там, посмотреть подходы к зданию посольства.
Полковник кивнул:
— Это предусмотрено. Мы предоставим тебе возможность не только побывать на территории миссии, но и заглянуть в кабинет посланника.
— Даже так? — поразился он.
— Да, пойдешь со слугой-китайцем. Он назовет тебя сыном.
Рано утром, одетый в синюю китайскую дабу, с заплатами, но чистую, свежевыстиранную, Ватацубаси со своим провожатым — «студентом» подошел к Монгольской площади с севера, со стороны императорского города. У крайней фанзы их уже ждал худой невысокий китаец средних лет с морщинистым коричневым лицом и испуганными глазами.
Гид что-то жестко сказал ему на пекинском диалекте, а китаец только склонил голову:
— Хао, хао…
Между заборами английской и русской миссии подошли они к северным воротам, китаец толкнул незапертую калитку, и они оказались в зеленой прохладе сада. Косые лучи утреннего солнца едва пробивались сквозь густую листву деревьев, воздух был напоен сладким ароматом цветов, клумбы которых подступали прямо к раскрытым окнам посольского здания, занавешенным изнутри свободно свисавшими сетчатыми пологами от москитов. Направо, через солнечную лужайку, были видны открытые ворота конюшни, из которых негромко раздавалось легкое горловое ржание коней, хрумканье сена, запах навоза… Налево, скрытые деревьями и кустами, виднелись небольшие домики для персонала миссии.
Вслед за побито-понурившимся китайцем Ватацубаси обошел посольский особняк и подошел к его южному фасаду, на крыльце которого сидел казак-забайкалец и курил трубку. Ворота на Посольскую улицу были распахнуты, молодой человек только что вывел на улицу прекрасного вороного коня, ступил в стремя, вспрыгнул в седло и, толкая коня коленями, направил его к каналу, в сторону японской миссии.
Проводив всадника взглядом, казак, глубоко затянувшись, лениво поглядел на китайца.
— Здорово, Лю, кого привел?
— Моя мало-мало заболеть еси, сына привел, помогать надо.
— И когда это ты раздобыл себе сына?
— Его Тяньцзине работай, рикша бегай, — объяснил китаец.
— Ну, давай, — махнул трубкой казак, потеряв к ним интерес.
Поднявшись по ступенькам, они вошли в темную прохладу дома. Открытая дверь из прихожей вела в канцелярию, как Ватацубаси понял по столу с медным чернильным прибором, застекленным шкафам с картонными папками в мраморных разводах, высокой конторке у окна, железному простенькому сейфу и ряду стульев у стены. Из прихожей дверь направо вела в квартиру первого секретаря посольства, что буркнул ему слуга-китаец, а налево — в жилые апартаменты господина русского посланника. Уже из канцелярии дверь вела в кабинет посланника, окнами на северную, затененную сторону, как он понял, в зелень сада. В углу на гвоздике висел веник, и стояли ведро и два медных тазика, а в них лежали тряпки, кусок мыла, пемза… И началась уборка дома. Они мыли, и терли, и скребли, и носили воду из колодца у конюшни, и опять мыли, терли, скребли… весь дом, начиная с канцелярии и кабинета посланника, открытые окна которого действительно выходили в сад, потом пять комнат господина русского первого секретаря посольства, и уже за полдень принялись за апартаменты поздно проснувшегося господина посланника. Пообедал Ватацубаси принесенным с кухни слугой-китайцем специально для них сваренным рисом.
— Казаки кушать давал, — объяснил Лю по-русски, как-то поняв, что его русский Ватацубаси поймет лучше, чем китайский. Отобедав, они отправились убирать двор перед посольством, потом дорожки в правой части миссии, вокруг домиков персонала, и к концу дня принялись убирать вокруг конюшни, уборной и сарая с оставшимися от зимы дровами.
Вечером он подробно рассказал обо всем полковнику Шиба и господину советнику Сугияма и предложил забраться в русское посольство этой же ночью, но они велели не спешить, помогать слуге-китайцу не менее недели, тщательно ознакомиться и привыкнуть к русской миссии и кабинету посланника.
Каждый вечер он рассказывал внимательно слушавшим господам Шиба и Сугияма о мельчайших деталях обстановки в здании русской миссии, и они перебирали разные варианты планов похищения бумаг.
Наконец было решено провести операцию в ночь с субботы на воскресенье, с учетом того, что в этот вечер у господина Кассини обязательно будут гости, выпьют они крепко и разойдутся не ранее часа ночи. В два часа Ватацубаси с фанзы переберется на крышу конюшни, спрыгнет в проход между конюшней и дровяным сараем, пользуясь новолунием и обычным безлюдьем, пересечет прыжком дворик перед конюшней, и садом прокрадется к окну кабинета посланника. Ночи стоят душные, поэтому окон не закрывают, и он легко сможет проникнуть в кабинет. Там он, подсвечивая себе фонариком, откроет сейф, сложит из него все бумаги в сумку, а если их окажется много, то переберет в поисках самых, с его точки зрения, интересных, и прежним путем вернется на крышу фанзы. Сейф в канцелярии было решено не трогать, так как господин советник Сугияма сказал, что особо ценных бумаг там и быть не должно, их хранит у себя посланник. И, во-вторых, дверь из канцелярии постоянно открыта в прихожую, а та — на крыльцо, где всегда дежурит казак. Слуга-китаец и «студент» из японской миссии помогут ему доставить бумаги в посольство, а за воскресный день все документы будут перефотографированы. В ночь на понедельник он должен будет вернуть бумаги в сейф и постараться положить их в том же порядке, как они лежали. Китаец Лю, как опасный свидетель и возможный предатель, будет ликвидирован.
В субботу, отработав, как обычно, вместе с Лю на уборке в миссии, Ватацубаси кружным путем вернулся в свою комнату, плотно поел и крепко уснул. Собою он владел, и пугать возможными неприятностями не собирался.
В полночь господин полковник Шиба разбудил его. Он быстро встал, умылся, поел и вскоре к нему зашел Итиро Кэбура сообщить, что гости русского посланника разошлись. Ватацубаси и полковник Шиба еще раз обсудили все варианты действий на непредвиденные случаи и, сопровождаемые Итиро, отправились к фанзе китайца Лю.
Итиро Кэбура поднял спавшего Лю и велел ему проводить на крышу и помочь перебраться на конюшню русской миссии господина Ватацубаси. Хотя китаец Лю и давно ожидал чего-то подобного, знал, что за украденные у русских рис и вино ему придется заплатить высокую цену, но руки и ноги ему едва повиновались. Освещенное жалким желтым огоньком масляной плошки его лицо, мокрое от пота, умоляюще тряслось. Предчувствие самого ужасного томило его.
— Генерал, не ходи, — просил он, — я чувствую худо, не ходи… Итиро дернул его за руку:
— Молчи, — и пригрозил револьвером.
С крыши фанзы Ватацубаси качнулся вперед, поймал руками остро затесанные бревна частокола, подтянулся и перебросил ногу на крышу конюшни. Внизу всхрапнул, переступил и тяжело оперся о стену проснувшийся конь. Ватацубаси затаился. Не менее минуты он провел на крыше здания, вслушиваясь в темноту, потом,
