– Я имела в виду другое, Сандро, – уточнила она. – Почему ты молчал на Земле?
Теперь опустил взгляд я. Куда денешься? Надо говорить как есть.
Я поглядел Марии прямо в глаза и признался:
– Конечно, я виноват. Но если бы я сказал на Земле, мы остались бы оба. А я хотел полететь!
– Что ж, – заключила Мария. – Это честно. У меня больше нет вопросов.
Когда я начинал говорить, Женька слушал меня иронически. Я часто глядел на него и видел, как менялось его лицо. Вначале он, похоже, был уверен, что я черню только самого себя. И лёгкая ироническая улыбка на его ярких тонких губах как бы жалела меня и, жалея, презирала. Он сидел спокойно, почти не двигаясь, и его красивые карие глаза, не мигая, выдерживали мой взгляд. Он всем своим видом отметал обвинения. Он не боялся их – показывал, что к нему ничто не пристанет.
Потом, когда я вспомнил, как он украл у Тани «Приветствие покорителям океана», Женька забеспокоился, и стал иногда отводить глаза, и побледнел, как всегда бледнел, когда волновался, и даже как-то сжался в кресле. Только ироническая улыбка застыла на его круглом белом лице, как маска. Но уже было понятно, что это маска, не больше.
И не только я понял это. Другие тоже старались не смотреть на него.
На лице Тушина выражение явного недовольства постепенно сменялось выражением боли. Глубже стали морщины. Как-то ушли в себя, запали серые глаза. Тушину было больно вдвойне – и за Женьку, и за меня. Всё-таки я не был ему чужим и, видимо, резало его по сердцу, что именно я иду против человека, на которого он возлагал столько надежд.
Выражение боли так и не ушло с лица Тушина, пока я был в Совете. Но что же делать, Михаил? Конечно, вам кажется, что мы ещё мальчики и многого не понимаем. Однако мальчики неизбежно становятся мужчинами. И порой очень быстро. Особенно рано поседевшие мальчики.
Когда я кончил говорить о Женьке, я вынул из кармана и положил на стол председателя две последние коэмы, которые у меня остались. Одна была заполнена. В ней был фантастический рассказ Бируты, который знали здесь все земляне. Правда, первый, ранний вариант этого рассказа. Вторая коэма была свободна.
– Это та работа, – сказал я, – которую когда-то Верхов перехватил у меня на полпути. В «Малахите» я довёл её до конца. Здесь есть обратная связь – от коробочки к читателю. Или к зрителю, если угодно. Не нужен экран. Я оставил эти коэмы радистам Третьей Космической перед нашим вылетом. Вместе с описанием, копию которого оставляю сейчас Совету. Когда-нибудь это понадобится на Рите. Может, даже больше, чем на Земле. Потому что и ра и леры, даже когда умеют читать, читать не любят. А коэмы на первых порах могут заменить им книги. Любят же эти люди смотреть стерео! А тут то же самое. Только в одиночку. Я хотел потихоньку делать коэмы в лаборатории. Со временем отработал бы технологию. Но не успел. Думаю, что это будет нужно на планете. А наладить их производство не так сложно. Верхову вполне по силам.
Я кончил. Все молчали. Вебер вертел в руках одну из коробочек, косил глазом в листок описания.
Потом спросил Женьку:
– Будешь отвечать?
– Нет. – Женька слегка покачал головой. – Что уж тут отвечать?
– Всё отвергаешь?
– Тоже нет. – Женька снова покачал головой, и в голосе его прозвучала явная усталость. То ли искренняя, то ли нет – я не успел разобраться. – Если эти коэмы действуют так, как сказал Сандро… – Женька развёл руками. – Кто же может их тогда отвергнуть? Но Совет, видимо, помнит – я говорил о главной роли Тарасова в создании коэм. Факты есть факты. На них, конечно, можно смотреть по-разному. И мне надо подумать над тем, как смотрят другие. Я тоже благодарен тебе, Сандро. Чем-то ты определённо помог мне. Даже крупно. Хотя, может, я и не сразу пойму всё. Тут нужно время…
Казалось бы, этого достаточно. Если я заставил Женьку всерьёз и по-честному задуматься над собой – чего ещё надо? Но мне очень муторно было после Совета. Может, потому, что я недопустимо поздно сказал то, что давно должен был сказать. А может, потому, что я хорошо знаю земную историю, и помню, как скромно, вежливо и самокритично начинали самые жестокие диктаторы далёкого прошлого свой путь к неограниченной власти.
Хотелось верить, что здесь, на Рите, он станет невозможен, как абсолютно невозможен на Земле. Ах, как жаль, что Михаил Тушин, самый авторитетный здесь человек, так неглубоко знает земную историю! Но какое счастье уже то, что сам он напрочь чужд желания возвыситься над другими!
А история… Что ж, остальные члены Совета должны знать земную историю не хуже меня.
30. Неожиданный след древних контактов
С мамой хотел я проститься отдельно, безо всех. Даже без Тушина. То ли мама поняла это, то ли сама хотела проститься со мной так же, но именно она предложила:
– Я приду к тебе сама, Алик.
И вот мы с нею вдвоём в опустевшей моей квартире, которую через два-три дня займут другие ребята.
Вторую квартиру подряд освобождают Тарасовы для новых жильцов – одну на Земле, другую на Рите…
Мама – совсем седая. Хотя в её сорок лет это вовсе и не обязательно. Но именно такой вошла она в корабль, такой же и вышла из него на Рите, и не стала подкрашивать волосы. А лицо у неё молодое – гладкое, без морщинок, улыбчивое. И губы – яркие. Никогда мама их не красила. Только горькие косые складки нацелились вверх от уголков рта.
Вчера утром, за первым бритьём после гибели Бируты, я заметил, что и сам поседел в эти дни почти полностью. Не так давно гибель Челидзе запорошила мои виски. Бирута первая это заметила… А теперь её нет, и некому вслух удивиться моей седине…
Два седых, но вовсе не старых человека в опустевшей, уже пахнущей нежилым квартире… Два самых близких человека, которым предстоит расстаться неведомо на сколько.
В общем-то, мама летела сюда только ради того, чтобы быть возле меня.
А теперь и я ухожу…
– Знаешь, Алик, – тихо произносит мама, устроившись в кресле, – что обычно говорят матери уходящим вдаль сыновьям? Береги себя!.. Ничего более точного история не придумала. И вряд ли придумает… – Мама коротко усмехается. – Но у нас есть и ещё одна тема для разговора. Тема, которую ты меньше всего ожидаешь…
– Какая же, мамочка?
– Медицинская.
Действительно, такой темы я не ожидал.
Хотя, конечно, чему удивляться: мама – врач.
– Слушаю, мама. И заранее слушаюсь. По привычке.
– Есть, Алик, информация, которую у нас не передают по радио. До сих пор ты мог без неё обходиться. Теперь положено узнать.
– Дополнительные прививки?
– Увы… – Мама вздыхает. – Никто не знает, какие тебе теперь нужны прививки. Знали бы – сделали бы. Ищем! Всеми способами. И тебе придётся принять в этом участие.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
