– Все спокойно вроде бы. – Верный медленно провел рукой по белой щетине на подбородке. – Сволле, бери дюжину человек и веди под прикрытием холма вон в ту рощу. Жди там и, коли они нас увидят и побегут туда, покончи с ними.
– Будет сделано, генерал. Умно и просто, правда?
– Нет ничего хуже, чем слишком много планов. Поди упомни их все, да не напутай чего… Ты ведь не напутаешь, Сволле?
– Я? Нет, генерал. Буду сидеть в роще, если увижу, что бежит кто-то, – атакую. Точно как на Высоком берегу.
– С той лишь разницей, что Меркатто нынче на другой стороне.
– Ага. Сучка недоделанная.
– Эй, эй, – сказал Верный. – Капельку уважения. Ты радовался и хлопал ей, когда она тебе победы приносила, так и теперь похлопать не мешает. Беда со всяким может случиться, знаешь ли. Только и всего. Это не значит, что человека надо перестать уважать.
– Верно. Простите. – Сволле немного помолчал. – А не лучше будет попробовать подкрасться туда, спешившись? Я к тому, что верхом-то нам в дом не въехать.
Верный смерил его долгим взглядом.
– Когда я отвернулся, успели выбрать нового капитан-генерала? И это ты?
– Нет, нет, что вы, просто…
– Подкрадываться – это не мое, Сволле. К тому же ты так часто моешься, что Меркатто наверняка унюхает тебя шагов за сто и насторожится. Нет уж, к дому мы поскачем, побережем мои старые колени. Как только проверим окрестности. Если для нас все-таки приготовлены сюрпризы, лучше оставаться в седле. – Он покосился на Трясучку: – Что скажешь, парень?
– Ничего. – Трясучка успел увидеть достаточно, чтобы понять – Верный хороший заместитель, но плохой командир. Дело свое знает, но воображения не имеет. Привык действовать определенным образом и уже не может иначе, даже если требуется сменить тактику. Однако говорить об этом вслух он не собирался. Сильному вождю еще может понравиться, если кто-то выступит с предложением получше, слабому – никогда. – Нельзя ли мне получить обратно свой топор?
Верный усмехнулся:
– Можно, конечно. Как только я увижу Меркатто мертвой. – Повернулся, чтобы спуститься к лошади, запнулся о плащ, злобно дернул его вверх и перебросил нижний край через плечо. – Дерьмо. Знал же, что лучше надеть что-нибудь покороче.
Трясучка перед тем, как последовать за ним, бросил последний взгляд на дом и покачал головой. Нет ничего хуже, чем слишком много планов, это правда. Но слишком мало – считай, то же самое.
Морвир захлопал глазами.
– Но…
Медленно шагнул к Дэй. Нога подвернулась, он пошатнулся, толкнул стол, опрокинув колбу, чье содержимое, шипя, растеклось по столешнице. Схватился рукой за горло, уже понимая, что она сделала, чувствуя, как понимание это разливается по жилам холодом. Уже зная, какими будут последствия.
– Король… – прохрипел он, – …ядов?
– Что же еще? Осторожность – на первом месте, всегда.
Он поморщился – от боли в крохотной ранке на руке и куда более глубокой ране в сердце, нанесенной страшным предательством. Закашлялся, упал на колени, протянул к Дэй трясущуюся руку.
– Но…
Она отбросила его руку носком башмака.
– Обречен на непонимание? – Лицо ее исказилось презрением. Даже ненавистью. Прелестная маска кротости, обожания, невинности спала наконец. – Да что в тебе понимать, чванливый паразит? Тебя насквозь видно, как стеклянного!
Сильней ударить было невозможно. Неблагодарность… и это после всего, что он ей дал! Свои знания, свои деньги, свою… отеческую любовь!
– Душа младенца в теле убийцы! Задира и трус одновременно! Кастор Морвир – величайший отравитель в мире? Величайший зануда в мире – это да, это…
С непостижимым проворством он метнулся вперед, нырнул под стол, резанув при этом скальпелем по ее лодыжке, и вскочил на ноги с другой стороны. Насмешливо уставился на девушку сквозь переплетенье изогнутых трубок и прочих деталей аппарата, в стеклянных и металлических поверхностях коих играли отражения огоньков горелок.
– Ха-ха! – вскричал, абсолютно живой и ни в коей мере не умирающий. – Ты меня отравила? Великого Кастора Морвира убила собственная помощница? Нет, думается мне!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Она взглянула на свою окровавленную лодыжку, вскинула на него широко распахнутые глаза.
