счастье в дом!» Под столом груда костей неприятного вида. Крыса размером с лису оторвалась от пиршества, зыркнула на меня, удрала в щель. Щели тут – залюбуешься! Я сел на лавку, посидел, встал.
– Эй, миска!
Миска вяло шелохнулась. Закисшие остатки похлебки по краям обросли жирной плесенью. От движения плесень дрогнула, качнулась грязным пухом.
– Эй, миска! Иди мыться!
Ну да, разогнался. Не хочет она мыться. Сломалась, наверное.
Пошел я в спальню: «Хозяевам – здоровья!» Вместо ложа – груда вонючих шкур. В углу штаны валяются. Пошел во вторую спальню: «Гулять будем!» Нет, гулять не будем. Еще одна груда шкур. Я думал, Уот спит, а он не спит. По нужде убрел? Ладно, идем дальше. У нас тут комната Айталын, а у них?
Алаата! Как же это?!
– Здравствуйте, дедушка Сэркен!
– Чего орешь? – поздоровался со мной сказитель.
– Чего? Да вот, разное ору…
Я решил, что от старости дедушка стал глуховат, и повторил как можно громче:
– Гость в дом – радость в дом!
– Боотур, – похвалил меня дедушка. – Глоткой любого возьмет!
Он отложил орлиное перо в сторону:
– Радость, говоришь? Это ты, что ли?
– Ну, – согласился я. – Радость.
– Мне, значит, надо радоваться?
– Не вам, Уоту. Хотя вам тоже можно. А вы, получается…
Страшная догадка пронзила меня навылет. Я, понимаешь, хитрые планы строю, кричу-надрываюсь, а это вовсе и не дом Уота Усутаакы, а дом Сэркена Сэсена. А что? Нижний мир, берег Муус-Кудулу. Вода – огонь, прибой – ледяная шуга, песок – красней крови. И дедушка сидит, пишет: пером орла на плитах гранита. Кости под столом? Ну, кушал дедушка. Крыса? Так крысе без разницы, сказитель ты или адьярай. Вонючие шкуры? Штаны? Дедушка один живет, у него прибираться некому. Балбес ты, Юрюн Уолан, со всеми твоими планами…
– Да, – сказал дедушка. – Да и нет.
– Что?!
– Да, балбес. Нет, это не мой дом.
– Вы в плену? Я вас спасу!
3. Я буду жить вечно
Ну конечно! С Уота станется: выкрал дедушку силой. Зачем? Да чтобы он его свадьбу воспел! «Гору дичи для пира я притащу, до отвала я угощу всех твоих худородных друзей, всех твоих отощалых гостей…» Нет уж, дудки! Пусть тебя вороны воспевают!
– Балбес, – повторил дедушка. Он глядел на меня так, словно сочинял погребальную песню. – Добрый балбес. Честный. Славный ты горшок, Юрюн, даже жалко.
– Горшок?
– Забыл? А ведь я тебе говорил: «Повадился горшок по воду ходить!»
– По кривой дорожке? Помню, дедушка! Вы еще добавили: «Гляди, голову не расшиби!» Вот она, голова! Целехонька! Все, кончился ваш плен. Идемте спасаться!
Он обмакнул перо в мелкую, выточенную из цельного куска бирюзы плошечку, где бултыхалась красная густая кровь. Начертал на тонюсенькой плитке два-три ряда знаков. Кровь прожгла камень, знаки отпечатались в граните. Я терпеливо ждал. Человек в годах, спасается в свое удовольствие, не торопясь. Обычное дело.
– Извини, – вздохнул дедушка. – Я не в плену.
– А где?
– Я в гостях.
И насмешливо гаркнул басом:
– Гость в дом – радость в дом!
– В гостях?
– Да.
– Вы? В гостях у Уота?!
– Да.
– А хозяин где?
– Уехал по делам. Я у него часто живу, подолгу. Тишина здесь, покой.
– Покой? – усомнился я.
