Было далеко за полдень, когда она услышала, что за ней пришла монахиня. На улице, по-видимому, по-прежнему было жарко, но солнце теперь зашло за облака. Магдален же уже начала зябнуть и потирать руки, словно за стенами крепости была зима. Когда засов отодвинулся, она повернулась к двери от страшного предчувствия, и у нее заледенела душа.
Вошла сестра Тереза. Глаза у нее были мутновато-карие, холодные и равнодушные.
— Вам пора идти. Вас хотят видеть.
Магдален нагнулась над Авророй, которая сидела, вцепившись в подушку и с выражением сосредоточенности трясла серебряное колечко с бубенчиками.
— Ребенку придется остаться здесь.
— Нет! — перед лицом новой угрозы Магдален позабыла про все свои страхи. Нельзя, чтобы они разлучили ее с ребенком, по крайней мере в этом месте. — Ребенок будет со мной, где бы я не была!
— Он останется здесь, здесь леди, — монахиня многозначительно оглянулась на двух могучих стражников, стоявших у нее за спиной. Они тут же вступили в дверной проем.
— Сначала вам придется убить меня! — Магдален чувствовала себя совершенно хладнокровной перед лицом опасности. Она интуитивно догадалась, что сейчас она нужна им живая и невредимая, и, если она будет стоять на своем, им ничего не останется, как уступить. Ее руки подхватили Аврору, а серые прекрасные глаза холодно и решительно засверкали.
На минуту воцарилась тишина, напряженность которой с каждым мгновением становилась все ощутимее. Магдален, как истинная дочь Плантагенетов, оставалась непоколебимой, и глаза ее холодно смотрели на монахиню. Желтые морщинистые пальцы сестры Терезы дотронулись до апостольника на голове, — она явно была в замешательстве.
— С ребенком ничего не случится, — произнесла она медленно.
Магдален кинула беглый взгляд на воинов, стоявших в дверном проеме, и ничего не ответила.
— Клянусь вам, что с ним ничего не случится, — повторила сестра Тереза, и в ее голосе Магдален услышала увещевающие нотки.
Магдален лихорадочно соображала. Ей сейчас предстояла встреча с ее тюремщиками, и в такой момент осложнения были совсем нежелательны. Ребенок в равной степени был и ее козырем, и ее слабым местом. Магдален понимала, что не стоит так явно показывать свою зависимость от него той, с кем ей впереди наверняка предстояла борьба.
— Поклянитесь на кресте, что с ребенком ничего не случится в мое отсутствие, — голос ее был тих и монотонен.
Монахиня коснулась креста.
— Клянусь. С ним ничего не произойдет, пока вас не будет в комнате. Если желаете, я останусь с ребенком. Вам нужно идти.
Магдален осторожно положила младенца в колыбель и тщательно укрыла одеяльцем. Аврора сонно заморгала и не выразила никакого неудовольствия. Магдален поцеловала ее в лоб и выпрямилась.
— Хорошо, — сказала она. — Я оставляю ее под вашу опеку.
Странно, они как будто поменялись ролями; теперь Магдален диктовала условия, а не наоборот.
Приободрившись, она вышла из комнаты, и монахиня осторожно закрыла за ней дверь. Осторожность эта несколько успокоила Магдален: по крайней мере создавалось впечатление, что женщина озабочена тем, чтобы не испугать ребенка внезапным шумом. Два воина заняли свои места справа и слева от Магдален, образуя своего рода эскорт.
В полном молчании они двигались по бесконечным, но не безлюдным галереям; куда-то спешили пажи и озабоченные слуги, посыльные и воины шагали с вялой целенаправленностью, монахи, спрятавшие лица под капюшоны, скользили, как мрачные тени. На женщину и ее эскорт они бросали в лучшем случае беглые взгляды, и Магдален подумала, что подобного рода зрелища были, очевидно, достаточно привычными в этом огромном замке, выстроенном как для религиозных, так и светских целей.
Около двери, врезанной в стену бастионной башни, ее провожатые остановились. Один из них постучал тупым концом копья. Дверь открылась, и показавшийся в ней человек улыбнулся Магдален знакомой гадкой улыбкой.
— Какая радость, кузина, — преувеличенно вежливо поклонившись, с явной издевкой сказал Шарль д'Ориак. — Добро пожаловать, прошу вас.
И широким жестом показал ей, что она может войти.
Магдален ощущала исходившую от него опасность, но к ней она в какой-то мере уже была внутренне готова. Зато она и представить себе не могла ту стену недоброжелательности и злобы, на которую буквально натолкнулась, войдя внутрь. Устроившись за большим прямоугольным столом в центре круглой комнаты, сидели четверо мужчин. Свет падал на них из бойниц, проделанных в камне на уровне глаз, а также от зажженных свечей в огромном подсвечнике, стоящем на столе. Четыре пары глаз устремились на Магдален, когда она неуверенно застыла в дверном проеме.
— Добро пожаловать в семью своей матери Магдален, дочь Изольды — грузный мужчина, на вид старше остальных, обратился к ней со своего места во главе стола. Никто из четверых при ее появлении не встал. — Я Бертран де Боргар, брат твоей матери и глава семейства. Не грех и поприветствовать дядю.
Итак, это был ее дядя. Впрочем, об этом можно было догадаться, просто взглянув на его лицо: в нем сразу же обнаруживалось сходство с ней; что-то неуловимое безошибочно выдавало в нем человека той же породы, что и она или Шарль д'Ориак. Правила учтивости предписывали ей сделать реверанс.
Но она проигнорировала правила учтивости.
— Меня привезли сюда силой.
— Тебя похитили из семьи твоей матери без нашего на то согласия, и теперь речь идет просто о возвращении в лоно семьи, — голос у него был грубый, но она почувствовала, что нотка раздражения — скорее привычка, чем реакция на ее отказ подчиниться.
— Я до сих пор не была знакома с семьей моей матери. И не имею представления о том, как меня похитили из нее. — Она держалась очень спокойно, хотя чувствовала, что сзади, почти вплотную стоит Шарль, она даже ощущала его дыхание на своем затылке. Магдален внутренне содрогалась при мысли о его близости, но он был ей уже понятен. Сейчас, в момент опасности, ее больше волновали другие, и прежде всего грузный человек, глаза которого колюче и властно взирали на нее из-под лохматых бровей.
— Ты обо всем узнаешь. Ну, а пока тебе следует знать свое место в нашей семье.
— Я дочь герцога Ланкастерского, — гордо произнесла она, вскинув голову. — Только его я почитаю своим отцом.
С надменностью, присущей роду Плантагенетов, она подошла к столу и положила руку на холодную поверхность дубовой столешницы.
Вдруг что-то кроваво-красное мелькнуло в свете лучей солнца, падающих из окна. В следующее мгновение, не веря своим глазам, Магдален увидела, что между средним и указательным пальцем руки, которой она оперлась о стол, дрожит кинжал; с его серебряной ручки ей будто подмигивал рубиновый глаз страшного змея. Казалось невозможным, чтобы кинжал не задел ее пальцев, но боли она не чувствовала и крови не было. Глаза испуганной женщины медленно поднялись на человека, восседавшего в конце стола.
