Атанор.
Несколько дней назад к нему в усадьбу явился какой-то незнакомец. Пешком. В поношенной одежде. Лет сорока, бледный, с глубоко посаженными глазами. Похож на аптекаря или писца нотариуса. Себастьян принял его на крыльце.
— Вы граф де Сен-Жермен?
— Я.
— Мое имя вам ничего не скажет.
— Тогда вам незачем и говорить.
Незнакомец бесстрастно посмотрел на графа.
— Ладно, я Михель Геллер. Слышал, вы интересуетесь философским камнем.
Взгляд Себастьяна стал колючим.
— Кто вам сказал?
— Слышал во Франкфурте.
Геллер, если его и вправду так звали, достал из кармана какую-то коробочку и открыл ее. На дне лежали зеленоватые камешки разных оттенков, от изумрудного до лимонно-желтого.
— Тогда вы узнаете это, — сказал он.
Себастьян заметил его обожженные пальцы: значит, он не ошибся — помощник аптекаря. Он кивнул и улыбнулся.
— Если бы это было философским камнем, сударь, вы бы не пришли пешком.
Тот не дал себя смутить.
— Я не богатство продаю, сударь, а знание, до которого вы большой охотник.
Ловкий довод, но неубедительный. Какой же человек противится богатству?
— Сколько вы хотите за ваше знание?
— Всего десять тысяч серебром.
Себастьян пожал плечами. У него мелькнула одна мысль, но ее надо было проверить. Он захотел узнать, не надул ли великого Гельвеция подобный торговец.[63]
— Моя жажда знания не безмерна, сударь. Так что я даю вам пятьсот за самый крупный из ваших камней.
Геллер, вероятно, был в отчаянном положении: он согласился.
Когда аптекарь ушел, Себастьян обмазал камень воском. На следующий день он разогрел атанор и расплавил десять граммов свинца. Когда металл стал жидким, он опустил в него кристалл. Расплавленный свинец пошел пузырями и окрасился в удивительные радужные цвета, потом стал интенсивно зеленым. Себастьян осторожно вылил его на старую бронзовую медаль и дал остыть.
Вернувшись через несколько часов, он застыл от восхищения: медаль, покрытая таинственным сплавом, казалась золотой.
Он положил ее на подоконник, чтобы подвергнуть воздействию сырости. Через два дня медаль потускнела.
Медь.
Себастьян расхохотался.
Стало быть, нечего надеяться на долгие нагревания и выпаривания в атаноре. Красная ртуть, дитя Азота и Меркурия, которую он некогда нашел в книге с тайником, не превращала свинец в золото.
Он не знал ее силы. Быть может, когда-нибудь откроет ее.
Себастьян вздохнул и снова ощупал ткани.
Он вымачивал их в смеси воды и уксуса с добавлением очень мелко истолченной в ступке иоахимштальской земли. Самое замечательное было в том, что одного и того же раствора хватало на два-три замачивания, причем тканей разных цветов, — результат был тот же! Высохнув, они приобретали необъяснимую яркость.
Себастьян написал новому военному министру Франции (им стал не кто иной, как сам маршал де Бель-Иль), чтобы поделиться с ним своим необычайным изобретением, которое желал ему представить. Маршал ответил, что это прекрасный повод для визита в Версаль. Он переговорит об этом с маркизом де Мариньи, но будет разумнее, если Себастьян сам напишет ему: этот человек возглавляет свиту короля и является братом маркизы де Помпадур, его фаворитки. Ответ пришел накануне:
«Господину графу де Сен-Жермену…»
Наконец-то его приглашали в Версаль.
Позвав Джулио и другого слугу, которого недавно нанял, молодого немца по имени Иоганн-Фелициус, Себастьян распорядился, чтобы приготовили чемоданы. Он сам упаковал шкатулку с иоахимштальской землей.
Это было его секретное оружие.
42. СТРАНА СВЯТЫХ И СВОЛОЧЕЙ
Расположившись за роскошно инкрустированным письменным столом в своем просторном кабинете цвета морской волны с белой лепниной и пухлыми амурами на дверных наличниках, маркиз де Мариньи изучал два лоскута ткани, которые ему представил посетитель.
— Изумительно, — пробормотал он.
Затем взгляд его серых глазок переместился на самого Себастьяна и, хоть и прикрытый веками, задержался на его алмазных пуговицах. Себастьян заметил это и позабавился: можно не сомневаться, что от маркиза не ускользнул также большой звездчатый сапфир, подарок Тарик-хана Хаттака, и изумруд, увенчавший рукоять его шпаги.
— Вы не в родстве с Клодом-Луи, нашим храбрым офицером?
— Нет, сожалею.
Ответ был достаточно кратким, чтобы отбить охоту спрашивать об этом еще раз. Человек по имени Абель-Франсуа Пуассон, свежеиспеченный маркиз де Вандьер, де Менар и де Мариньи (помимо прочих титулов), вполне умел распознавать высоту чужого происхождения: в этом Сен-Жермене не было ничего от мужлана, а если он и пользовался оригинальным псевдонимом, как это делают немало высокопоставленных особ, не желающих быть узнанными во время путешествия, то наверняка потому, что носит гораздо более громкое имя. Впрочем, его рекомендовал сам маршал де Бель-Иль. Тем не менее чуть певучий выговор Сен-Жермена оставлял широкое поле для догадок: этот акцент мог быть и испанским, и североитальянским, но с равным успехом русским или венгерским.
— Так вы обладаете секретом этой яркости? — спросил маркиз, прищурившись.
— Я единственный обладатель, поскольку сам изобрел этот способ. Мне подумалось, что он мог бы заинтересовать его величество и промышленность Франции.
— Несомненно. Тем не менее было бы желательно удостовериться, насколько ваш метод эффективен и для других тканей.
— Горю нетерпением продемонстрировать это. Но мне понадобится мастерская и ученики.
— Могу я спросить, где вы остановились, граф?
— В Париже, у маршала де Бель-Иля.
— Дайте мне несколько дней, чтобы определить наилучшее место, которое я мог бы вам предложить в качестве лаборатории. Вы позволите оставить эти два образчика? Я покажу их его величеству, как только представится случай.
— Разумеется.
Маркиз, казалось, задумался на несколько мгновений, потом пригласил своего посетителя к сегодняшнему ужину в Версальском дворце и попросил его явиться к половине восьмого на второй этаж, уточнив, что это будет «малый» ужин.
Себастьян подумал, что ему придется ждать тут целый день и он рискует потерять свежесть к своему первому визиту во дворец. Так что он опять сел в карету, предоставленную маршалом, и вернулся в Париж.
Один из этих нескольких часов он употребил на то, чтобы нанести непредусмотренный визит некоей баронессе Вестерхоф, которую Засыпкин указал ему как парижскую связную, добавив:
