Будучи еще в Финляндии, Солоневичи познакомились с приезжавшими сюда Скоблиным и Плевицкой. После встречи между Скоблиными и братьями завязалась переписка — условная и шифрованная.
Летом 1937 года братья Солоневичи выехали из Софии во Францию. Некая госпожа Носенко, проживавшая в Швейцарии, в письме генералу Миллеру от 22 июля 1937 года сообщала о своей встрече с братьями и просила его как можно скорее повидаться с ними.
А несколько раньше старшие алексеевцы, председатель Общества Галлиполийцев генерал-майор М. М. Зинкевич и возглавитель алексеевцев в Париже полковник С. А. Мацылев, обменялись письмами о Солоневичах.
Доверительно, только для личного пользования, Зинкевич писал из Софии 10 июня 1937 года:
«Дорогой Сергей Александрович, вы пишете, что у нас нет ничего общего с братьями Солоневичами. Я отлично понимаю мотивы вашего предупреждения. Но, в свою очередь, укажу вам на другую сторону дела. После прибытия своего в Софию братья Солоневичи были взяты под наблюдение местными властями, несмотря на благоприятные сведения, сообщенные финляндской полицией. (Всё же кажется, что финляндский штаб не разделял этого мнения). Это наблюдение установило, самым точным образом, что Борис связан с большевиками. Он был сфотографирован секретной болгарской полицией в момент, когда передавал пакет большевистскому агенту. Впрочем, была под контролем и вся подготовительная работа к свиданию и по прямой связи с Москвой.
К тому же можно удивляться, что полпредство СССР в Софии никогда не протестовало против печатания их газеты „Голос России“».
По-видимому, лояльный к Миллеру Мацылев беседовал с ним после письма Зинкевича. 28 июля Е. К. Миллер в письме к Зинкевичу, отправленном из Туссю-ля-Маделен, защищал Солоневичей от подозрений и сообщал об их предстоявшем визите в Баньоль-де-л’Орн, где он проходил очередной курс лечения.
1 и 2 августа Иван Солоневич был гостем Миллера в Баньоль. А эти же дни Борис Солоневич провел в обществе Скоблиных[106].
Среди бумаг, захваченных в отеле «Пакс», были обнаружены два письма Бориса Солоневича. Перебравшись в Брюссель, Борис написал 23 августа письмо Плевицкой условным текстом относительно своей якобы задуманной женитьбы:
«…Будьте так добры, дорогая Надежда Васильевна, напишите мне и дайте кое-какие подробности о Нил (так я уже называю мою будущую жену). Сообщите мне об ее образовании, характере, темпераменте, внешности и росте , о всех ее талантах, в случае их наличия у нее… Наконец, обо всём, что вы могли бы счесть интересным для жениха, незнакомого со своей невестой[107].
Я вас прошу довести до конца предпринятое вами дело и „женить молодого человека“. Относительно Нил — нет ли у нее в Бельгии друзей или знакомых, чтобы иметь возможность устроить ее приезд сюда (ясно, что я беру на себя все расходы по путешествию, но об этом вам не нужно ставить Нил в известность) и узреть ее в природном величии. С другой стороны, чтобы не забыть об этом, я хочу жениться в этом году. Что касается дел, то издание газеты в Бельгии представляется очень накладным: больше чем на 50 процентов дороже, чем в Софии. По этой же причине Иван Лукьянович уже выехал в Софию.
Что до меня, то я остаюсь в Брюсселе, где попробую зацепиться. Не знаю, удастся ли мне это; всё же я намерен остаться жить здесь.
Сердечный привет Николаю Владимировичу. А вам, дорогая Надежда Васильевна, приношу мою благодарность и целую ваши ручки.
Б. Солоневич или дядя Боб.
Б. Солоневич, 128, рю Прево, Брюссель 23- VIII.»
Прошло немного дней, и в письме без даты Борис писал:
«Дорогая Надежда Васильевна! С большой радостью я узнал, что в конце сентября вы приедете с Н. В. С. в Брюссель на праздник корниловцев. При этой оказии я расскажу вам о моей неудаче с Нилой. Сердечный привет от опечаленного жениха с разбитым сердцем. Б.»
О какой женитьбе шла речь? Борис Солоневич был женат, его жена Ирина и ребенок остались в СССР. И жениховство в письме было не очень удачным камуфляжем каких-то совместных затей. Установив подозрительные стороны отношений Бориса Солоневича и Плевицкой, французское следствие не смогло точно определить, имели ли эти письма отношение к похищению генерала Миллера.
