1341
«Manibus о date liliä plenis»: «рассыпайте лилии полными пригоршнями» – слова Лахиза в подземном царстве, когда он в числе теней будущих римлян показывал Энею юного Марцелла, преждевременно умершего племянника Августа, и при этом говорил:
«Tu Marcellus eris. Manibus date lilia plenis;Purpureo spargam flores».
Виргилий, Энеида. II, 883.
1342
«Освежите меня яблоками». Песнь Песней, II, 5. В Вульгате это место переведено: «Fulcite me floribus» – освежите меня цветами.
1343
Данте является Донна (Беатриче) с белым покрывалом на голове и в венке из лавровых ветвей поверх него. Под зеленой мантией она одета в хитон цвета пламени. Таким образом мы видим здесь три цвета: белый, зеленый и красный – цвета веры, надежды и любви. Олива – символ мудрости, a может быть и мира. Беатриче является под покрывалом, так как Данте еще недостоин видеть ее без покрывала, не будучи вполне очищен и примирен с нею. – «Ella (Beatrice) apparvemi vestita di noblissimo colore umile ed onesto, sanguigno, cinta ed ornata alla guisa che alla sua giovar nissima etade si convenia». Vita Nuova, § 2. – «Беатриче представилась в первый раз Данте, как повествует Vita Nuova, также в красной одежде; в такой же одежде является она ему и теперь (стих 40). С присоединением зеленого цвета мантии в одежде Беатриче повторяются все цвета – веры, надежды и любви». К. Витте. – «До сей минуты жена эта еще не восседала на колеснице: она является впервые только теперь, полузакрытая парящими окрест ангелами и цветами; жена эта – Беатриче. Она являет в одежде своей три цвета: белый – веры, зеленый – надежды и красный – любви, точно так, как каждая из трех богословских добродетелей (XXIX, 122) облечена в один из этих цветов. Случаю было угодно, чтобы прославленная возлюбленная Данте, рациональнейшего поэта Италии, в лице которой многие толкователи видят аллегорическое воплощение национальной идеи, явилась здесь в цветах, которые ныне, спустя более 500 лет по выходе в свет поэмы, составляют цвета соединенной итальянской нации. – Покрывало Беатриче имеет цвет веры и повито притом венком мира (II, 70) и мудрости, – мысль тем более глубокая, если припомнить, что в предыдущей песни, стих 26, Данте клянет неразумие, с которым Ева не захотела нести никакого покрывала и вместо веры требовала себе познания». Ноттер. – Здесь будет уместно обратить внимание читателя на то обстоятельство, «с какою неподражаемой гениальностью и прелестью изображены здесь рано скончавшаяся возлюбленная юности поэта и божественная благодать, питаемая от юности любовь к обеим и уклонение от той и другой». Штрекфусс. – «С этой минуты она уже не покидает поэта вплоть до самого престола Божия; после аллегорического изображения XXIX песни мы с удвоенным удовольствием ощущаем, как с этим 31-м стихом, после долгого странствования, Данте достигает того, чего так желало его пламенное сердце, – появления во всей славе его возлюбленной, и как вместе с нею его святая песнь приемлет новый полет, удерживающийся на одинаковой высоте во все следующие песни и придающий им наивысшую поэтичность во всей его поэме». Флейдерер.
1344
«Так много лет». Беатриче скончалась в 1290 году; видение Божественной Комедии случилось в 1300 году; следовательно, прошло 10 лет с тех пор, как дух Данте не приходил более в жестокий трепет (tremando, affranto) при виде Беатриче.
1345
Беатриче до сих пор находится еще под покрывалом и невидима Данте; но из нее исходит какая-то таинственная сила, производящая на него действие, подобное тому, которое он испытывал, когда видел ее.
1346
«Как младенец». Сличи Гомера, Илиада, XVI, 7-10:
Что ты расплакался, друг Менетид? как дева-младенец,Если за матерью бегая, на руки просится с плачем,Ловит одежду ее, уходящую за полу держит,Плачет и в очи глядит, чтобы на руки подняла мать.
Подобное же сравнение в Псалме СXXХ, 2: «Как дитяти, отнятого от груди матери».
1347
«Смущенный, подавленный силой чрезвычайных впечатлений, Данте, естественно, обращается еще раз к своему прежнему вождю, и так как он еще не соединился с Беатриче и видит при этом, что Виргилий уже исчез, стало быть стоит на границе между прежним и новым положением, то он, понятно, должен чувствовать себя на минуту беспомощным и пораженным горем». Флейдерер.
