ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
В ином месте нам уже приходило сказать, что судьба была вечно несправедлива к Рязанской земле. Но несправедливее всего оказались и судьба и молва к Олегу Рязанскому, на шесть столетий ославленному пособником и союзником Мамая. Клеймо, не снятое и доднесь.
Каждому, кто приходит в исторический музей или даже просто берет в руки книгу, учебник истории, где приведена схема движения московских ратей к Куликову полю, не может не броситься в глаза интересная подробность: Олег с ратью — ежели допустить, что он был союзник Мамая, — стоял на путях движения московского войска, чуть в стороне, и москвичи шли, оборачиваясь к нему тылом. То есть Олег при желании мог и перенять обозы Дмитрия, и запереть все его войско, отрезав его от Оки и от Москвы. Странное, скажем прямо, отношение было у воевод московских к своему заклятому ворогу!
Сейчас добыты новые материалы, стало известно, что были тайные переговоры, что Олег был союзником Москвы в этот момент, есть исследование, восстанавливающее исчезнувшее рязанское летописание, выяснено, что слух о "предательстве" Олега — его союзе с Мамаем — был пущен уже в 1380-х годах, в пору очередного резкого розмирья с Рязанью, виновником коего был опять же великий князь Дмитрий, а уже затем этот вымысел вошел в летописные своды, стал переписываться от века к веку и обрел, в результате многократного повторения, силу правды… Все это выяснено, но экскурсоводы и сейчас повторяют слова о "предательстве" одного из героических и трагичных деятелей русской истории.
Да! Олег не пришел и, скажем, даже и не мог прийти на помощь к своему недругу. Хотя и приходил не раз! Вспомним рязанскую помочь во время Ольгердова нахождения! Литва была все-таки главным ворогом Рязани, и с Литвою боролся Олег всю жизнь. Удачно и не очень: по-разному! И теперь супротив него, готовясь присоединиться к Мамаю, тоже стояли литовские рати князя Ягайлы. И Ягайло знал, что Олег ему враг. Так что не только затем, чтобы перехитрить Мамая, свалив на того трудноту сражения, а себе оставив преследование разбитого московита, простоял Ягайло не шевелясь в сорока верстах от поля битвы. Они с Олегом уравновешивали друг друга, оба так и не вступив в бой.
Иной, не Олег, мог бы и погордиться значительностью своего неучастия в Куликовской битве, неучастия, остановившего Литву и позволившего Дмитрию победить Мамая. Иной! Не Олег.
О том, что творится на Дону, ему доносили непрерывно. Князя Дмитрия он тихо презирал, но в эту ночь, в эту ночь кануна Успения Богоматери, он завидовал московиту. Никогда в жизни, будучи гениальным полководцем, не удавалось ему собрать такую великую рать. Ежели бы он мог! Хоть когда-нибудь мог! Разве он повел бы полки вот так, кучею? О, он бы прежде измотал Мамая, растер его силу по засечной черте, отбил обозы, отогнал стада, порушил согласие беков ордынских. Он же знает их всех, ведает, кому и сколько надобно дать, чтобы не вмешивались в битву! Он бы и фрягов завел в болото и поглядел, как они будут выдирать долгие ноги в чулках из грязи под дождем смертоносных стрел!
И уже после, потом, всеми силами!.. Но никогда, ни прежде, ни теперь, ни потом, не будет у него под началом подобной рати… Как знать, не поворотило бы все по-иному, помоги он тогда Михайле Тверскому? Победила бы Тверь… Ну а что Тверь? Им, тверичам, тоже блазнит загородиться от Дикого поля рязанскою силою!
В огромном, куда более Московского, Рязанском княжестве все было зыбко, валко, текуче. Единственный монастырь, где велось летописание, где хранились книги и грамоты прежних лет, поместить приходило за Оку, на Солотчу, в спокойное лесное левобережье. На всей прочей пространной Рязанской земле не было такого места, где, временем, не ходил бы враг: не татары, так литва, не литва, так московиты… И не было у рязанских володетелей замысла того — объединить всю Владимирскую Русь, свое бы оборонить только! Да и не сидел никогда на столе владимирском никто из рязанских князей! В прошлом была слава Рязани! Потому и проиграла она в споре с Москвой.
Длится ночь. Дмитрий сейчас переходит Дон. Олег стоит не шевелясь, словно сюда, к нему, может донести стоны и шум сражения. Взглядывает вверх, на облака (светает!), видит призрачных воинов розовеющей зари, устремляющих свой облачный бег туда, к Дону.
Боярин Кирей подходит с опасом к явно гневному князю своему.
— Ты что? — вопрошает Олег.
— Робяты ропщут! Даве Добрыня Кирьяныч с ратью без твово наказу ко князю Митрию ушел… Дак потому… Удальцы наши в сумненье, вишь! Татары Москву разобьют и нас не помилуют!
