Не знай Ракитин давно этого офицера, он, пожалуй, усомнился бы: а все ли возможное тот сделал? Но он хорошо знал, что командир разведчиков не побоялся бы самого большого риска, если бы видел, что есть хоть малейший шанс. Упрекнуть его не в чем…
— Можете идти! — Ракитин отвернулся.
Скрипнула дверь. Это вышел разведчик. Из-за двери донеслись невнятные, встревоженные голоса. Расспрашивают… Все в полку одной бедой придавлены.
И что можно сделать? Что? Если бы дали хотя бы приказ наступать! Но его нет. Какая пытка! Какая пытка — знать, что вынужден бездействовать, что ничем не можешь отвести беду…
Ракитину захотелось выйти к офицерам и солдатам, с которыми пришел сюда, — они в сенцах и во второй половине избы. Может быть, виновным считают только его? Э, да что об этом!
Он подошел к столу. Посмотрел на телефон. Тянуть больше нечего. Надо докладывать комдиву.
А докладывать для Ракитина теперь, после того что он узнал от командира разведки, стало вдвое тяжелее. Ведь лейтенант, командир автоматчиков, который охранял знамя и пропал вместе с ним, — сын командира дивизии полковника Холода.
Два месяца назад полковник, старый товарищ Ракитина — они еще перед войной служили близ Иркутска командирами рот в одном полку, — как-то позвонил ему: «Алешка мой училище кончил, к нам попал. Я возле себя хотел устроить, да он бунтует. Хочу, говорит, как все. Возьмешь к себе?» — «Возьму!» — согласился Ракитин. «Но, чтоб Алешка не обижался, — никаких послаблений!» — предупредил Холод. Ракитин, помня это, назначил лейтенанта Холода на должность выбывшего по ранению командира взвода автоматчиков. Лейтенант за короткий срок успел побывать в нескольких переделках. В полку его уже уважали за храбрость, шутя говорили о нем: «Холод, а горяч…» Ракитин без колебаний поручил охрану знамени ему. И вот теперь…
Но что поделаешь? Решительным движением Ракитин взял телефонную трубку:
— Первого.
2
Четыре часа назад, в начале ночи, лейтенант Алексей Холод, завернувшись от лесной сырости в плащ-палатку, сидел вместе со своими автоматчиками, в большинстве такими же молодыми, как он, в окопчике, наскоро вырытом меж сосен в сыпучем, пронизанном твердыми корнями песке. Нескольких он оставил для охраны знамени: повозка с ним стояла среди других повозок позади, на поляне.
…Что затевает враг? Его не слышно, притих. Но он близко, в затянутой сумраком чаще. Первыми его встретят, в случае чего, окопавшиеся впереди. Это солдаты той же роты автоматчиков. И лейтенанту немного стыдно, что он со своим взводом за спиной других. Конечно, всем известно: взвод в резерве. Но вдруг кто-нибудь подумает: «Сынок комдива — потому и позади посажен». Да что поделаешь? Так приказано.
Прибежал связной:
— К командиру полка!
Подполковник Ракитин ждал Алексея Холода около повозок. В разговаривавшем с Ракитиным офицере, лица которого в темноте нельзя было разглядеть, Алексей по мягкому, чуть с хрипотцой голосу угадал майора Себежко, замполита. Наверное, они сейчас вдвоем обходили позиции.
— Вот что, лейтенант, — сказал Ракитин, как только Алексей подошел. — Есть приказ прорываться. Может случиться всякое. Мы решили, — он показал на замполита, — поручить оберегать знамя вам. Лично вам, понимаете?
И уже другим тоном, каким говорил с Алексеем, когда тот был еще мальчишкой, а Ракитин нередко бывал гостем в их квартире в военном городке, сказал:
— Знамя, Алеша, сними, сверни, спрячь на себе. В случае чего — очертя голову не лезь. Отбивайся и уходи со своими хлопцами. Держи их к себе поближе.
— Я пойду с вами?
— Нет. Мы, — подполковник опять показал на замполита, — идем с головными батальонами. Там опаснее. Рисковать знаменем нельзя. Пробьем — пойдете вы. С флангов вас прикроют.
А когда Ракитин кончил, Себежко предложил Алексею:
— Пройдемте к вашим людям, товарищ лейтенант.
Замполит спросил автоматчиков, понимают ли, что каждый из них жизнью отвечает сейчас за знамя, напомнил: «Честь полка в ваших руках». Его слушали молчаливо, отвечали кратко — не говорлив солдат перед боем. Но в самой этой молчаливости и краткости чувствовалось, что слова Себежко, которого хорошо знают все, глубоко ложатся в души.
