— Я не знаю, чего мне загадать, джинн. Я не знаю, чего я хочу.
— Столько времени прошло…
— Ты думаешь, я не знаю? — Асад горько усмехнулся. — Ты же знаешь, что сделали с моим мозгом. Каждую минуту, каждую чертову секунду — я помню абсолютно все.
— Вообще-то я тоже, — прошелестел рядом бесплотный голос. — Когда меня вызывают из печати, я вынужден сопровождать своего хозяина везде и всюду. Как выяснилось, иногда это бывает тяжело. Так долго… так долго меня не держал на этом поводке еще никто.
— Ты ненавидишь меня?
— Я не умею ненавидеть. Даже не вполне понимаю, что это означает. Но мне тяжело, да.
— А чего пожелал бы ты сам, будь у тебя такая возможность?
— Я уже говорил. Разбить свою печать, освободиться, вернуться домой. Моей силы на это вполне хватит. Но я не могу чего-то желать для себя. И не питаю ложных надежд. Люди чересчур трясутся над своими желаниями. Они думают, что с моей помощью могут изменить свою жизнь.
— А это не так?
— Нет. И у тебя это не получилось. Ты просто продлил себя в будущее. Это не самое худшее желание, но и далеко не самое оригинальное.
— Скройся с глаз моих, — выдохнул Асад, сжимая кулаки.
Джинн исчез — Асад это почувствовал. Юноша-старик сунул руки в карманы и поднял глаза.
Он сразу же понял, куда привели его ноги: это был китайский квартал на самой окраине Столицы. Покатые крыши, маленькие магазинчики, за витринами которых таинственно мерцали огоньки свечей, повозки с тентами-гармошками (с повозок продавали необычно и остро пахнувшую еду), наперсточники, предсказатели судеб в цветастых халатах, проститутки с равнодушными раскосыми глазами, тощие собаки, роющиеся в мусоре, и, конечно же, неизменные опиумные курильни.
Он уже был здесь, и чем дальше, тем чаще сюда приходил. Асад постучал в одну из дверей над которой тускло мерцал зеленый фонарь, дверь открылась и из темноты ему в лицо пахнуло горячим воздухом, благовониями и воспоминаниями. Девушка с длинными черными волосами (сперва Асаду показалось, что на ней кимоно, но “кимоно” оказалось просто длинным полосатым халатом) равнодушно улыбнулась ему, взяла за руку и провела по узкому коридору в один из “приватных залов” — маленькую комнатку с кучей подушек на полу и широким топчаном.
Он принял из рук девушки тонкую трубку, затянулся и повалился на подушки, чувствуя, как от кончиков пальцев к солнечному сплетению потянулись щекочущие лучики невидимого тепла.
Все очень просто, джинн: я хочу быть счастливым. Это настолько просто, что даже ты не можешь мне помочь. Тебе нужно конкретное желание. Но беда в том, что мне оно тоже нужно. У меня осталось последнее, и это как последний патрон в стволе: проще выпустить его себе в голову.
Тысячи дверей, тысячи возможностей; ты можешь открыть любую, но после этого все остальные окажутся закрытыми. Можно ли представить себе более изысканную пытку?
И что самое паскудное, так это постоянное чувство, что решение — вот оно, что нужно лишь небольшое умственное усилие, и я все пойму, что То Самое Желание есть, оно существует, и это просто я такой дремучий идиот, что не вижу его, не вижу очевидного решения.
Знаешь, чего я хочу на самом деле? Стереть из памяти тот момент, когда я нашел печать в старой книге, забыть о самой возможности выбора, потому что это — страшное, непомерное бремя… но в какой момент чудо стало для меня инструментом пытки? Может быть, дело вовсе и не в чуде? Нет, нет, не в чуде, конечно…
А, может быть, в этом все и дело? Вернуться в прошлое, начать все сначала, прожить жизнь иначе… но как — “иначе”?? Я не умею иначе; это только дурак может думать, что вот, мол, вернусь в прошлое с тем багажом знаний, что имею сейчас, и ка-а-а-а-ак проживу все заново как надо! Не проживешь, балбес, не проживешь, потому что от себя ты никуда не убежишь, себя ты не изменишь никак, вот в чем фокус…
Аллауд-Дин прожил со своей любимой женщиной новую жизнь, жизнь простого счастливого парня, но это лишь потому, что он всегда им был. Он просто стал самим собой, а кем стать мне?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Деньги у меня есть, власти я не хочу, с любовью у меня не сложилось. И теперь я хочу понять, чего я хочу. Звучит как желание.
