Между прочим, в отличие от подавляющего большинства военачальников, покорно поносивших «Тухачевского и его банду», чтобы вскоре разделить их участь, друзья из музыкального круга Тухачевского и после смерти не предали.
Шостакович так и не подписал ни одного письма или телеграммы с осуждением мнимых заговорщиков. Старый знакомый Кулябко, работавший директором Московской государственной филармонии, отказался заклеймить на партсобрании того, кого рекомендовал в партию, и отправился прямиком в ГУЛАГ. Когда пришли арестовывать профессора Московской консерватории Н. С. Жиляева, то увидели на стене его квартиры портрет Тухачевского. Один из чекистов удивленно спросил: «Так вы его еще не сняли?» Николай Степанович дерзко ответил: «Знайте, что ему со временем поставят памятник». Из лагеря Жиляев не вернулся.
Но Тухачевский, разумеется, занимался не только и не столько изготовлением скрипок и устройством в своей просторной московской квартире музыкальных вечеров. Он неустанно разрабатывал планы будущей войны и подготовки к ней Красной армии. Еще в 1932 году он лично (но, конечно, по заданию наркома и с санкции Сталина) разработал план войны против Польши, предусматривавший, в частности, нанесение «ударов тяжелой авиации по району Варшавы» и превращение уже к концу 1932 года развернутых у польской границы советских стрелковых дивизий в механизированные бригады и корпуса, по мере развития программы танкостроения. В будущей войне против Польши предполагалось также использовать, помимо механизированных частей, 94 стрелковые дивизии и 12 кавалерийских. Михаил Николаевич жаждал отомстить за варшавский позор, потому и разработал сам план нового «похода за Вислу». Он оговорился, что специально не касался «ни Румынии, ни Латвии», но указал, что «операцию подобного рода очень легко подготовить против Бессарабии». Однако для разгрома Польши требовались либо прямое участие в войне, либо дружественный нейтралитет со стороны Германии, чтобы не допустить помощи Польши со стороны Англии и Франции — помощи, сыгравшей во многом решающую роль в 1920 году.
12 марта 1932 года Ворошилов дал согласие на проведение совместной с Германией разведки против Польши. Ликвидация Польского государства выводила Красную армию к германским границам. Такое развитие событий оставило бы Веймарскую республику с ее 100-тысячным рейхсвером фактически один на один с Советским Союзом, чьи вооруженные силы насчитывали к началу 1933 года 885 тысяч человек. В Берлине это хорошо понимали, и дальше планов по оккупации Польши дело в тот раз не двинулось. А вот семь лет спустя, уже без Тухачевского, СССР и нацистская Германия по-братски разделили и ликвидировали Польское государство, заключив пакт Молотова—Риббентропа.
С приходом к власти в Германии Гитлера связи между рейхсвером и Красной армией оказались прерваны. Начавшаяся в 1935 году официальная ремилитаризация Третьего рейха еще больше ухудшила советско-германские отношения. Новосозданный вермахт стал рассматриваться в качестве главного потенциального противника. И Тухачевский с одобрения свыше написал статью «Военные планы Гитлера», где подчеркивал: «Неистовая, исступленная политика германского национал-социализма толкает мир в новую войну. Но в этой своей неистовой милитаристской политике национал-социализм наталкивается на твердую политику мира Советского Союза. Эту политику мира поддерживают десятки миллионов пролетариев и трудящихся всех стран. Но если, несмотря на всё, капиталисты и их слуги зажгут пламя войны и рискнут на антисоветскую интервенцию, то наша Красная Армия и вся наша социалистическая индустриальная страна железными ударами любую армию вторжения обратит в армию гибели, и горе тем, кто сам нарушил свои границы. Нет силы, способной победить нашу социалистическую колхозную страну, страну с ее гигантскими людскими и индустриальными ресурсами, с ее великой коммунистической партией и великим вождем товарищем Сталиным».
Эта статья появилась в «Правде» 31 марта 1935 года. Перед этим ее правил своей рукой сам «великий вождь», в частности, заменивший заголовок на «Военные планы нацистской Германии» (под названием «Военные планы нынешней Германии» Тухачевский тогда же опубликовал другую редакцию данной статьи в «Военном вестнике»). Всё это, казалось бы, означало акт высочайшего доверия к маршалу.
Тухачевский предупреждал, что Германия уже утроила свою армию, создав из 7 дивизий 21 и достигнув численности германских вооруженных сил накануне Первой мировой войны. Он совершенно правильно отметил, что «французская армия с ее 20 дивизиями и большими сроками мобилизационного развертывания и сколачивания частей уже не сможет активно действовать против Германии», а также, что «империалистические планы Гитлера имеют не только антисоветское острие», которое «является удобной ширмой для прикрытия реваншистских планов на западе (Бельгия, Франция) и на юге (Познань, Чехословакия, аншлюс)» (под аншлюсом имелось в виду присоединение к Рейху Австрии).
Тухачевский тревожился, что в численности вермахт стремительно догонял Красную армию (в 1935 году — соответственно 849 тысяч против 940).
Противостоять германской угрозе маршал думал в союзе с Францией и Чехословакией. В этом он не расходился со Сталиным. В мае 1935 года были заключены советско-французский пакт и советско-чехословацкий договор о взаимопомощи, явно направленные против Германии. В договоре с Чехословакией содержалась оговорка, что обязательства о взаимной помощи будут действовать только в том случае, если поддержку жертве агрессии также окажет Франция. В апреле 1936 года Тухачевский в составе советской делегации отправился в Лондон на похороны короля Георга V. По пути он посетил Париж, где встретился со своим давним товарищем по плену Пьером Ферваком, запечатлевшим в своих мемуарах встречу с одетым в штатское, но как всегда элегантным и подтянутым маршалом в одном из парижских кафе: «"Вы написали про меня книгу, некоторые места которой меня огорчили", — сказал Тухачевский. Да, я понимаю, Михаил предпочел бы, чтобы я умолчал о его сумасбродных речах в Инголыитадте. Тогдашний молодой офицер, горячий, увлекающийся, потрясенный крушением своей Родины, видел в революции возможность будущего возрождения, прыжок в первобытное варварство, способный омолодить состарившуюся Россию. Он видел в революции разрыв с западной цивилизацией, благодаря чему может создаться что-то новое. Тогда Тухачевский объявлял себя футуристом и утверждал, что презирает классическое искусство. "Оригинальничанье…" — говорит он мне. И в доказательство того, что давно перестал придерживаться этих парадоксальных юношеских суждений, старается убедить меня, что весь день провел в Лувре и Роденовском музее. "Какое впечатление! Из Роденовского музея я вышел совершенно очарованным…"»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