* * *
Подозревая Солоневичей в стремлении создать третий «трест», генерал Добровольский писал 14 августа Е. К. Миллеру:
«…я весьма удовлетворен статьей генерала Зинкевича, опубликованной в № 48 „Галлиполийского Вестника“ подзаголовком „Неотложная задача“, и особенно местом, в котором рассматривается возможность создания треста, который, применяя психологические методы, сможет довести до абсурда антикоммунистические настроения эмиграции».
* * *
После похищения Е. К. Миллера Иван Солоневич со всей свойственной ему энергией защищал «Внутреннюю линию» и резко осуждал НТСНП и меня за разоблачение ее деятельности.
Но, защищая Скоблина по настоятельной просьбе генерала Абрамова, уверявшего, что предательство Скоблина — вещь невозможная, Солоневич признался, что «сел в калошу». Такая, вопреки очевидности, защита Скоблина поразила многочисленных читателей и грозила подрывом его газете. Пришлось срочно оправдываться ссылкой на авторитет Абрамова и защищаться самому:
«Я совсем не стыжусь моей первой защиты Скоблина. Слишком взвинчены нервы у Зарубежья и слишком щедро кидает оно обвинения в провокации. Лично я к ним привык. Были обвинения в психологическом тресте, и ходят разговоры о том, что ген. Миллера похитили именно мы с братом».
Но то обстоятельство, что, благодаря генералу Абрамову, Иван «сел в калошу», побудило его занять открыто враждебную позицию по отношению к РОВСу. Нарастал конфликт. Отмежевавшись полностью от РОВСа и его «Внутренней линии», Солоневич пошел походом против всех генералов РОВСа. С каждым новым номером «Голоса России» тон его высказываний становился всё более резким, враждебным и злобным. От былой зависимости от «Внутренней линии» не осталось ни следа. Кстати, тому способствовала и полная материальная независимость газеты. Стремление к дальнейшим успехам и к популярности среди «штабс-капитанов» диктовало Ивану и независимую линию поведения.
* * *
Утром 3 февраля 1938 года в редакцию «Голоса России» вошел неизвестный человек. Он принес пакет, выглядевший как связка книг, и тотчас же удалился. Взрывом спрятанной в пакете адской машины был разорван на куски секретарь Солоневича Н. П. Михайлов. Жена Ивана Тамара Владимировна была тяжело ранена и после страшных мучений скончалась в больнице. Цель покушавшегося и за ним стоявших достигнута не была — Ивана Солоневича в этот момент в комнате не оказалось.
Накануне взрыва Иван много работал и поздно лег спать. Он «проспал свою смерть» и проснулся от взрыва в своей комнате по соседству с редакцией. Вырванная из косяка дверь врезалась в стену в нескольких сантиметрах от головы Солоневича. Он уцелел, а с ним и «Голос России».
Похоронив жену, безопасности ради, Иван Солоневич уехал в Германию и оттуда продолжал редактировать газету. Его нападки на РОВС усилились, бил он по всем — правым и виноватым. И то ли в порыве саморекламы, то ли под воздействием винных паров, он заявил в № 102 «Голоса России»:
«Сейчас нелепо было бы отрицать тот факт, что в национальной части эмиграции я являюсь самой крупной величиной».
Стараниями «Внутренней линии», в лице А. А. Браунера связанной с «Общественной Безопасностью» Болгарии, после выхода № 111 «Голос России» был закрыт.
Но на текущем счету в Софии у Солоневича имелось около 100 тысяч франков и, кроме того, за переведенные на иностранные языки его книги ему причиталось еще около 500 тысяч. Имея такой капитал, через своего уполномоченного в Софии, В. К. Левашова, Солоневич получил разрешение на издание «Нашей Газеты».
Учитывая политический климат гитлеровской Германии, Иван заявил себя антисемитом. И в брошюре «Нашим друзьям» он обязался принять на себя «разработку основных положений „Белой Идеи“ в применении к условиям послесоветской России с учетом итальянского и германского опыта».
В каждом номере «Нашей Газеты» он беспощадно громил РОВС, обвиняя его в попытках задушить «Голос России». В номере 10 «Нашей Газеты» он писал:
«… Так как в этих попытках Скоблин был далеко не одинок, то совершенно позволительно спросить, в какой именно степени эта попытка отражала политику внутренней линии и в какой степени политику ОГПУ… Внутренняя линия влипла с делом Линицкого-Коморовского. Коморовского приютил болгарский РОВС. Выводы сенатора Трегубова о деле Линицкого — Коморовского не опубликованы. Выводы комиссии ген. Эрдели — просто лепет. Приказ генерала Архангельского о роспуске Внутренней линии — только канцелярская отписка. Внутренняя линия продолжает жить и действовать».
