Завороженная прелестью летнего дня, она не спеша перевела взгляд на зеркальную поверхность озера Георг, сверкавшую под полуденным солнцем. Ни одна морщинка не трогала идеально гладкую поверхность, и это порождало нетерпение и тревогу: как долго безмятежная ширь будет таить от Аманды вести о битве?
Но что это там, вдали? Аманда моментально застыла, заметив на горизонте какие-то черные точки. Поваленные деревья? Чайки? Они были слишком далеко, чтобы как следует рассмотреть. Она до слез напрягала глаза, стараясь понять, что же это такое движется к берегу. Сердце билось все сильнее, ладони стали влажными.
— Это они? Это они? Это они! — отчаянно закричала она в ту же секунду, как только опознала идущие к лагерю лодки.
— Они идут! Все сюда, там лодки идут! — Аманда, не помня себя от восторга, кинулась вперед, едва не забежав в воду, но остановилась, растерянно опустив руки: оказывается, там было всего три лодки. Значит, бой еще не кончился. А в этих трех лодках везут убитых и раненых, о которых нужно позаботиться.
— О Господи, — молилась она, чувствуя, как смертельный страх становится тем сильнее, чем ближе подплывают лодки, — пожалуйста, сделай так, чтобы в них не было Адама!
Все три днища заскребли по песку одновременно. Те, кто ждал на берегу, вытащили их повыше и принялись помогать раненым, которые могли ходить сами. Аманда отчаянно всматривалась в лица: а вдруг среди них окажется Адам? В глаза бросились два тела, прикрытые брезентом, на корме одной из лодок. Она нетерпеливо подскочила поближе и откинула сперва один брезент, потом второй. Нет, слава Богу, это не Адам! Но погибшие солдаты были такими молодыми… Чтобы не расплакаться, Аманда отвернулась и заметила раненого, ковылявшего по песку. Миг — и она уже была рядом, подставила плечо под его руку и весело защебетала, стараясь не обращать внимания на горячую кровь, капавшую ей на плечо прямо из раны:
— Идем, солдатик, хоть из меня и не очень хорошая подпорка, твоя рана такая легкая, что ты бы и сам дошел до врача!
Весь остаток дня прошел в труде и хлопотах, которых прибавлялось с каждым часом вместе с возраставшим числом раненых.
Аманда молча и быстро выполняла любую необходимую работу, ни минуты не сидела без дела и больше не тратила время на то, чтобы высматривать с берега новые лодки. И тем не менее она часто с тревогой смотрела на двери барака и волновалась, если среди новых раненых замечала светлую шевелюру.
О том, как шел сам бой, почти ничего не говорили. Наступление начали по плану. Водные и наземные пути от лесопилки расчистили, и войскам удалось подобраться под самые стены форта.
Один из молодых ополченцев сжалился над Амандой и согласился на подробный рассказ.
— На рассвете двадцать третьего числа мы оказались на линии тех самых засек, что помогли Монткальму остановить нас в прошлом году, и окопались. Теперь у нас имелось прикрытие, и стрельба с крепостных стен нам была нипочем, но генерал Амхерст не успокоился, пока не заставил нас вырыть окопы по полному профилю. Вот уж была работенка — до сих пор спина ноет! Никогда бы не подумал, что земля окажется такой твердой! — Солдат комично закатил глаза и продолжил: — Но мы все как один готовы идти за генералом Амхерстом хоть в самое пекло, если он прикажет. Словом, нам пришлось ковыряться в земле целых три дня и рыть эти окопы до самой ночи двадцать шестого. Ну а тогда-то мы развернули все батареи да как начали палить по стенам! Потом что-то как рванет аж до самого неба! И в тот же миг меня ранило. — Смутившись от такого завершения столь многообещающей эпопеи, парень неловко буркнул: — А что уж там было потом, мне неведомо.
Аманда поблагодарила с легкой улыбкой: — Спасибо, Эдвин, — поднялась и побрела к двери. Несколько минут Аманда постояла на пороге, подставляя солнцу лицо, чтобы высохли слезы. Она набрала побольше воздуха в грудь, расправила плечи и вернулась к раненым.
Роберт прятался в густом подлеске на опушке целый день, но считал, что был вознагражден: ему все же удалось полюбоваться Амандой, пока она стояла на крыльце. Даже этого было достаточно, чтобы поднять дух у одержимого любовью безумца, и он улыбнулся, потирая порезанный бритвой гладкий подбородок.
— А он так и не вернулся, да, Аманда? — бормотал Роберт, не сводя глаз с давно опустевшего крыльца. — Не вернулся, дорогая, не вернулся… Я это нутром чую. Я точно знаю, что он не вернется! Ты да я — нам суждено быть вместе, вот увидишь!
27 июля 1759 года. Шесть часов утра
Измазанные копотью и грязью, измотанные долгим боем, генерал Амхерст и его солдаты замерли в торжественном молчании, исполнившись гордого достоинства при виде того, как форт Карильон опустил французский флаг и на том же самом флагштоке затрепетал флаг Британии.
Аманда, обмирая от страха, шагала к самой последней лодке, и ужасные слова похоронным звоном отдавались в ушах:
— В форте Карильон больше не осталось ни одной лодки, мэм. Эта последняя. — И солдат, махнув рукой, добавил вполголоса: — В ней привезли одних убитых, мэм.
Испуганно охнув, Аманда уставилась на жуткий груз, накрытый большим куском брезента. Ноги были как ватные, но она все равно шла вперед, пока матросы не стали вытаскивать лодку на берег и от толчка край брезента сполз, открывая светловолосую голову.
— О Господи, нет! Нет! — застыв на месте, выкрикнула она. Боль и ужас окончательно лишили ее отваги, и бедняжка опрометью кинулась прочь, слепо проталкиваясь через толпу солдат, устало тащившихся в казарму. Они удивленно оборачивались, и Аманда побежала в другую сторону, обливаясь слезами и задыхаясь от неистовых, исступленных рыданий. Только за деревьями она замедлила шаги и в полном изнеможении упала на землю, давая волю своему горю.
— Нет, это неправда, этого не может быть! — снова и снова повторяла Аманда, не желая смириться с тем, что только что увидела собственными глазами.
Горе так подавило все остальные чувства, что она не расслышала шагов и не заметила присутствия другого человека, пока сильная рука не погладила ее по плечу.
От неожиданности Аманда вздрогнула, но уже в следующий миг закричала от счастья:
— Адам! Ты живой! — Стоя на коленях, она обнимала его за шею и покрывала лицо торопливыми, жадными, солеными от слез поцелуями, приговаривая: — Ох, Адам, я так боялась опоздать. Я боялась, что не успею сказать, что люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!
Знакомое кольцо сильных рук сжалось так, что у нее перехватило дыхание, и он отвечал дрогнувшим голосом в самые ее губы, спеша накрыть их поцелуем:
— Моя милая, моя единственная любовь!
Всего в нескольких футах от них человек, облаченный в замшевую одежду и надежно укрытый густой летней листвой, резко отвернулся от трогательной сцены, и только горькие слезы, увлажнившие обветренное лицо, говорили о его отчаянии.
