(Лейденская банка получила свое название благодаря голландскому городу Лейдену, где была изобретена. Представляет собой банку, стенки которой с двух сторон покрыты фольгой. Внутренние стенки соединены со стержнем, выходящим наружу. Одна из разновидностей электрического конденсатора.)
Какие выводы можно было сделать из вновь исследованных свойств материи? Прежде всего выяснилось со всей очевидностью, что принципиально мир не изменился. Трансформировались лишь некоторые частные проявления незыблемых прежде законов. Магия, сила слова, на которой держалась Вселенная, никуда не исчезла. В противном случае наш мир рассыпался бы в прах. Просто изменять мир силой привычного слова стало невозможно. Но это не значит, что он стал неизменяем и неизменен. Просто обычные методы для воздействия на материю не подходили.
А что касается самого Катаклизма и хаоса, который он принес… Наверное, цивилизация могла отступить не к темному средневековью, а, скажем, к моменту изобретения парового двигателя либо даже к техническому уровню начала двадцатого века. Но трудно было вернуться от компьютеров и космических кораблей, начиненных электроникой машин и полных удобнейшей бытовой техники домов к лошади, запряженной в плуг, паровозу, бегущему по рельсам, конной тяге в шахтах… Поэтому цивилизация не отступила, а просто рухнула. И лишь на ее обломках многие сотни лет спустя появилось что-то, напоминавшее технический прогресс.
От электричества я перешел к оптике и решил повторить знаменитый опыт Юнга1 , доказывающий интерференцию света. Чего я ожидал от этого опыта? Не знаю. Просто нужно было все проверить. Если бы выяснилось, что свет ведет себя каким-то странным образом, тогда и стоило бы подумать, как это можно использовать.
(В опыте Юнга свет проходит от источника через узкую щель, интерферирует на двух других щелях, и мы видим на экране за щелями интерференционную картину, доказывающую волновую природу света – чередующиеся светлые и темные полосы.)
Оказалось, что со времен Юнга ничего не изменилось. Свет по-прежнему распространялся, как волна. Я был более чем уверен, что он по-прежнему проявлял и свойства частиц. Но для того, чтобы повторить опыты по фотоэффекту, в лаборатории не было нужного оборудования.
Я как раз собирался сесть и посчитать волновые постоянные, когда в лабораторию с главного входа ворвался Иван, немой студент Слуцкого. Он был бледен и отчаянно размахивал руками.
Константин вместе с новым лаборантом Слуцкого. Михаилом Семеновичем, как раз отправились обедать. Сам профессор был в главном корпусе – то ли на ученом совете, то ли на планерке, то ли еще на каком-то мероприятии. В большом здании лаборатории работали только Иван, шестипалый Терентий да я. По-моему, Иван пытался знаками и губами сказать мне: Терентий! Но я не был силен в разговоре жестами и мимикой. Да и к чему расспрашивать, когда можно посмотреть своими глазами?
Вместе с Иваном мы пошли к подсобкам. Дальняя часть экспериментального корпуса была отгорожена от основного пространства и разбита на маленькие склады, бытовые комнаты и маленькие лаборатории, где по каким-то причинам нужно было ограничить пространство. В одной из таких лабораторий, полностью затемненной, работал с фотографическими пластинками Терентий. Профессор Слуцкий пытался восстановить искусство фотографии. До Катаклизма получили слишком большое распространение автоматические процессы проявки и печати фотоснимков, и никто не знал ни химической формулы проявителя и закрепителя, ни состава эмульсии. Да и устройство фотоаппарата нужно было разрабатывать заново – применительно к новым материалам.
Иван тащил меня за руку, вздрагивая и опасливо оглядываясь по сторонам. В фотолаборатории я был всего один раз, когда Терентий предложил мне ознакомиться с результатами его работы. Тогда меня удивило, что студент занял под фотолабораторию комнату с окном, – ведь в экспериментальном корпусе было достаточно внутренних помещений без окон, которые не пришлось бы и затемнять.
Глядя на Ивана, явно пребывавшего в панике, я в очередной раз пожалел, что при мне нет меча. Лезть навстречу какой бы то ни было опасности с голыми руками глупо, что удастся найти на месте – неизвестно. Поэтому я прихватил с собой длинный железный штатив. Не ахти какая удобная штука, но лучше, чем ничего.
Мертвенно-бледный студент показал рукой на дверь фотолаборатории и подергал головой.
Я толкнул дверь концом штатива. Она не открылась – Терентий заперся изнутри, чтобы никто не мог засветить его фотоматериалы. Пришлось подойти и нажать на дверь рукой. Слышно было, как щелкнул под давлением крючок. Он был слабенький, но дверь держал. Из маленькой щели под полом дул ветер. Довольно странно.
– Терентий! – позвал я.
Иван яростно замотал головой и указал на дверь. Что он хотел сказать? Что нельзя никого звать? Или что Терентия здесь нет?
Отступив немного, я ударил в дверь ногой. Как раз там, где располагался крючок. То-то будет смеху, если Терентий проявляет сейчас свою лучшую фотоработу!
Крючок отлетел, дверь распахнулась. В фотолаборатории было светло! Черные шторы были сорваны с окна, да и само окно… Остался только оконный проем. Стекла были выбиты вместе с рамой. Выбиты наружу, словно Терентий выскочил через окно, захватив его с собой.
Несколько стекляшек валялось на полу. Скорее всего, куски стекла из окна. Но, может быть, и разбившиеся заготовки для фотопластинок.
В комнате не было ничего, что могло представлять опасность. Все помещение просматривалось, спрятаться в освещенной фотолаборатории было негде.
Я подбежал к окну и выглянул в сад. Осколки стекла и обломки деревянной рамы валялись на земле. Немного дальше – еще какая-то куча мусора. Среди молодых яблонь петляет тропинка, ведущая напрямую в главный корпус. По ней мы ходили в столовую.
Теперь мне стало ясно, что встревожило Ивана. Он возвращался с обеда, когда заметил выбитое окно в лаборатории товарища. Сам исследовать комнату он не решился и прибежал за мной. Точнее, наверное, не за мной, а за любым, кто окажется в лаборатории.
– Вызывай службу безопасности! – приказал я студенту, выпрыгивая в выбитое окно.
Час назад я видел Терентия в большом зале лаборатории, а два часа назад проходил по тропинке из столовой. Окно было целым. Стало быть, если Терентий похищен, это произошло не больше часа назад. Если он сам инсценировал нападение на свою фотолабораторию, то не больше двух часов назад. Хотя я не понимал, зачем Терентию могло понадобиться вышибать собой раму, такой возможности я тоже не исключал.
В любом случае следы на улице совсем свежие. Если они есть. А их не может не быть. Наконец-то.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