Олег оборачивает огненный, гневный взор:
— Скажи кметям, что татары сюда не дойдут! Что, коли Мамай разобьет Дмитрия, я сам остановлю его на засечной черте! Что, пока мы стоим тут, Ягайло не посмеет двинуть полки! И только потому, что мы — здесь! И только потому татары не зорят Рязанскую волость! Были бы мы там, они послали комонных сюда, в зажитье! Понял? Внял? Иди! — Он отворачивается. За ним стан, за ним испытанные воины, и они хотят драться. Но их мало! И никогда ему, Олегу, не собрать такой ратной силы, какую повел этот щенок Дмитрий умирать на Дону!
Светает. Сейчас, наверно, там начинается бой. Розовые облачные богатыри текут прерывистой чередою туда, в чужую ордынскую сторону… Что сделает Дмитрий, победивши Мамая? Обрушит свои полки на него? Снова, как после Скорншцева, захватит Рязань? И все-таки он, Олег, не ударит ему в спину. Никогда! Почему? Он срывает сосновую шишку, шелушит ее твердыми пальцами… Никогда… Понимает ли это Дмитрий? Верно, все-таки понимает, раз повел незаботно полки к Дону, заручившись не грамотою даже, а высказанным устно и переданным через третьих лиц полусогласием. Да, но понимает ли Дмитрий сейчас, когда он освободился от постоянной опеки и помощи владыки Алексия, что значит само слово святое: Русская земля?!
Известие о разгроме Мамая и разом о бегстве Ягайлы было получено к вечеру. Олег молча, смуро выслушал то и это, кивнул, велел готовить коней на утро для себя и дружины — встречать Дмитрия после победы он не хотел вовсе. Нимало не сомневаясь, предвидел и на сей раз очередную шкоду московского соседа. И совсем не удивил тому, когда победитель Мамая посажал в оставленной им Рязани своих наместников, которых, впрочем, Олег вскоре согнал без особого труда. Содеяв все и все наказав, почуяв мгновенную смертную усталь, забрался в шатер, велев не тревожить себя больше, рухнул в кошмы и уснул безрадостным сном стороннего гостя на чужом богатом пиру. Не ему слушать торжественные радостные колокольные звоны, не ему встречать возвращающуюся с победой премного поредевшую рать. И скажет кто когда, что в совершившемся нынче на Дону одолении на враги есть и его сторонняя доля?
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Рожденный в степи рожден конным наездником. У древних скифов случалась болезнь от долгой езды верхом, у татар такой болезни не было никогда.
Доскакав в сумасшедшей многодневной скачке до своих кочевий, Мамай не дал себе и минуты отдыха. Он разослал во все концы гонцов с приказом всем, кто может сидеть верхом, собираться к нему. Расчет, ежели это был расчет, а не дикая нерассуждающая ярость, был верен. Дмитрий наверняка, воротив с победою, распустит по домам усталых воев, и тогда нежданный набег на Москву некому будет остановить. Одного не учел Мамай — усталости войска. В него перестали верить уже там, на Дону, а он и о сю пору не ведал этого. Не явились фряжские советники, что скакали ему в сугон, уходя от плена, и не знал, что те устремили не в ставку Мамая, а прямо в Кафу, и сейчас там, в Кафе, заседает городской совет, решая — что делать далее? Ибо, что бы ни совершалось с ними, упорные генуэзские мореходы, купцы и грабители, никогда не соглашались признать себя побежденными. Не вышло одно, надобно тотчас пробовать другое. Даже у республики Святого Марка не было такого неистового упорства, потому и из Галаты, под Константинополем, выбить их ни императоры, ни венецианцы никак не могли. Потому и здесь город за городом переходил в их руки. Недавно пришел черед Судака, а теперь, потеряв на Дону цвет своего войска, уцелевшие яростно спорили о том, погибнет ли Мамай и не пришла ли пора потребовать у него назад те двенадцать селений, отобранных им у республики еще в шестьдесят третьем году?
Но Мамай не ведал и этого. И того не ведал, что за Волгою стоит Тохтамыш, коему его беки велят восстанавливать вновь величие золотоордынского престола, ибо в головах у степных повелителей Белой и Синей Орды тоже свои фантомы, они тоже не желают понять, что время ушло, и ежели Мамай хотел сравниться с Батыем, то они мечтают восстановить славу послебатыевых времен, во главе не с выскочкой из рода Кыят-Юркин, враждебного Чингисидам, а с законным наследником великого повелителя Вселенной. И от Тохтамыша требуют теперь посадившие его на престол Урус-хана беки того, к чему Тохтамыш неспособен, и будет неспособен всегда. Но беки ведут своего нового повелителя, и выбора у Тохтамыша нет, уклониться нельзя. Неугодного хана в степи попросту убивают.
