что вместе они не будут, потому что им друг от друга на самом деле плохо (а Лев все эти годы думал, что хорошо), и быстро отключал вызов, словно убегая от разговора.
Лев снова оставался один. А быть одному, когда тебе сказали такое, почему-то страшнее.
В следующую ночь, начав с формальных вопросов о детях, они снова перешли к выяснению отношений – к этой самой непонятной, самой невыносимой для Льва дилемме: как можно любить друг друга, но при этом делать друг друга несчастными. Слава опять попытался улизнуть, потянувшись к красной трубке отключения звонка, но Лев, уловив этот порыв, остановил его: - Пожалуйста, не бросай трубку.
Слава замер.
- Но мне пора. Нужно доделать проект.
- Дай мне пять минут, - попросил Лев. – Всего лишь пять. Я хочу кое-что сказать. Хорошо?
Слава кивнул: хорошо.
Лев не планировал говорить ничего особенного. Все его мысли даже мыслями назвать было нельзя: так, обрывки ощущений, клочки отдельных фраз, которые, собери между собой, а всё равно не поймешь, что он там имеет в виду.
Наверное, что-то вроде:
Я не понимаю, почему у нас не получается быть счастливыми друг с другом, но я хочу этого больше всего на свете. Рядом с тобой я чувствую себя нормальным. Рядом с тобой я хочу жить обычной жизнью и делать обычные вещи, рядом с тобой меня волнует наша семья, будущее, дети… Когда я один, я хочу напиться и сдохнуть. Меня ничего не волнует, когда я один. И мне очень жаль, что самая здоровая, самая нормальная версия меня, кажется тебе такой пугающей. Ведь на самом деле я еще хуже. Я думаю об этом всё время: я ведь хуже, чем ты думаешь, а ты и так не думаешь ничего хорошего, так насколько же я ужасен на самом деле?
Не хочу быть ужасным.
Не хочу быть ужасным.
Не хочу быть ужасным.
- Слава, - повторил Лев, так и не придумав, что сказать.
- Да? Я слушаю.
- Я уже несколько дней не сплю.
Он нахмурился:
- Почему?
- У меня… не получается.
- Просто бессонница?
Лев пожал плечами:
- Наверное. Вроде того.
- Принимал что-нибудь снотворное?
Чувствуя искреннее беспокойство в голосе Славы, глядя на чуть сведенные брови и посерьезневший взгляд, Лев не осмелился соврать ему. Или просто не захотел.
Он сказал:
- На самом деле, это не совсем бессонница.
- А что это?
- Кошмар наяву, - негромко ответил Лев. – Сонный паралич. Слышал о нём?
- Слышал, - Слава подался вперед, ближе к камере. – И у тебя эта хрень?
- Да.
- Давно?
- Несколько месяцев. Я из-за этого начал пить… Чтобы лучше спать. А потом много работал. Чтобы уставать и… тоже лучше спать.
Слава покивал:
- А теперь праздники, ты не пьёшь и не работаешь. Тебе хуже.
- Да.
Подумав, Слава уточнил:
- Больше ничего не помогает?
- Помогает.
- Что?
- Ты.
- Я? – он улыбнулся.
Лев смущенно опустил глаза. Тяжело было рассказывать, как он смотрел его любимые мультфильмы в гостиной, как обнимал выкраденную из шкафа футболку, как через запах и ощущения пытался внушить самому себе, что супруг рядом, и только тогда оно к нему не приходило.
Слава, не дождавшись пояснений, вдруг предложил:
- Хочешь я побуду с тобой?
Тогда уже Лев улыбнулся:
- Каким образом?
Слава пожал плечами:
- Просто… буду здесь. Давай не будем отключаться.
- Тебе будет неудобно…
Слава оборвал его:
- Давай я сам решу, удобно мне или нет.
- Да ну, я ребенок что ли?
- Ну, где-то глубоко внутри – наверняка, - он подмигнул. – Сейчас перезайду с ноутбука.
И, не дожидаясь согласия Льва, он отключился. А Лев, как на автопилоте, поднялся и поплелся в спальню: взял свой ноутбук, подключил к сети питания, открыл крышку. Окно Скайпа, как это всегда случалось при включении, вылезло на экране само собой. Лев посмотрел на время: 02:34
Он выключил верхний свет, включил лампу на прикроватной тумбочке, второпях, чтобы не делать этого перед Славой, скинул одежду и оставил её на спинке стула, а затем вместе с ноутбуком нырнул под одеяло. Ноутбук расположил на соседней подушке – там, где и хотел видеть настоящего, физически осязаемого Славу.
Слава тоже звонил из спальни: он, подперев голову рукой, лежал на кровати поверх застеленного покрывала, щурил глаз от солнечного света и улыбался в камеру.
- Ну, спокойной ночи? – произнес он.
- Ты тоже спать? – уточнил Лев.
- Я полежу рядом, - он опустил голову на подушку, сунул руки под щеку. – Подожду, пока ты не уснешь.
Лев забрался поглубже в одеяло, устроился удобней на подушке и неловко посмотрел на Славу. В который раз его накрыло удушающее чувство странности от всего, что происходило: они оба лежали в одной постели, смотрели друг другу в глаза и были при этом невыносимо далеко. Непреодолимо далеко. Несправедливо далеко.
Слава протянул руку, но она пропала за пределами камеры.
- Что ты делаешь? – спросил Лев.
- Глажу тебя по волосам.
«Я не чувствую», - с грустью подумал Лев и в глазах защипало. Только бы не заплакать…
- Закрывай глаза, - прошептал Слава.
Лев послушался, и понял, как это было необходимо: глазные яблоки ныли от боли, а веки казались тяжелыми, словно за ресницы кто-то подвесил груз. Не размыкая глаз, Лев попросил:
- Можешь что-нибудь рассказать?
- Что?
- Что угодно. Хочу слушать твой голос.
- Могу почитать.
- Давай.
Славина постель зашелестела, динамики коротко треснули, на миг стало тихо-тихо, а потом снова: шорох, скрип кровати и Лев услышал Славино дыхание так близко, словно они действительно лежали рядом.
- Только я не сначала, - несколько виновато объяснил Слава. – У меня тут закладка… Щас… - он прокашлялся, прошуршал страницами и ровным голосом начал читать: - С самого рождения над Майором Майором тяготели три проклятия: его мать, его отец и Генри Фонда, на которого он был до жути похож с пеленок. Еще когда Майор Майор даже не подозревал, что на свете существует некий Генри Фонда, он обнаружил, что, куда бы ни пошел, его всюду с кем‑то сравнивают, и притом нелестным для него образом…
Лев дослушал до момента смерти матери Майора Майора и больше ничего не запомнил, потому что, заснув, обнаружил Генри Фондой уже себя: ему приснилось, как в
