Но после второго взрыва за Блюменфельдом приехали из ФСБ.
— В Лефортово мне показали фотографию какого-то человека, сказали, что это Гочияев и что это ему я сдал в аренду помещение. Я ответил, что этого человека не видел. Но мне настоятельно рекомендовали признать в нем Гочияева. Я все понял и больше не возражал, подписал показания… На фото был человек с простоватым лицом, а тот, который приходил и которому я сдал помещение, внешне выглядел интеллектуалом. У меня сложилось впечатление, что он еврей. Причем еврей с кавказскими корнями. Я об этом неоднократно заявлял следствию.
Комментируя находки Трепашкина, Саша Литвиненко объявил, что дело можно считать без пяти минут раскрытым. Человека, арендовавшего помещения, помимо Блюменфельда, должны были видеть еще в трех домах. Телефонные контакты Гочияева, Блюменфельда, Лазовского, Королевой и остальных фигурантов легко устанавливаются, так же как и связи Крымшамхалова и Деккушева.
И хотя официальное следствие вело себя на манер “черного ящика”, не выдавая наружу никакой информации, казалось, что в конечном итоге истина выйдет на поверхность. Ведь рано или поздно должен состояться суд над Деккушевым и Крымшамхаловым — двумя подозреваемыми, сидевшими в Лефортово. У Трепашкина, как представителя Тани и Алены Морозовых, будет право на перекрестный допрос, вызов дополнительных свидетелей и доступ к материалам дела. В зале суда будут журналисты со всего света и депутаты Думы — члены “Общественной комиссии”. Трепашкин задаст свои вопросы. Блюменфельд повторит свой рассказ. Трепашкин заявит ходатайство о проверке телефонных звонков Гочияева. Он спросит у обвиняемых знаком ли им Макс Лазовский и откуда им известно о роли адмирала Угрюмова, о которой он писали в письме Фельштинскому. Вот тогда-то все и раскроется.
Во всяком случае, нам хотелось в это верить…
Массовое захоронение в Чечне. (Эдди Опп/Коммерсантъ)
“…имелись доказательства существования эскадронов смерти, массовых зверств, расстрелов, похищений и пыток — сотни эпизодов”.
Ачемез Гочияев (справа) и фоторобот террориста с ул. Гурьянова
“Трепашкин обнаружил, что фоторобот, обнародованный сразу после взрыва, вскоре исчез из обращения. Вместо него появилось паспортное фото Гочияева”.
Часть VIII
Театр военных действий
Глава 23. Чеченский вердикт
Грозный, 19 августа 2002 года. Неподалеку от штаба федеральных сил в Ханкале ракетным огнем повстанцев сбит гигантский транспортный вертолет МИ-26. Погибло 119 военных — самая высокая цифра ежедневных потерь федералов за три года войны.
Для Саши с Мариной, Бориса с Путиным, Ахмеда Закаева, меня и всех остальных участников этой истории война в Чечне была в каком-то смысле общей координатой, задним планом, на фоне которого разворачивались события, строились и рвались отношения, играли страсти и плелись интриги. В Чечне погибла российская демократия. Из-за Чечни начался конфликт Бориса с “партией войны”, втянувший Сашу в водоворот кремлевских интриг. Из-за Чечни Путин поссорился с Западом. Для чеченцев эта война стала национальной катастрофой — гибелью четверти населения, крушением надежд на независимость, разочарованием в западных ценностях и ростом исламского экстремизма.
Чечня стала питательной средой, на которой взросли темные силы, стоявшие, по мнению Саши, за всеми злодействами российской власти, от взрывов домов до его собственного отравления. Из сострадания к жертвам чеченской бойни выросла Сашина дружба с Ахмедом Закаевым.
Закаев приехал в Англию в декабре 2002 года, через полтора месяца после того как его арестовали а затем отпустили в Дании по российскому запросу в связи с захватом театра на Дубровке. Его прибытие и сотрудничество с лагерем Березовского под крылом у британцевпревратило Лондон в глазах Путина в легитимный театр военных действий. Нейтрализация “вражьего гнезда” стала боевой задачей. Поначалу Россия просила выдать Ахмеда и Бориса по-хорошему. Отказ в экстрадиции вызвал в Кремле истерику; британцев обвинили в “лицемерии и двойных стандартах”. Когда стало ясно, что законные способы исчерпаны, настала очередь “активных мероприятий”.
В АВГУСТЕ 2002 года, месяца за полтора до захвата театра на Дубровке, я организовал встречу Закаева с Иваном Рыбкиным, бывшим спикером Госдумы и секретарем Совбеза, который когда-то вместе с Борисом готовил мирный договор с чеченцами. Рыбкин был одним из немногих российских политиков, которые еще осмеливались перечить Путину. Но, согласившись на встречу с Закаевым, он перешел все границы, бросил Путину прямой вызов.
Чеченский конфликт к тому времени пришел к патовой ситуации. Федеральные силы контролировали большую часть территории, но только днем. По ночам республика переходила под контроль повстанцев, у которых в каждой деревне была своя подпольная группа. Партизаны изматывали федералов, минируя дороги и устраивая засады. В российских политических кругах, и в армии росло недовольство войной.
Зверства российских солдат по отношению к гражданскому населению ослабили влияние умеренного президента Масхадова в пользу радикала Шамиля Басаева, угрожая превратить весь Северный Кавказ в рассадник исламского экстремизма. Масхадов продолжал взывать к Западу, чтобы тот склонил Москву к переговорам, давая понять, что готов к компромиссу и больше не настаивает на полной независимости. Западные правительства, опасаясь, что чеченский кризис лишь раздувает огонь джихада во всем мире, надоедали Путину увещеваниями согласиться на переговоры. Кремль, в свою очередь, настаивал, чтобы Запад признал Масхадова террористом. Тем временем двое масхадовских посланников, Ахмед Закаев в Европе и Ильяс Ахмадов в США, свободно передвигались по миру, встречаясь с депутатами парламентов, устраивая пресс-конференции и выступая с лекциями.
Призывы к переговорам выводили Путина из себя. С самой первой минуты это была его война, и он не мог допустить иного исхода, кроме полной победы. Что уж говорить о генералах, совершивших военные преступления. Любая договоренность с Масхадовым казалась ему унизительным поражением; ему нужна была безоговорочная капитуляция. Он лично руководил этой войной и эмоционально воспринимал все, что имело к ней отношение. Журналисты знали, что вопросы о Чечне мгновенно выводят президента из равновесия. Время от времени его эмоции вырывались наружу. Как-то французский журналист спросил на пресс-конференции: “Не кажется ли Вам, господин президент, что заодно с терроризмом вы ликвидируете гражданское население Чечни?”
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
