Марк подскочил к ней и отвесил пощечину, стирая с лица наглую улыбку. Резкая боль заставила отхлынуть злобу. Де Мена вдруг отлетел на два шага назад, ударился о комод.
Виконт прокусил губу. Нос. Его бедный израненный нос был снова сломан.
— Женщин бить нельзя. Вы подлый насильник, Марк де Мена, и ответите за это, — заявил поэт, массируя кулак.
Марк облизнул губы. Почувствовал соль. Улыбнулся. Улыбка эта выглядела жутко.
— Пошли вон! — надменно распорядился соперник, — Позже я пришлю вам вызов.
— Один сукин сын уже ломал мне нос, так же из-за шлюхи. Он умер раньше, чем я смог отомстить. Второй раз я такой ошибки не сделаю.
Марк рванул меч-шпагу из ножен. Ирмана взвизгнула и попыталась остановить виконта. Это спасло поэту жизнь. Клинок не расколол его голову, как хотел де Мена, а лишь отрубил ухо, рассек щеку, подбородок и задел плечо.
Марк откинул женщину на кровать, потерял время. За спиной раздался топот. Служанка привела двух слуг поэта, что до этого пили и ели в людской. Это были опытные воины: у одного меч, у другого небольшая секира. Они атаковали сразу. Марк отпрыгнул назад, опрокинул комод, воспользовался замешательством мечника, ловко увернулся от секиры и рассек второму слуге шею.
Тем временем соперник, шатаясь, нашел свою перевязь, брошенную на пол в пылу любовной горячки, и с руганью обнажил свой меч. Ирмана визжала не переставая. Марку пришлось нелегко, но он был куда более опытным фехтовальщиком, чем слуга, а поэт был ранен.
Новый любовник Ирманы пал первым. Виконт взял секиру во вторую руку, отвел ей удар поэта и вогнал ему меч в живот на три пальца. Слуга, увидев это, хотел сбежать, но виконт метнул ему секиру в спину.
— Заткнись!
Ирмана, забившаяся в угол кровати, послушно замолчала. От страха у нее отнялась речь. Неверная любовница обеими руками держала простыню, запачканную кровавыми брызгами, отгораживаясь ее как стеной или щитом.
Де Мена подошел к умирающему сопернику.
— Тебе не нравится, как я выгляжу? — спросил он его и тут же ударил мечом, рассекая лицо поэта надвое.
Затем быстрым экономным ударом добил слугу раненного в спину. Увидел служанку в коридоре, что, обезумев от страха, забилась в угол, даже не думая бежать. Ее красивое личико исказил страх.
Марк подумал и ткнул ее в висок, оглушая. После чего вернулся к Ирмане. Вид его был ужасен. Лицо в крови — своей из разбитого носа. Черно-синий камзол забрызган чужой — сам он не был ранен, только вспотел.
— Как здесь у тебя грязно, — заметил он, омыв лицо вином из чудом уцелевшего кувшина, — Еще кто-нибудь в доме есть?
Предательница помотала головой.
— Вот и прекрасно, — улыбнулся Марка разбитыми губами и послал ей воздушный поцелуй.
Обагренный кровью клинок медленно разрезал натянутую как струну простыню, которую женщина до сих пор судорожно сжимала.
Марк уронил меч и залез к ней на кровать.
— Говоришь, я груб? Ты права. Я очень груб и жесток. И ты, шлюшка, в этом убедишься.
Он резко сжал ей груди с такой силой, что Ирман закричала от боли.
Стук железа по железу. Настойчивый, не утихающий. Придется открыть.
Марк де Мена нехотя слез с кровати, натянул штаны и взял меч. Ирмана, как только он ее отпустил, забилась под кровать, благо высота последней, это позволяла, и теперь оттуда доносились ее едва слышные всхлипы-стоны. Служанка так и не очнулась, или делала вид, что лежит без чувств.
Виконт распахнул дверь и увидел старого знакомого, одного из телохранителей герцога Гальбы.
— Его Высочество, просил убедиться все ли спокойно?
— Нет, — бодро ответил Марк.
— Герцог так и думал. Вас же просили быть аккуратней, виконт! Сеньора Ирмана жива?
— Да.
— Хорошо. Мы приберемся, а вы переоденьтесь и ступайте домой.
— Ваш герцог — сущий дьявол! — сорвался Марк, — Он все знал.