– Это был не король ядов, дура! – выкрикнул он. – Жидкость, которая видом, вкусом и запахом не отличается от воды?.. Это и есть вода! Я научил тебя способу производить воду, совершенно безвредную! В отличие от концентрата, которым только что тебя уколол, способным убить дюжину лошадей!
Сунув руку в потайной карман рубахи, он безошибочно выудил кончиками пальцев нужную склянку, в которой блеснуло что-то прозрачное, и показал ей.
– Противоядие.
Дэй вздрогнула при виде склянки, попыталась обежать стол с одной стороны, потом с другой, но ей далеко было до его проворства, и он ускользал без труда.
– Верх неприличия, дорогая! Гоняться друг за другом вокруг нашего аппарата, в каком-то сарае, на грязной ферме! Верх неприличия!
– Пожалуйста, – выдохнула она, – пожалуйста… я никогда… я…
– Не конфузь нас обоих! Ты показала уже свое истинное лицо… хищница неблагодарная! Разоблачила себя, вероломная дура!
– Я не хотела, чтобы на меня свалили вину! Меркатто сказала, что вы рано или поздно переметнетесь к Орсо. И сделаете меня козлом отпущения! Меркатто сказала…
– Меркатто? И ты ее слушала? Слушала, как меня хулит эта полоумная, обкурившаяся хаски, этот палач, на совести которого реки крови? Воистину, достойный путеводный маяк! Проклятье, как я мог быть настолько глуп, чтобы доверять кому-то из вас… В одном ты права, пожалуй, я и впрямь подобен младенцу. Сама незапятнанная невинность! Само милосердие даже к незаслуживающим его! – Он бросил Дэй противоядие. – И пусть только кто-нибудь скажет… – провозгласил, глядя, как она нашаривает склянку в соломе, – …что я не самый… – как хватает ее и выдергивает пробку, – …великодушный, сострадательный и всепрощающий отравитель… – как высасывает содержимое, – …во всем Земном круге!
Дэй утерла рот и выдохнула:
– Нам… нужно поговорить.
– Поговорим, конечно. Но недолго.
Ресницы ее дрогнули, по лицу пробежала судорога. В точности как он и ожидал. Наморщив нос, Морвир бросил на стол скальпель.
– На лезвии яда не было. Но ты выпила только что неразведенный настой леопардового цветка.
Глаза у Дэй закатились, лицо покраснело. Она рухнула на солому и задергалась. На губах запузырилась пена.
Морвир шагнул вперед, наклонился над ней, оскалив зубы, и потыкал в грудь скрюченным пальцем.
– Тебе – убить меня? Отравить меня? Кастора Морвира? – Каблуки ее дробно застучали по полу, вздымая облачка соломенной пыли. – Я – единственный король ядов, а ты… наивная дура! – Судороги сменились дрожью, тело выгнулось колесом. – Наглая! Самонадеянная! Злая! Э-э-э… – Задыхаясь от негодования, он замешкался в поисках нужного слова и тут понял, что она мертва.
Помолчал, глядя, как постепенно обмякает тело. Потом рявкнул:
– Дерьмо! Полное дерьмо!
Удовлетворение от победы растаяло быстро, как снег, выпавший в конце весны. На смену явилось сокрушительное разочарование, боль и горечь. И растерянность, когда до него дошло, как изменилось вдруг его положение. Он остался без помощницы. И без нанимательницы. Ибо после услышанного от Дэй сомневаться не приходилось – виновата во всем была Меркатто с ее интригами. Вместо благодарности за самоотверженный тяжкий труд в ее интересах его ждала смерть. И как он не предвидел такого поворота событий? Почему оказался не готов к нему после всех превратностей судьбы, которые уже пришлось претерпеть? Видимо, он слишком мягкий человек, чтобы жить в этой жестокой стране, в этот непрощающий век. Слишком доверчивый и дружелюбный – не на пользу себе. Видит мир в розовых тонах – из-за собственной доброжелательности, и его проклятье – вечно ждать от людей лучшего.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Стеклянный?.. Дерьмо! Ты… дерьмо! – Он обиженно принялся пинать тело Дэй, вздрагивавшее от каждого удара башмаком. – Чванливый?.. – Голос его сорвался на визг. – Это я-то – сама чертова скромность!