1348
«Каждый этом», в подлиннике: каждая драхма (мельчайший вес), Men che dramma Di sangue m'è rimaso. – «След прежней страсти познаю я вновь», – буквальный перевод из Виргилия, Энеида, IV, 20–23:
Anna, fatebor enim, miseri post fata SychaeiConjugis et sparsos fraterna coede penatesSolus hic inflexit sensus animumque labantemImpulit. Aggnosco veteris vestigia flammae.
1349
«Виргилий исчезает, в знак того, что разум человеческий исчезает пред чудесами веры, что божественное учение мы не можем постичь, подобно тому, как постигаем другие знания, но должны воспринимать их по-детски, чистым сердцем». Копиш. – «Как уже и прежде, пролагавшее ему путь ко спасению земное знание оказывалось для него недостаточным, так теперь оно покидает его окончательно, чтобы уступить место божественному познанию». Филалет. – Беатриче принимает отныне на себя руководительство Данте. Замечательно, что в земном раю Виргилий и Беатриче не обмениваются между собою ни единым словом.
1350
T. e. все прелести и радости земного рая, утраченные когда-то Евой, не удержали его от того, чтобы лицо его не оросилось слезами вследствие утраты Виргилия.
1351
«Эта внезапная развязка – черта высочайшей поэзии: нужно было тотчас представить Беатриче читателю, и вот она сама выполняет эту задачу». Чезари, – «Говорит эти слова Беатриче. Место это, начало укорительного суда, который вслед за тем произносит Беатриче над Данте, – единственное во всей Божественной Комедии, где столь беспощадный к своей человеческой природе и строгий, равно и гордый в отношении своего поэтического призвания и сознающий сам свое достоинство, поэт решается сам произнести свое имя. В другом месте, именно Рая XXVI, 104, некоторые издатели вместо da te читают Dante, очевидно, ошибочно, как это явствует из всего контекста этого спорного места». Ноттер.
1352
По важности выведенного здесь лица (адмирала) и его служебных обязанностей, сравнение указывает на полное достоинства величие Беатриче, и, выражая попечение и краткие речи, обращаемые адмиралом к экипажу других судов, т. е. других меньших кораблей, чтобы ободрить его к исполнению своих обязанностей, показывает, что в действиях и из взоров Беатриче проявляется величие ее души. Самая мистическая колесница, на которой покоится Беатриче, имеет нечто аналогичное с главным кораблем флота, на котором находится адмирал».
1353
В стихе 28-м не совсем ясно сказано, находилась ли Беатриче в минуту своего появления в колеснице, или подле нее; но из сравнения с адмиралом, находящимся, конечно, на корабле, надобно допустить, что Беатриче находилась на колеснице, точно так, как и в песня XXXII, 36, она на ней находится. Во всяком случае, где бы она ни была, в колеснице ли, или вне ее, она теперь находится у левого обвода (в подлиннике: sponda, борт, – термин, одинаково пригодный и для корабля, и для колесницы); так как при этом Лета протекает с левой ее стороны (см. стихи 67–71), то и Беатриче должна стоять на этой же стороне, чтобы обращать взоры на противостоящего Данте. В таком положении она обращена к четырем светским добродетелям (XXIX, 130–132 и примеч.). Ноттер.
1354
«Parlare di sè medesimo pare non licito… Non al concede per li rettorici alcuno di so medesimo senza necessaria cagione parlare». Conv. tr., II, с. 2. – «Поэт говорит, что по необходимости написал здесь свое имя, так как донна должна была назвать его по имени по двум причинам: во-первых, потому, что он был именно то лицо между многими, к которому она направила свое слово; во-вторых, потому, что людская речь всего более трогает, когда к кому-либо обращаются с его собственным именем, и в этом обращении к Данте выражено к нему более любви; точно так и упрек язвить тем более, когда лицо упрекаемое названо упрекающим по имени». Оттимо.
1355
Т. е. облаком цветов, бросаемых руками ангелов (стих 28 и примеч.). – «Намек на то, что в очистившемся человеке лишь мало-помалу возникает познавание божественного». Штрекфусс.
1356
Слова, сказанные иронически: почел ли, наконец, достойным труда взойти на эту гору, единственно на которой человек может найти блаженство. В переводе эти стихи несколько изменены; в подлиннике: «Come degnasti d'accedere al monte? Non sapei tu, che è l'uom felice?» В иронии этих слов заключается упрек, относящийся к гордому, самонадеянному исследованию, которому греховно предавался Данте в тот период жизни, когда он искал себе спасения не в божественном откровении Писания, но в философии и политических делах, вместо того, чтобы тотчас же всецело и послушно обратиться к откровению божественных книг, как того хотел Бог». Копиш.