— НАШ герцог, — поправил гость, — Тише. Ему известно все и он умеет заботиться о своих друзьях. Идите домой, Марк, и ни о чем не беспокойтесь. Вы ведь опять с нами.
Глава 2
Монастырь Святой Алисы, вместе со святым Гомесом, некогда принесшей Камоэнсу свет истинной веры, был одним из самых почитаемых в столице. Он включал в себя не только храм и кельи монахинь, но и мастерские, где расписывались иконы, вышивались и выпиливались из дерева образа. Лишь с металлом не работали сестры, да и то, потому, что грех это — лик Господа на вечно холодной кости земной изображать.
Кроме того, монастырь славился мощами преподобной — объекту поклонения; и целебным источником, открытым ей же, вода из которого продляла жизнь. Вместе с домами для паломников и лавками — торгующими иконами, образами и другими сестринскими товарами — монастырь занимал целый квартал.
Когда-то это место было окраиной, но Мендора росла, и со временем обитель очутилась почти в центре столицы.
Святая Алиса — покровительница растений и деревьев, поэтому прапрадед нынешнего короля решил разбить парк для гуляний рядом с монастырем, через стену.
— Повелеваю, быть парку! Ни в чем Камоэнс ни должен быть хуже соседей. Завтра же все на торжественную прогулку! — предки Хорхе были людьми суровыми и простыми.
— Ваше Величество, так деревьев же еще не посадили, грязь одна, — попробовал возразить придворный.
— Молчать! Я сказал, всем на промену… тьфу, променад! Хватит пить с утра до ночи, да баб валять без разбору и согласья! Мне уже перед послами иностранными стыдно! Дикость! — Хорхе Первый, прозванный Крепким, тогда обменивался ругательными письмами с остиякским владыкой и остро реагировал на ехидные уколы соседа.
Подданным оставалось лишь повиноваться.
С тех пор прошла почти сотня лет, деревья росли, короли менялись. При праправнуке основателя Хорхе Третьем парков с аллеями для прогулок в Мендоре было уже восемь. Камоэнсцы привыкли к дару Крепкого короля и полюбили гулянья.
Парк у монастыря со временем терял популярность, зарастал и пустел, но власти следили за ним, и землю не продавали.
Карета без гербов, специально нанимаемая Гийомом через посредника, остановилась у одного из входов в парк.
Чародей открыл дверцу и ступил на мостовую. Он был наряжен в ту одежду, которую обычно избегал. Длинный до земли плащ с капюшоном, полностью скрывающий лицо. Роскошный плащ из ярко-зеленого атласа. Такой, что бы приняли за любовника, идущего на свидание, но боящегося огласки.
Колокола в монастыре ударили четыре раза. Гийом сверил с ним недавно купленные часы-луковички — дорогую, но слишком уж не точную игрушку. По его наблюдениям звонари в монастырях и церквях Мендоры каким-то образом всегда отмеряли время правильнее, чем любые часы: водяные, песочные, свечные или механические.
Три часа назад чародей присутствовал на похоронах посла Томаса Чосера, видел, как рыдала его молоденькая жена; как ее оттаскивали от гроба, отпускаемого в могилу. К счастью, грядущая встреча обещала отвлечь его от неприятных мыслей.
Маг уверенно шагал по пустым аллеям; немногочисленные парочки, встреченные им, улыбались и шептались вслед.
Путь его лежал в заросший угол парка, слывший дурным местом. Когда-то здесь произошла тройная дуэль; все участники которой погибли. И с тех пор, согласно слухам, каждую ночь являлись повторить тот смертельный бой.
Гийом мужественно пробирался сквозь кусты; он уже был здесь раньше, поэтому теперь обошлось без клочьев одежды на ветках. Дойдя до стены, отделявшей парк от монастыря, он надавил на приметный белый камень, выступающий из нее. Камень с трудом вошел в стену, где-то рядом раздался звук льющейся воды.
Чародей терпеливо ждал. Наконец, каменная плита у подножия стены прямо под камнем поднялась. Из подземного хода выбралась невысокая фигурка в белой робе послушницы.
Гийом подал ей руку, откинул свой капюшон. Монастырская беглянка сделала тоже самое.
— Здравствуй, Ангела, — ласково сказал он, — Я, признаюсь, боялся, что ты не придешь.
