Мэтью на миг лишился дара речи. Он вспомнил, как свирепо Кристина Мортимер воскликнула у подножья лестницы: «Не трогайте меня! Не хочу, чтобы меня трогали!»
— Вы ошибаетесь, — пробормотал он. — Это абсолютно невозможно!
— Не стану спорить, сэр. Но где же тогда мисс Кристина?
— Вероятно, дома. Или на пути домой. Я полагаю, что… что смерть отца произвела на нее очень сильное впечатление, и ей необходимо было уехать. Не знаю, почему ее никто не видел и не слышал, но думаю, что из этого дома вполне можно уйти бесшумно. Повторю свой вопрос: дверь ведь никто не сторожил?
— Нет, сэр.
— Ну, вот в этом и все дело! — Мэтью сделал решительный жест рукой, будто сметая Оберли в сторону. — Это просто чепуха — то, что вы говорите! Подогретое страхами воображение не знает границ! — Все, с него хватит. Работа сделана — пора одеваться, собирать вещи и ехать домой, вернуться к своей обычной жизни. — Я бы хотел, чтобы в ближайший час меня отвезли обратно в Нью-Йорк. Можно ли это организовать?
— Сейчас еще рано, сэр, но… да, конечно. Это можно устроить.
— Вам нет необходимости меня сопровождать. Я вполне готов ехать домой в одиночестве.
— Как пожелаете, сэр. Мне так или иначе придется заняться устройством похорон. Надо будет известить викария Баррингтона. Сейчас я выплачу вам остаток гонорара.
Оберли направился к двери, но остановился. Мэтью показалось, что слуга с грустными глазами стал чуть выше ростом, будто расправил плечи и вытянулся.
— Я весьма рад, что вы согласились выполнить эту обязанность, мистер Корбетт. Понимаю, что сама идея пришлась вам очень не по душе, но думаю — или хотел бы так думать, — что ваше присутствие несколько успокоило лорда Мортимера. Не могу сказать, что он был хорошим человеком. Не уверен, что знаю, куда направилась сейчас его душа. Могу только сказать… что он был моим господином.
С этими словами слуга решительным шагом направился в коридор и скрылся с глаз Мэтью.
К лошадям и карете, всю ночь простоявшим под горой, Мэтью пришлось спускаться осторожно — склон заледенел. Кучер оставался при упряжке, согревая лошадей попонами, а себя — горячим чаем и лепешками, принесенными Бесс. Он слегка поворчал, услышав, что Мэтью готов к обратной дороге, занимающей несколько часов, но через пару минут Мэтью уже сидел в карете и колеса пришли в движение… хотя поначалу и медленное из-за намерзшего льда.
Не очень далеко отъехав от замка, карета вдруг замедлила ход почти до прогулочного шага. Выглянув из окна, Мэтью увидел, что они подъезжают к дубовому мосту.
— Что-то там неладно! — объявил кучер. Голос его был приглушен закрывающей лицо одеждой.
Мэтью вытянул шею, желая рассмотреть, что произошло. Карета еле ползла. На мосту стояла группа людей, а на настиле…
…лежало что-то под белой простыней.
Карета остановилась окончательно. К окну, из которого выглядывал Мэтью, подошел человек. Он был высок и худ, молодое лицо раскраснелось от холода. Из-под высокого лба смотрели глубоко посаженные карие глаза, из-под зеленой шерстяной шапки выбивались белокурые волнистые волосы.
— Сэр? Я викарий Баррингтон, — представился человек. — Вы живете здесь, неподалеку?
— Нет, я из Нью-Йорка, сегодня возвращаюсь обратно. В чем дело?
— Боюсь, серьезная беда. Погибла молодая женщина.
— Молодая женщина? — Сердце Мэтью дрогнуло и забилось быстрее. — Что случилось?
— Сторож услышал треск. Он думает, что нависавшая над мостом ветка сломалась под тяжестью льда и ударила по кровле. Шум напугал лошадь, она понесла, сбросила женщину, и та сломала себе шею о перила. Тело ее до сих пор здесь, потому что… никто не знает, кто она. Я пытаюсь найти кого-нибудь, кто мог бы ее опознать. Можно попросить вас, молодой человек?..
— Да, конечно. — Если это и правда Кристина Мортимер, то ее путь к дому оказался воистину трагичным, особенно после того, как она примирилась с отцом — и со своей душой тоже. — Когда это случилось? Несколько часов назад?
