Наши глаза встретились, мы не верили друг другу — Поэтому мы спросили, хочет ли он, чтобы семинары продолжались… Он сказал: «Мне насрать, если они хотят их, — отлично, если нет, — забудьте о них. Мне плевать», — Астрид покачала головой.
— Мы убедили его дать им какое-то занятие. Иначе… Они действительно могут… Поэтому он продиктовал указания. Дал задание Нэнси и Патси, Зуне и Пуне. Распорядился продолжать семинары. Но он уже не думает о «Клеаргрине» или семинарах. Поэтому Муни выбрала Пуну президентом «Клеаргрина». Соня собирается ей сообщить это.
— Я думаю, что это правильно.
Сумка с бумагами Астрид опустела.
— Что еще они могут сделать? Риск так велик, я удивляюсь, что он этого не предвидел. Ну ладно, мне нужно идти. Большое пребольшое тебе спасибо, Эллис. Мой эльф! Я люблю тебя.
— Я люблю тебя, Астрид.
Я проводила ее до двери. Она обхватила меня своими мускулистыми ручищами и подняла, словно девочку, как делала это раньше много лет подряд. В ее объятиях я была крошечной и легкой. «Мой маленький эльф!» — засмеялась она, просияв. Астрид славились среди нас своей веселостью и жизнелюбием. Мое тело запомнило ее буйные объятия, ее чистый, свежий запах. Я знала, что это были наши последние объятия. Она тоже. Когда она, улыбаясь, переступила порог, мы долго-долго смотрели друг другу в глаза.
глава 38
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ НАГВАЛЯ
Валун качается над бездной на скале,
И разум говорит нам, что наше существование —
Всего лишь вспышка света
Меж вечным мраком с двух сторон.
Владимир Набоков «Говори, память»
— Эллис, где ты? — звала Муни, завернутая в намокшее полотенце, разыскивая меня по всему дому.
— Где ты?! — она звала, почти плача. — Мне становится плохо так же, как нагвалю. Он не может оставаться один ни минуты.
Это напомнило мне о метком словечке, которым она недавно наградила Карлоса. — Он «вороненок»! — отрезала она.
— Что это означает?
— Ему нужно постоянное внимание, он не может выдержать, если я ухожу, он сводит меня с ума своим требованием постоянного присутствия! Он никогда не остается один. Вот что такое «вороненок»!
Все было, как я и подозревала, — Карлос умирал так же, как и жил, запутавшись в двойных стандартах. Он ежедневно повторял нам, что мы умираем одни, и не признавал избавлений от мучений и смертного страха, а сам собрал вокруг себя близких людей. Его красивые описания смерти в одиночестве многим придавали мужества, но сам нагваль хотел видеть рядом «семью», когда наконец встал «перед лицом особенной вещи». Я не пыталась гадать, какие у него были мысли, зная, что он не исполнит своей мечты и умрет, как простой смертный.
Его доктор сказал, что ему предлагали пересадку печени. Когда Карлосу сказали, что у него рак, он пропел какую-то арию из оперы, а потом просил только «не называть это, не называть это никак! Это выносит приговор!» Муни упорно повторяла, что у него не рак, но я не верила ей. Когда она сказала мне, что ему прописали флагил, я подумала о СПИДе, — конечно, все эти десятилетия небезопасного секса… Но он так швырнул бутылку флагила через комнату… Я потом спросила доктора, не было у Карлоса еще и гепатита, но он ответил: «Я не могу тебе сейчас многого рассказать, но потом когда-нибудь. Но моя первая мысль была… о другом. Я ручаюсь вам, что он умер от неизвестной болезни печени». Заполняя свидетельство о смерти, доктор точно выполнил свои медицинские обязанности и, задумавшись на мгновение, записал в графе «профессия»: «преподаватель средней школы», потому что Карлос когда-то сказал, что больше всего стремился стать именно преподавателем.
Споры по поводу его лечения шли постоянно. Муни проводила сеансы иглоукалывания до тех пор, пока это не стало слишком болезненной процедурой, и ей пришлось дуть на точки. Доктор рекомендовал традиционное западное лечение. Разбитая и обессилевшая, Флоринда обвиняла Муни в том, что та не лечит Карлоса. Доктор слышал, как она каялась «если бы только я осталась в Лос-Анджелесе, когда он попросил меня…» Я была уверена, что такое самообвинение абсурдно.
Наверняка, Флоринда не спасла бы нагваля, особенно, если бы он твердо придерживался ее плана лечения. Постепенно Карлос отказывался от еды. Оказалось, что он может есть только бульон из козлятины, и Саймон закупил полный морозильник этого мяса, чтобы готовить бульон.
В последние месяцы его домашние неуклонно придерживались утреннего ритуала с газетами, который описывали мне и Флоринда, и Муни. Они говорили, что напряженность была почти невыносимой.
Карлос собирал вокруг себя трех ведьм, а также Астрид и Соню. Флоринда читала только те заголовки в газетах «Лос-Анджелес таймс» и «Нью-Йорк таймс», которые звучали неплохо, а если все были хороши, то зачитывала все. Разговаривать не разрешалось. От женщин требовалось, чтобы они сидели абсолютно неподвижно, что было особенно мучительно для Муни с ее больной спиной.
Карлос начинал день, обходя круг, нещадно критикуя каждого человека, часто доводя их до слез, которые они изо всех сил пытались сдержать.
По воскресеньям в течение всего этого времени за домом велось наблюдение. Пару безобидных сталкеров выгнали с вечерних занятий без объяснения — ими овладела страсть, они хотели понять, действительно ли Карлос Кастанеда осуществлял на практике то, что проповедовал. Если он собирался сгореть, как маг, они намеревались запечатлеть человеческий фейерверк на пленке. Они жили по его принципам, поэтому хотели знать все. Они делали видеосъемки Карлоса и его близких, наблюдая из автомобиля, из-за мусорного бака, из дома и офиса, и постепенно пришли к заключению, что книги были мифом, а их автор лгал о своей приверженности системе, которую проповедовал.
Они знали все о кофе Карлоса, гиподермических иглах и пустых бутылочках из-под инсулина.
Сцены припадков ярости, которые Муни описывала каждое утро, были явным признаком серьезного диабета, особенно когда сахар и кофе остаются основными элементами питания. Гнев является также признаком рака печени. Но кто мог поскупиться, и не доставить больному удовольствие?
Иногда Карлос собирался с силами и диктовал Зуне свои заметки. Муни сказала, что это записи для «ужасного» романа о его предполагаемой работе в качестве наемного убийцы ЦРУ в Испании. Они казались ей кошмарным бредом. «Они абсолютно отвратительны, Эллис, он был безумен, расстроен в то время, когда диктовал те тошнотворные истории… Они такие ужасные, что НИКОГДА не выйдут в свет, я позабочусь об этом. Я собираюсь уничтожить эти листы».
