Несомненно, что Джилас был переполнен впечатлениями, встречами и поездкой на фронт, куда миссия ездила в сопровождении корреспондента «Правды» Б. Полевого. Были и картины с описанием неизбежных, но не становившихся от этого привлекательными, жестокостей войны. Джилас впоследствии писал и о том, как неразговорчивый Конев, сообщая о подробностях Корсунь-Шевченковской операции, «не без ликования рисовал картину окончательной немецкой катастрофы: почти восемьдесят тысяч отказавшихся сдаться немцев были сбиты на небольшом пространстве, затем танки смяли все их тяжелое вооружение и пулеметные гнезда, после чего их добила казачья конница. Сказанная с улыбкой фраза маршала»: «Мы дали казакам рубить сколько душе угодно – они рубили даже руки тем, кто подымал их, чтобы сдаться» – обрадовала в тот момент Джиласа.
И сам он с гордостью рассказывал Сталину о способах ведения и жестокости войны в Югославии. Джилас пояснил: «Мы не берем немцев в плен, потому что и они каждого нашего убивают», на что Сталин, перебив его, с улыбкой рассказал о том, как один красноармеец, конвоировавший группу пленных немцев, буквально выполнил приказ главнокомандующего «Перебить всех до одного» – привел в штаб единственного пленного13.
Среди иных ярких моментов этого первого посещения страны социализма было присутствие при скандале, который устроил советским лицам, обслуживавшим югославскую делегацию, ее глава Терзич. Это произошло после поступившего от них предложения воспользоваться возможностями спецснабжения для иностранных дипломатов 14. В Москве Джилас передал в Политический архив МИД СССР ряд материалов из военного архива КПЮ (в том числе и о Д. Михайловиче)15, по всей видимости, не только снабжая советских дипломатов материалами для дискуссий с союзниками на предстоящих конференциях «большой тройки», но выполняя задумки руководства набирать соответствующие политические очки в борьбе с конкурентами и, возможно, готовить процесс против них в освобожденной стране.
После нескольких недель консультаций, 28 апреля 1944 г. начальник югославской военной миссии в СССР В. Терзич представил Генеральному штабу Красной армии реестр необходимого для вооружения, снаряжения и снабжения военных соединений под командованием Тито16. Это было последнее, что требовалось Сталину для принятия соответствующего решения о содействии. При всем нетерпении югославов скорее получить помощь, этот документ был необходим для принятия официального решения.
8 мая 1944 г., через три недели после приезда югославской военной миссии Государственный Комитет Обороны принял постановление «О мероприятиях по оказанию помощи НОАЮ» (5847 сс). Этим постановлением маршалу авиации Голованову предписывалось выделить 30 экипажей из состава 5 гвардейской авиадивизии для доставки в Югославию воздушным путем оружия, боеприпасов, медикаментов, продовольствия и др. снаряжения со специальной перевалочной базы для концентрации, сортировки, упаковки и подготовки для транспортирования грузов, предназначенных для НОЛЮ в Калиновке (место дислокации 5 авиадивизии советских ВВС). Начальник Тыла Красной армии Хрулев должен был сконцентрировать на базе в Калиновке все грузы, подлежащие транспортировке, необходимое количество грузовых парашютов для этого груза, а также организовать радиосвязь базы с Москвой (начальником базы был утвержден полковник В. Я. Прянишников).
Маршалу Голованову также поручалось организовать в Бари (Южная Италия) авиабазу и временно ее использовать как запасную для посадки самолетов, осуществляющих снабжение НОАЮ из СССР, в случае неблагоприятной обстановки на обратный рейс. Ответственность за организацию аэродромной службы (радиосвязь, метеообслуживание и сигнализация) по приему самолетов на территории НОАЮ возлагалась на военную миссию СССР при Верховном штабе НОАЮ (тов. Корнеева)
Помимо этого Наркомату обороны был разрешен отпуск необходимого для НОАЮ вооружения (винтовок, ручных и станковых пулеметов, противотанковых ружей, автоматов, ручных и противотанковых гранат, зенитных пулеметов, мелкокалиберных зенитных и противотанковых пушек, минометов, а также боеприпасов к ним из числа имеющегося немецкого трофейного вооружения и советских образцов); медикаментов; продовольствия (соль, крупа, концентраты) и форменной одежды. Для отпуска всех грузов (от оружия до продовольствия) требовалась санкция В. М. Молотова.
Задача составления планов снабжения НОАЮ и согласования этих планов с ее миссией в СССР возлагалась на комиссара НКГБ Жукова. Этим же постановлением Наркомат финансов СССР должен был совместно с представителями военной миссии НОАЮ в СССР выработать условия военного займа Югославии и представить советскому правительству соответствующий проект решения.