– Ну, когда Уот уедет, тогда покой. Да и так ничего, когда он дома. Уот меня любит, я ему перед сном песни пою. Колыбельные, про битвы. Вот, например, из свеженького…
Дедушка вгляделся в начертанное:
Порожденный в воинственный век,
Боотур подземной страны
Сквозь прожженный бубен сестры своей
Пролетел
И рухнул в водоворот,
В кипящую глубину,
Сомкнувшуюся над его головой.
Великий воин средней земли,
Увидев гибель врага,
Воскликнул:
– Уруй! Уруй!
Слава и торжество!
Бубен? Боотур? Я ничего не понял. С другой стороны, много ли я смыслю в колыбельных для Уота? Сам бы я в жизни не заснул под «уруй, уруй!» – так я и не Уот.
– Очень хорошо, – похвалил я.
– Очень?
Вы еще помните, что я не умею врать. Вот и дедушка почуял.
– Отлично! Прекрасно! Чудесно!
– Замолчи!
Он вскочил, потрясая каменной плиткой. Кажется, он хотел размозжить мне голову, во исполнение своего давнего предупреждения. На щеках дедушки вспыхнул гневный румянец. Губы плясали танец битии[89], слюна текла на бороду. Я отступил на шаг, искренне недоумевая: чем я обидел Сэркена Сэсена? Недостаточной похвалой?
– Отлично? – бушевал дедушка. Вокруг его лысины клубилось облако седых волос. – Чудесно? Ты думаешь, я это хотел написать? Это?! «Сквозь прожженный бубен сестры своей…»?! Да? «Пролетел и рухнул в водоворот»?! Это?! Болван! Я хотел рассказать о гордом мальчишке! О щенке, который родился среди матерых волков! Глупом, отважном, тщеславном щенке! Он так завидовал братьям-волкам, так хотел сделаться вожаком, что разорвался натрое! Три тени вместо трех душ! Думаешь, его убил твой брат? Его убила ревность! Зависть! Гордыня! Вот о чем я писал, вот что облекал в слова… И что вышло в итоге? «Сквозь прожженный бубен сестры своей…» Я не могу написать ничего другого! Разучился! Сам себя обокрал! «И с грозным криком нанес удар адьараю по голове, по ржавому шлему его…» Нравится? «И тут, отколь ни возьмись, у отродья подземной тьмы появился в левой руке заколдованный меч…» Нравится? «Средней земли исполин увернулся, из-под меча ускользнул, вражий удар его не задел, вреда не нанес ему…» Нравится, бес тебя дери?! Бах, трах, тарарах – все, что мне осталось! А вы хлопаете, восхищаетесь: чудесно! прекрасно! У вас животы урчат от вожделения! Вам, кретинам, только этого и надо… Давай, старик! пой еще! еще!!! Будьте вы прокляты, пиявки! Раз я проклят, тогда и вы со мной…
Я смотрел на дедушку и видел то, чего не заметил ребенком. Слишком мудрый взор. Слишком гневная речь. Слишком яркие жесты. Всё слишком. Дружба с дядей Сарыном не прошла для меня даром.
– Облик? – спросил я. – Это ваш облик, да? Первый Сказитель?
Мои слова ударили дедушку под дых. Он грохнул пластинкой оземь: осколки брызнули градом. Зашелся кашлем, согнулся в три погибели.
– Откуда? – прохрипел Сэркен Сэсен. – Как ты понял, горшок?
Вторая пластинка: бац! Вдрызг. Я поискал взглядом: ф-фух, почудилось. Примерещилось, что значки таежным гнусом разлетелись кто куда.
– Сарын-тойон. Он когда Первый Человек, делается вроде вас. Хочет одного, творит другое, получается третье. Я его на днях мордой в землю тыкал. Он глазами целую ямищу вырыл…
– Зачем?
– Зачем вырыл?
– Зачем тыкал!
Третья пластинка: татат-халахай! Перо: хрусть! Кровь из плошки: хлюп! Хорошо еще, не на меня. Дурная примета: заранее в крови
