Она вспомнила Вевельсбург. Фонду удалось сохранить несколько запечатанных стеклянных ампул с таинственном порошком. Это был материал, с которым она работала с раннего детства, за ней записывали и зарисовывали физические и химические видения, структуру молекул, таинственные внутриатомные связи. Но она больше не хотела снабжать Фатера этими сведениями. Она больше не желала посвящать его в фундаментальные чертежи мироустройства.
Она протянула руку Дону – хотела показать шведу красоту оживших кристаллов. Но он выглядел страшно напуганным. Большие очки его запотели. Вместо того чтобы любоваться невиданным зрелищем, он потянулся к своей сумочке, достал нечто вроде ингалятора и сделал несколько жадных вдохов.
После трихлорэтена в глазах у него просветлело, и он полез в сумку за могадоном. Ему было наплевать на удивленные взгляды Елены – надо было как-то унять сердцебиение, иначе он так и останется здесь, на месте. Он не мог заставить себя сделать хотя бы шаг в этой ледяной преисподней.
Елена потянула его за наручники, и он со вздохом осознал, что вопрос, двигаться ли ему дальше или остаться на месте, решает не он. Вслед за остальными немцами они с Еленой двинулись под колышущийся свод.
Процессия медленно шла по коридору. Впереди маячили фигуры в белом камуфляже. Они передвигались вдоль змеящихся стен, как пятна света от невидимых фонарей.
Впереди всех в своем кресле-каталке ехал Фатер. Его безволосая голова блестела, как фонарь. Тихое жужжание электродвигателя каталки было единственным звуком, нарушавшим гробовую тишину. За спиной Фатера шел Эберляйн, время от времени поворачивая голову в очках, – ему почему-то важно было, какое впечатление производит на Дона все происходящее.
Они двигались довольно долго в полной тишине. Вдруг Дон различил далекий гул, похожий на раскат грома. Он словно катился навстречу им по призрачному готическому коридору, пока не превратился в оглушительный грохот. Дон покосился на Елену – изо рта у нее вырывались облачка пара в странном, словно снятом рапидом, ритме. Самому ему дышать становилось все труднее.
Дон опять полез в сумку, но рука его замерла – он понял, что они дошли до цели.
Тихое жужжание электромотора прекратилось – Фатер остановил свое кресло-каталку, и тут же один из следующих за ним коммандос поднял руку. Накатилась вторая волна грохота, такая мощная, что Дон почувствовал, как у него вибрирует позвоночник.
Он опять нащупал руку Елены. Она тихо пожала его пальцы, и оба замерли, ошеломленные открывшимся перед ними зрелищем.
Елена не знала, как определить свои ощущения, – ей столько раз рассказывали об этом сказочном подземном дворце, магическом источнике мудрости и разума. А сейчас, когда рассеялся туман, она поняла, что рассказы Фатера не соответствовали истине. Это вовсе не был Дворец Света и Разума. Это был Мавзолей Смерти.
Зал настолько высок, что потолка не видно. Далеко вверху угадывалось темное пространство с серебряными гвоздиками звезд. Откуда здесь звезды? – какой-то свод должен же быть, иначе зачем все эти колонны? Они заполняли все помещение, как роща мертвых, лишенных ветвей деревьев…
Она уже собиралась двинуться вперед, но вдруг почувствовала, как чья-то костистая рука сжала ее запястье. Она и не заметила, как Фатер подкатил на своей каталке.
– Этот лабиринт для тебя великоват, Елена, ты сама не справишься. Лучше, если ты будешь следовать за мной.
Он взялся за рычаг на пульте управления и сдвинул его вперед. Каталка покатилась к первому ряду колонн, оставляя за собой узкий двойной след. Белые тени коммандос следовали за Фатером. Они все время пригибались и оглядывались, словно ожидая нападения. Человек-жаба, раскачиваясь, неотлучно следовал за Эберляйном.
У Дона закружилась голова. Он был уверен, что все это не может происходить в действительности. Могадон подействовал – Дону оказалось совсем не трудно примириться с мыслью, что он галлюцинирует.
Елена рывками тянула его за собой, и ему ничего не оставалось, как, то и дело спотыкаясь, послушно следовать за ней. Зачем немцы притащили его сюда, он, как ни пытался, понять не мог.
Они шли мимо бесконечных колонн – вблизи колонны казались на удивление тонкими, похожими на тлеющие голубоватым свечением гигантские бенгальские огни. Дон никак не мог понять, каким образом такие тонкие опоры могут удерживать исполинскую тяжесть нависших над ними скал.
Он почему-то вспомнил Бубе, ее полуразвалившийся дом, гниющие яблоки в саду… стеклянный стол, под которым он любил лежать, слушая ее рассказы.
Пока он еще жив, жива и она, потому что живы в нем ее рассказы, как незаживающие ожоги. Но если он погибнет, погибнет и Бубе, и открывшаяся ему истина будет забыта навеки.
Он никогда не понимал, почему он так безумно любил бабушку, – ведь она своими рассказами, по сути, искалечила ему жизнь. Он не мог облегчить ее мучений. Даже ребенку не под силу повернуть время вспять. Насколько он себя помнил, он всю свою жизнь боролся с детскими страхами. Но сейчас, в этом ледяном подземном царстве, эта борьба казалась бессмысленной.
Дон посмотрел на Елену – она тоже пребывала в глубокой задумчивости.
Ее вел через ледовое подземелье голос матери. Мать шептала что-то о ласковом солнышке на балконе в южном пригороде Неаполя – наконец-то она сможет туда вернуться.
Это никак не обитель покоя, думала Елена, оглядываясь. Даже люди из Фонда не могли понять предназначение этого зала. Сейчас ей казалось, что она находится на границе двух миров и пленка между этим миром и тем, что лежит за его пределами, почти неощутима.
Ее мыслям помешала внезапная остановка. Фатер поставил свое кресло-каталку на тормоз и подозвал одного из коммандос – того, кто у них, очевидно, был за старшего.
Офицер снял с плеча автомат и передал его Фатеру. Тот дулом показал на расщелину примерно в сотне метров от них и жестом приказал рассредоточиться. Потом нажал на кнопку, и каталка двинулась дальше.
Дона вдруг охватило странное равнодушие. Он решил примириться с судьбой. Эта сверкающая зола, тонкие светящиеся колонны, поднимающиеся к невидимому потолку, сырой холодный туман… не все ли равно?
Но когда они прошли через колонный зал и оказались на открытом пространстве, сердце его забилось с такой скоростью, что вряд ли помогло бы все содержимое его сумки.
То, что он увидел перед собой, напоминало доисторическое захоронение – грубо высеченные огромные камни, поставленные по кругу диаметром не меньше ста метров. Но в середине этого Стоунхенджа… в самом центре круга он увидел то, от чего у него всю жизнь возникал рвотный рефлекс, и побороть его ему никогда не удавалось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