Недолог был этот разговор… Сразу же после него Алексей осторожно снял знамя с древка и плотно обернул вокруг себя под гимнастеркой туго сложенное, холодящее кожу шелковое полотнище. Теперь он уже не чувствовал себя обиженным. Еще бы! Такое доверили…
С этой мыслью и шел Алексей, сопровождаемый своими автоматчиками. Глухая лесная темнота, темнота осенней ночи, не позволяла видеть даже рядом идущего. Но она вся была наполнена приглушенными, осторожными звуками. Постукивали о корневища, о пеньки окованные колеса повозок. Иногда фыркала какая-нибудь лошадь. Изредка взбрякивала тронутая ненароком лопатка, котелок или подвешенный к поясу запасной диск — кто-то с кем-то столкнулся нечаянно. В такой тьме — не мудрено.
Впереди и но сторонам было тихо. Алексей слышал от других офицеров, что у немцев еще нет сплошной цепи позиций, только огневая связь. Возможно, и удастся выскользнуть из кольца без боя. Ну, а если бой… Алексей Холод не подкачает. Отцу за него краснеть не придется. Выйдет полк из окружения — хорошо бы повидаться с батькой. Отпрашиваться к нему, конечно, неудобно. А вот если приедет в полк… Рассказать ему тогда про сегодняшнее…
Далеко и от этого как-то мягко посыпались выстрелы. Заухали, протяжно отдаваясь по лесу, разрывы. Алексей снял с шеи автомат, вполголоса окликнул своих солдат. Те вразнобой отозвались.
Колонна остановилась. Все напряженно прислушивались. Стрельба и разрывы слышны только впереди. Но вот донеслось еще несколько притушенных расстоянием выстрелов, несколько очередей, и все стихло. Пробились батальоны или вынуждены отходить сюда?
Впереди все более громко звучали голоса. По колонне передают какое-то приказание. Вот дошло: «Ускорить движение!»
И снова постукивают по корневищам колеса и подковы, мягко шелестит под сапогами давно увядшая, скользкая от ноябрьской мокрети трава.
«Значит, противник впереди сбит! — обрадовался Алексей. — Вот и ничего страшного… Но все же будет что рассказать, когда домой вернусь. В окружении побывал. Знамя на себе нес. Написать завтра маме и сестренкам об этом? Нельзя. Военная тайна. Мать еще расскажет Галиной матери — соседям ведь все друг про друга известно. Даже про то, что Галя косы хотела остричь, да раздумала, — и то мать сообщила… Нет, не надо писать. Галя узнает — подумает, что хвастаюсь. Вот если бы сам отец домой об этом написал да до Гали дошло бы — тогда не подумала бы, пожалуй… Конечно, когда после войны встретимся, при случае расскажу ей про сегодняшнюю ночь, так как-нибудь, мимоходом. К тому времени у меня побольше найдется о чем рассказать. Наверное, и на груди блестеть кое-что будет. Не то что сейчас — только комсомольский значок…»
Тусклый прерывистый свет вырвал из тьмы впереди повозку, чешуйчатый ствол сосны, фигуру солдата в плащ-палатке, вставшей горбом. Прутья огня, летящего низко над землей, перехлестнули ночь.
— К бою! — крикнул Алексей. Его голос потерялся в ожесточенной трескотне автоматов.
Стреляли справа, из чащи, оттуда, где фланговый заслон. Неужели заслон смят? Припав на колено, Алексей дал очередь, другую, туда, в гущу леса, откуда выхлестывались огненные прутья. Его бойцы — кто лежа, кто присев — тоже стреляли. А навстречу им из лесной темнотищи все яростнее выметывались трассы огня. Мимо Алексея пробежал, держась за бок, солдат. Охнул, выругался свирепо кто-то позади. Чуть не сбила прогрохотавшая мимо повозка без ездового, прохрапели обезумевшие кони.
Еще очередь, еще!
Оттягивая затвор, Алексей глянул вправо, влево. В прерывистом свете пулевых трасс, стелющихся низко над землей, успел заметить несколько распростертых тел.
Уже? Сколько автоматчиков осталось с ним? Слева лежа стреляет — отсветы выстрелов освещают бровастое, большеглазое мальчишеское лицо — Вартанян, Рядом с ним — еще кто-то…
И это все? Нет, еще кто-то справа… А немцы — все ближе. Уже слышны сквозь автоматную стукотню их перекликающиеся голоса.
Алексей вновь вскинул автомат. И словно за руку дернуло: «А приказ Ракитина?»
— За мной! — крикнул уцелевшим автоматчикам. Ему казалось — на весь лес прозвучал его голос. Но едва ли услышали его бойцы в яростном перестуке автоматов, в рявканье гранат, которые рвались уже близко, вскидывая багровые искры.
— За мной, автоматчики! — еще раз крикнул Алексей и побежал. Мгновенно стало жарко — будто от знамени, плотно обвитого вокруг тела, исходил этот жар.
Алексей впервые бежал не на врага — от него. Но не было стыдно. Подполковник Ракитин и майор Себежко велели поступить именно так. Он не трус. Он спасает знамя. Не удивился, слыша, что его бойцы продолжают стрелять. Не возмутился, что не выполнили его команды. Понял: прикрывают. Чтобы успел…
