсюду, даже просто в воздухе!.. Ерунда, конечно, не может этого быть. Где ничего нет, откуда там взяться свету? Сколько мне толковали на уроках физики: свет может исходить только из радиоактивных тел, и его проникающая способность ничтожна.
Но старики чего только не наболтают!
Я лег наземь, и пополз, и вдруг увидел Черных — сразу двадцать человек. Два десятка Черных, представляете? Я подумал про слуховые ящики, но не шелохнулся, веточка чабреца щекотала мне нос. Окажись тут кролик, я бы тоже не удивился. Но кролики — шутка сказать — замечают тебя за десять, а то и за двадцать Взглядов, как тихо к ним ни подбирайся. Подумать только, они видят вдесятеро лучше нашего!
Кстати, это мне напоминает историю про Солнце. Все говорят, что Земля планета, и она обращается вокруг звезды — Солнца. Так написано в старинных книгах, и есть люди, которым иногда удавалось это Солнце увидеть. Не то чтобы очень яркое. Но все-таки что-то такое, что светится в черном небе. Ну, конечно, не такой свет, к которому мы сейчас торопимся — Иоланда, Жосс и я. А все-таки люди его видят. Ладно, пожалуйста. Но люди еще и удивляются, почему древние упоминали про многие миллионы солнц, которые они тоже называли звездами? Экая чушь. Ясно, старики были просто чумовые, сочиняли невесть что. Ну, а я слушаю да посмеиваюсь.
Люди как примутся рассуждать. Вот один ученый уверяет, будто это самое Солнце, видное в такие дни, когда совсем нет тумана, в старину было необходимо для жизни. В старину — может быть. А сейчас... чепуха! Мы-то ведь живем. А никакого Солнца нет. Этот ученый тип пробовал накрывать салат черным брезентом. Ну что от этого меняется для салата? Ведь салат же не видит светов. А если бы и видал, какая ему разница?
Так вот, у этого типа листья салата сперва делались совсем белые, а потом увядали. А те, которые оставались не накрытыми, были, как обыкновенно, серые, живые и сочные. Вы скажете, тут можно поспорить: мол, Солнце не активнее, чем человеческий свет — хотя бы свет Уполномоченного — и никак не может повлиять на рост салата, и вообще...
Ха-ха! Я только посмеиваюсь... Ладно, будем рассказывать дальше.
Два десятка Черных, все в мундирах, толкали перед собой какого-то типа не моложе папаши. Ну да, это был старик. Лет тридцати, а то и сорока... Кто-то из них нахлобучил ему на голову свой шлем, а вы же знаете, у Черных шлемы совсем не пропускают света. Ну и, понятно, уже ничего не было видно.
Я смотрел на них то ли с завистью, то ли с ненавистью, сам не знаю. Может, было и то, и другое. Если б меня приняли в Школу Черных, этим я бы завидовал. Если бы отказали, я бы их возненавидел. Чудно, от чего зависят склонности молодых. Но я-то хорошо разбираюсь в своих чувствах. Если они меня прогонят, я их возненавижу. Если примут, стану их благословлять...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