Вот что нужно было загадывать в самом начале.
Или… сделать так, чтобы ничего больше не хотеть?
Бред. Отсутствие желаний — смерть. Но их наличие — мука. Кто, кто так сделал?! И как это изменить? Мерлина бы сюда… Он бы что-нибудь придумал… Может, пожелать стать самым умным человеком в мире? А что если тогда я пойму, что решения у этой задачи нет? К черту. Все к черту.
Асад сделал еще одну затяжку и провалился в мягкую тьму.
Упавший на лес утренний туман пах мхом, холодом болота и грибами. Он тянул свои бледные щупальца из влажных оврагов, стлался по земле, но утреннее солнце резало его своими лучами, превращая в серые полосатые лохмотья, висевшие над поляной словно старые грязные тряпки.
Где-то в чаще мерно звенела кукушка, и Асад машинально принялся считать ее “ку-ку”, но потом улыбнулся и тряхнул головой: с подсчетом его лет кукушка в любом случае ошиблась бы.
Эта поляна в десяти верстах от Залесья имела в округе дурную славу: в здешних шахтах когда-то добывали медную руду, а потом тут завелись Черные Вдовушки, сильно проредившие шахтерскую артель. Вдовушек вывели, но шахты все равно закрыли и теперь штольни пустовали, храня в себе лишь старые воспоминания, пожелтевшие кости и пыль.
Здесь Асад и устроил себе убежище почти пятьдесят лет назад. В одной из штолен, в боковом проходе, где опоры были надежны, а цементные “мазки” в трещинах на потолке — нетронуты он оборудовал нечто вроде склада. Тут хранилось несколько шахтерских ламп, две бочки масла для них, воды и пищи месяца на два, а также три тщательно замаскированных тайника набитых золотыми империалами. Имелся здесь и склад с оружием.
Асад изучил каждый поворот этих подземных лабиринтов, поставил несколько ловушек и всегда приходил сюда с очками ночного виденья — простенькой колдовской игрушкой с зарядом лет на сто. Очки позволяли лишний раз не зажигать огня — так было спокойнее.
Как те, кто охотился за ним нашли это место? Следили за ним? От самой мысли о слежке которую он умудрился не заметить Асаду становилось не по себе. На него покушались уже семь раз и с каждым разом убийцы становились все изощреннее — в последний раз Асад едва унес ноги. Никого из них не удалось взять живьем, чтобы допросить, а теперь еще и это — “организация”. Он перелопатил папку, которую дал ему Мэйр и спокойствия Асаду это чтиво не добавило. За ним следили, о нем собирали информацию и деньги здесь были замешаны такие, что темнело в глазах.
Кто? Зачем?
— Вот и узнаем, — пробормотал Асад. — Вот сейчас и выясним…
На нем был военный камуфляжный комбинезон, высокие сапоги и вязаная шапочка. На поясе — набор метательных ножей, любимая сабля — подарок Мерлина, короткий меч, алхимическая граната и револьвер. Он не особо любил огнестрельное оружие, но стрелять умел хорошо.
Асад достал из маленького рюкзака полевой бинокль и внимательно осмотрел невысокий зеленый холмик скрывавший вход в штольню. Ага, вешка повалена. Дилетанты. Убийцы, кем бы они ни были, уже тут. Устроили засаду, значит. Он ухмыльнулся. Ладно, пусть так. Из шахты есть только один выход, он же вход. Убийцы сами себя загнали в ловушку. “Найти бы главного”, подумал он. “Кого-нибудь, кто сможет ответить на мои вопросы. А вопросов у меня много…”
…Сразу у входа в штольню на земле он заметил маленькое пятнышко крови. Ну да, конечно: один из его самострелов сработал. Болт был отравлен, значит, минус один — для таких ядов противоядий не придумали… Ага, а вот и ловушка, поставленная уже на него самого: маленький колдовской кристалл в трещине стены. Не виден, однако хорошо чувствуется. Асад привычно “вдохнул” эфир лишая ловушку ее заряда и скользнул внутрь, предварительно надев очки “Ночного глаза” (способность точечно разряжать колдовские предметы он развивал в себе столетиями).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
