По случаю ссоры Валька был насуплен и молчалив.
Держась в стороне от дороги и жилья, отряд пошел тайгой. Тарас Ильич и Касимов шли впереди, по неуловимым для других признакам выбирая направление. Они уже были в полутора часах ходьбы от города, когда в бледном свете утра Власов заметил в ста шагах от них маленькую фигурку, пробиравшуюся на лыжах в одном направлении с ними. Оставив отряд, Власов осторожно скользнул за фигуркой и, вынув револьвер, крикнул:
– Стой! Руки вверх!
Фигурка подняла руки и оглянулась. Власов подошел и увидел смеющееся лицо Кати Ставровой. У нее был довольный и виноватый вид.
– Ты что здесь делаешь? – резко спросил Власов. Катя облизнула языком обветренные губы, втянула воздух и затараторила без передышки:
– Я первая увидела Морозова и послала за вами Бессонова, я сторожила Морозова, я дала Тарасу Ильичу лыжи, я все рассказала Андронникову, я отлично стреляю, я отлично хожу на лыжах, я ничего не боюсь, вы не имели права меня оставить, если я женщина, так это еще ничего не значит, я выносливее вашего Бессонова и лучше хожу на лыжах, чем Епифанов, я его учила, это все знают, и я такая же комсомолка…
– Подожди! – прервал Власов. – Откуда ты взялась?
– Я шла за вами все время, вот откуда! – вспылила Катя. – И теперь вы меня возьмете с собой. Вот и все!
Власов отрицательно покачал головой.
– Ступай домой, и притом быстренько.
– Не пойду! – дрожащим голосом, но твердо сказала Катя.
– Нет, пойдешь!
– Не пойду. Я заблужусь. Я боюсь идти одна.
– А сюда идти не боялась?
– Не боялась, – сказала Катя, доверчиво улыбаясь. К ним подошел весь отряд. Валька ахнул и пытался подмигнуть Кате, но Катя явно не хотела замечать его.
– Ничего, товарищ Власов, – сказал Касимов. – Куда же ее теперь денешь? К нам вот тоже одна женщина пристала, два года партизанила. Ну, уж та не сдавала.
Отряд двинулся дальше. Катя усердно скользила рядом с Власовым. Власов нехотя дал ей револьвер, но после этого упорно не слышал ее заискивающих вопросов и смотрел через нее, как будто ее не было. Она не обижалась, но полностью копировала пренебрежение Власова в своем отношении к Вальке.
Они пришли к первому зимовищу и окружили его со всеми предосторожностями. Но в занесенной снегом хибарке не было никого. Власов, Касимов и Тарас Ильич все осмотрели и обнаружили, что после позавчерашнего крупного снегопада здесь кто-то был, по всем признакам – два человека. Они варили картошку, съели банку консервов, но не ночевали. Власов оставил Епифанова и Вальку в засаде, остальные пошли дальше. Катя была не прочь, чтобы оставили ее: она сильно устала от быстрой ходьбы и бессонной ночи. Но Власов продолжал не замечать ее, ничего не сказал, и она пошла с отрядом. Не застав своего врага в первом зимовище, Тарас Ильич помрачнел. Глаза его горели охотничьим жадным огнем. Он упорно искал следы и проклинал начавшийся снежок. Касимов, напротив, был спокоен и весел. Он шел по бездорожным партизанским маршрутам, память возрождала далекое прошлое, он чувствовал себя легко и привычно, будто и не кончилась борьба, – да и кончилась ли она? Изменилась, только и всего.
Снегопад усиливался. Катя смертельно устала, но ни за что не призналась бы в этом. Ведь та женщина ходила же! Два года партизанила. Наверное, и ей случалось уставать, но она не сдавала. И как она выдерживала? Главное идти, идти и не падать: если упадешь, уже не встать… Она смотрела на Касимова, на Власова, на Тараса Ильича, – они шли, как будто и не зная, что такое усталость. Власов вдруг спросил:
– Устала?
– Ну вот еще! Нисколечки! – гордо ответила Катя и независимо спросила: – А вы?
Пройдя через силу несколько километров, Катя по чувствовала себя бодрее. Усталость рассосалась, ноги снова двигались легко, без усилий. Ага! Так вот как делала та женщина! Главное – не сдавать!
В темноте ночи они подошли к зимовищу.
– Там кто-то есть, – тихо сказал Касимов. – Слышишь?
Катя ничего не слышала, но Тарас Ильич потянул носом и подтвердил:
– Тянет дымом.
Власов тихо распоряжался. Он и Касимов идут к двери; если закрыто, Касимов выдает себя за охотника. Тарас Ильич и Катя остаются снаружи, с двух сторон домика. Если внутри враг, он может попытаться бежать. Кате было очень обидно – Тараса Ильича поставили у окошка, а ее – около глухой стены, где уже наверняка никто не появится. Разве что подкоп под стену. Но какой там подкоп, когда снег до крыши!
Она стиснула револьвер одеревеневшими от холода пальцами и про себя решила: при первых звуках борьбы внутри домика бежать на помощь. Там увидят, годится она или не годится.