Среди других пунктов постановления ГКО следует отметить решение об изготовлении в течение мая-июня 1944 г. 55.000 комплектов формы по образцам, представленным военной миссией НОАЮ, поручение Госзнаку (тов. Андреев) в двухмесячный срок изготовить для НОАЮ по образцам, представленным военной миссией НОАЮ, орденов и медалей, а также поручение об организации в этот же срок изготовления нагрудных знаков и кокард для НОАЮ также по образцам, представленным военной миссией НОАЮ в СССР.
Данное постановление также содержало и ряд решений по организации основ современной югославской армии. В частности, ВВС КА (Новикову) было поручено организовать подготовку в военных школах советских ВВС 300 летчиков из числа югославов (истребителей и бомбардировщиков), а НКИД СССР получил поручение через посольство в Иране организовать доставку в СССР 200 чел. югославов, находящихся в Иране, для вступления их в югославскую часть на территории СССР. Также предписывалось «в связи с наличием призывного контингента югославских национальностей в лагерях НКВД для военнопленных приступить c 15/V-1944 года к формированию: второго югославского батальона в СССР, отдельной радиороты».
Один из вопросов постановления самым непосредственным образом затрагивал и деятельность военной миссии НОЛЮ в СССР, которую с этих пор следовало «содержать на дополнительной смете НКО», организовать ее питание и обслуживание17.
Обе встречи со Сталиным (советские записи бесед о них по-прежнему исследователям недоступны) были чрезвычайно важны. Особенно вторая, чрезвычайная встреча 4 июня 1944 г., состоявшаяся после получения сообщений из Югославии о чуть было не завершившейся успехом гитлеровской операции «Ход конем» по захвату руководства югославских партизан. Во время этой встречи Сталин передал Тито через Джиласа как доверительную информацию о возможных планах англичан на Балканах, подразумевавших устранение руководства ЮНА, так и ряд рекомендаций относительно необходимых мер по конспирации главного штаба партизан и ограничению деятельности западных военных миссий при НОАЮ.
Не исключено, что в тот момент, помимо гитлеровской операции, на откровенный разговор с Джиласом советского вождя подтолкнула и разведывательная информация из Каира от 1 июня об английской политике в отношении Тито18. Важной была и рекомендация Сталина о желательной линии поведения Тито в отношении короля Петра II: «Обдумать какой-то временный фиктивный модус взаимоотношений и сотрудничества… в целях того, чтобы изобразить уступчивость в отношении к хозяевам короля и тем заставить этих хозяев перестать вредить НОАЮ»19. В результате, Джилас стал носителем весьма доверительной информации, еще больше приобщившей его к Тито, проявив способности к выполнению доверительных поручений самого разного рода (в частности, после одобрения Сталиным займа НКОЮ в 10 млн. долларов США 200 тыс. Джилас привез с собой)20.
В целом же Сталин произвел на Джиласа яркое впечатление, несомненно, поразил его, в том числе, своей информированностью, любознательностью, меткими замечаниями и чувством юмора – он много шутил и благодарно реагировал на анекдоты, рассказываемые Джиласом21.
В результате продолжительного визита в СССР Джилас оставил впечатление активного человека, которому можно доверить выполнение самых различных поручений. Тот факт, что он предпочитал информировать Тито не через советскую военную миссию, а лично, мог означать как недоверие к чужому каналу информации (и радиосвязи вообще), так и свидетельствовать о его скромности, нежелании лишний раз беспокоить советских товарищей обращением за помощью. Впрочем, может быть, и просто тем, что перегруженность работой и впечатлениями, частая смена событий не оставляли времени для размеренных регулярных докладов Тито.
Неуступчивый, взрывной характер Джиласа, его яркая полемичность проявились и во время дискуссий по национально-федеративному устройству будущей Югославии с сербским патриотом, югославским послом в Москве Симичем (кстати, оба участника дискуссии проинформировали о ней советское руководство). Симич критиковал НКОЮ за отсутствие «достаточно четкой программы относительно судьбы всех составных частей будущей федеративной Югославии». Он считал необходимым «внести ясность» в программу Национального Комитета по сербскому вопросу и «декларировать право на автономию для всех частей страны, где имеются сербские элементы, если Национальный Комитет не считает возможным объединить в одно федеративное целое все сербские территории»22. Джилас на это не реагировал, а в беседе с Молотовым заметил, что «у Симича есть некоторые слишком сербские настроения»23.