— О нет, сэр, — сказал викарий. — Сторож говорит, что это произошло около девяти часов.
Мэтью, начавший было вылезать из кареты, застыл.
— Девять? Сегодня утром?
— Сэр, сейчас только половина девятого. Это случилось незадолго до девяти вечера, то есть вчера.
Мэтью не мог двинуться с места. Он смотрел на накрытое простыней тело, лежащее всего в двадцати футах. Вспомнил, как пробили часы на стене… через несколько минут после стука в дверь. Невозможно, подумал он. Невозможно. Сторож, должно быть, ошибся. Это утром случилось, а не вечером.
Да и вообще… это же наверняка не Кристина Мортимер!
— Совершенно непонятно, зачем она пустилась в дорогу в такую погоду, — сказал викарий, глядя на тело. — Видно, у нее была важная цель. Прошу вас, взгляните, сэр! Это не так страшно. Очевидно, она умерла мгновенно, и вид у нее такой, будто она спит.
Воспоминание нахлынуло, как фрагмент страшного сна:
Ни есть, ни пить не хочу. Замерзла на века. Я слышала, будто что-то хрустнуло.
— Нет, — прошептал Мэтью, и пар от дыхания развеялся в воздухе, как привидение. — Нет, — повторил он, будто это могло все изменить.
— Должен ли я понять так, что вы не хотите посмотреть? — спросил викарий.
— Я… — Он понятия не имел, что собирался сказать. Пришлось взять себя в руки, сосредоточиться и начать снова. — Я думаю, вам следует послать в дом лорда Мортимера. Этой ночью лорд умер, так что там понадобятся ваши услуги. Но… — ему трудно было говорить, во рту пересохло. — Но попросите Джаспера Оберли взглянуть на эту… эту весьма достойную молодую даму. На эту весьма благородную… особу, — запнулся он, хотя понимал, что до Баррингтона не дойдет смысл его слов. — Он может ее знать.
— То есть вы не будете смотреть, сэр?
— Нет, — ответил Мэтью. — Я не буду. Вы не отодвинете ее — осторожно, конечно, — чтобы мы могли продолжать путь?
— Как пожелаете, — сказал викарий. — Счастливого вам пути, если так.
— Счастливо оставаться, — ответил Мэтью.
Он опустился на сиденье и закрыл дверцу. И продолжал тупо смотреть в стенку кареты, пока не почувствовал, что колеса снова завертелись и карета двинулась, и еще очень долго он не менял своей позы, а потом снял треуголку и провел рукой по лбу.
Кажется… если, конечно, верить в такое, а он же не верит… что Смерть выпустила из клеток страдания две души. И, проникнув в одну из клеток, приняла чужой облик, и кто может ответить, насколько это была Смерть, а насколько — Кристина Мортимер?
Если в такое верить. А он не верит.
Но, кажется, сегодня Смерть обернулась благословенной сенью, избавлением от страданий. Несчастные случаи совсем не редки в этом мире, а также болезни. А также проступки, которые отец никогда не может полностью искупить, которые дочь никогда не может до конца простить, но все же… все же какой-то мир был предложен и принят, и, наверное, о большем просить невозможно.
И одно это уже надо бы ценить.
Если в такое верить.
Мэтью отодвинул черную занавеску окна. Из молочных облаков выглянуло солнце. Небо снова синело. Мир оттаивал, как в конце концов и бывает после каждого ледяного дождя. Мэтью устроился на сиденье поудобнее, твердо решив рассказать Хадсону Грейтхаузу, что дело яйца выеденного не стоило.
Лучше так, нежели чтобы старший партнер думал, будто Мэтью верит в Смерть, в образе человека пришедшую за богачом.
— Ну нет, — сказал он сам себе, но при этом знал, что стол в «Галопе» и кружка эля давно поджидают его, побуждая к общению с духами тишины и бесконечным царством незнаемого, где он невежествен, как ребенок. Карета ехала дальше, ломая колесами мокрый лед. Решатель проблем возвращался домой — с мечущимися мыслями, неуверенный в себе, полный сомнений — и при этом зачастую действительно лучший специалист.
Примечания
1
Grimmer — мрачный (англ.).
2
Шанхаером назывался человек, пытающийся посулами или силой перетащить проститутку из одного дома терпимости в другой.
3
Перевод В. Шершеневича.
4
Оук-Бридж (Oak Bridge) — дубовый мост (англ.).