Касимов подергал дверь, постучал и попросил открыть. Его что-то спрашивали, он сказал, что охотник, и удивлялся: «От кого запираетесь, от воров, что ли?» У него был мирный, добродушный голос, без всякого напряжения, без дрожи. «Нет, – подумала Катя, – тут нужен опыт. Я бы никогда не сумела так спокойно держаться!» Человек в хибарке медлил открывать. Касимов начал сердиться:
– Совести в тебе нет, старик, боишься, что ли?
Катя ясно услышала громкий старческий голос:
– Сейчас, сынок, сейчас.
Она вздрогнула от того, что голос показался ей знакомым. Дверь заскрипела. Касимов и Власов вошли в хибарку.
Катя вся сжалась, готовая бежать им на помощь, но в это время она услышала снаружи, за углом хибарки, дикий звериный рев и шум борьбы. Она кинулась туда, еле живая от страха. Она увидела в снегу два сцепившихся тела. Одно из них было Тарасом Ильичом. Снежные вихри взлетали вокруг них. Обезумев от страха и возбуждения, Катя выстрелила в воздух и прыгнула на оба тела, пытаясь понять, кто из них свой, а кто враг. Тарас Ильич по-звериному выл и тяжело сопел; короткие злые слова срывались с его губ. Катя получила сильный удар кулаком в челюсть, снопы искр брызнули из глаз, она мельком подумала: «Вот что значит – искры из глаз сыплются!» – и, навалившись на борющихся, вцепилась в голову противника и всеми силами вдавливала ее в снег.
– Попался, сволочь! Посчитаемся! От меня не уйдешь! – с хрипом бормотал Тарас Ильич.
– Попался, сволочь! – вторила Катя, вдавливая в снег голову обессилевшего и задыхавшегося человека. – От меня не уйдешь!..
От боли, волнения и страха слезы текли по ее разгоряченному лицу, но она их не чувствовала. Противник изловчился и нанес ей второй мучительный удар снизу вверх, в подбородок. Она вскрикнула, последним усилием придавила всем телом голову врага и потеряла сознание.
Она очнулась в хибарке на лежанке. На камельке шипел растапливаемый снег. Касимов аккуратно резал хлеб охотничьим ножом. Кто-то большой и ласковый сидел около Кати и нежно гладил ее по голове холодной рукой. Она покосилась на ласкового человека и с удивлением увидела Власова.
– Молодец, девочка, – сказал он и пошлепал ее по щеке. – Молодец, товарищ! Держала себя – лучше не надо.
Тогда она сразу все вспомнила и приподнялась, чтобы понять, что же произошло. Она увидела на полу двух связанных людей. Одного из них – высокого, худощавого человека в унтах – она видела впервые, но глаза его, полные ненависти, так злобно впились в ее лицо, что она угадала своего противника. Другой, старичок, сидел сгорбившись, опустив глаза, беспомощно шевеля пальцами связанных рук.
– Семен Порфирьевич! – вскрикнула Катя.
– Нет, зачем же, – сказал Власов, – он такой же Семен Порфирьевич, как я. Назовем его Михайловым Иваном Потаповичем. Так будет правильнее.
Старик узнал Катю и не то обрадовался, не то испугался.
– Старик, – сказала Катя, – и туда же, в убийцы!
– Доченька, дочка, – слезливо заговорил старик, – видит бог, ни при чем я здесь. Старик я, верное твое слово. Охотился я. Пришел этот человек – пусти. Ну как же не впустить, не мой же дом, общий… А тут вон какое дело… Ты же меня знаешь, дочка…
– Знаю, – мрачно сказала Катя. – Не прикидывайся. И никакая я тебе не дочка. Каждому бандиту буду я дочкой!
Касимов засмеялся, протянул ей хлеб с маслом.
– Ты наша дочка, – сказал он. – Партизанская. И к тому же с воинским отличием.
Он осторожно коснулся ее челюсти.
– Больно?
– Немножко, – пренебрежительно ответила Катя. Но есть она не могла – рот как будто склеился, а разжимать зубы было очень больно.
Власов делал ей холодные примочки. Как в тумане, плыли перед глазами лица, стены, огонь в камельке.
– Спи, товарищ, – сказал Власов, заботливо прикрывая ее шинелью. – Заслужила отдых, спи спокойно.
– Вы меня разбудите, когда караулить надо. Я как все, – борясь со сном, пробормотала Катя.
– Ты – как все, – сказал Власов и снова погладил ее по голове. – Спи.
Катю не пришлось уговаривать – она уже спала. Утром обнаружилось, что у нее огромный кровоподтек на шее и распухла челюсть. Но эти повреждения казались ей верхом блаженства. Она торопила весь отряд, предвкушая свое торжество над Валькой и славу, которая ждет ее в городе. Она выдержала стиль и предоставила другим рассказывать Вальке и Епифанову об ее подвигах. Она холодно поздоровалась с Валькой и всю дорогу болтала с Власовым, который оказался очень славным и разговорчивым. Он доставил ей самое лучшее удовольствие, какое мог: она вступила в город, шагая за арестованными с револьвером в вытянутой руке.
