– Хорошо, переключи их на меня, – ответил он, наконец, Крайтону. Заместитель стоически ждал, не реагируя на риторический вопрос начальника.
Картинка на наноэкране сменилась – подключилась вторая линия, на которой ждал ответа младший сын эмира Шотландии Абдель. Мортенс оценил отношение эмира. Ну что ж…
– Здравствуйте, дорогой мой Абдель, – Мортенс расплылся в улыбке.
– Салям, дорогой Мортимер, салям. – Тон сына эмира был скорее недовольным, чем приветливым.
Ну конечно же, папаша заставил недоноска бросить развлечения и заняться делом. Интересно, он на самом деле думает, что Мортенс не знает, как подобает здороваться сыновьям эмира с людьми положения директора СБА, или нарочно показывает свое отношение?
– К сожалению, любезнейший Абдель, – Мортенс вложил в обращению столько неприязни, сколько сумел, – мы не можем предложить больше десяти процентов. Вы же понимаете – на планете кризис.
Никуда он не денется – дизели в Шотландии на вес золота. Транспортировка двигателей из других Анклавов, даже из не столь далекого Франкфурта, увеличит стоимость раза в четыре. Так что деваться тебе, дорогой Абдель, некуда. Придется получить от папаши по попке – не договориться тебе, родной, о двадцати процентах.
А электроэнергию они все равно дадут. Немного, возможно, поартачатся, но дадут – иначе не получат не то что дополнительные двадцать процентов, но и того, что получали сейчас, им будет не видать как своих ушей.
– В энергетической отрасли кризис разгулялся больше всего, – Абдель не скрывал своего раздражения.
Сколько этому щенку лет? Мортенс видел его всего пару раз, и то мельком. Абдель показался ему совсем пацаном – лет девятнадцать-двадцать, не больше. Похоже, эмир ошибся в отпрыске: переговоры тот безбожно провалил.
– Да, разумеется, – Мортенс сделал вид, что не понял слов Абделя, – без экономичных дизелей сейчас никуда. Батареи Ллейтона, похоже, навсегда ушли в прошлое.
Ему показалось, или Абдель действительно поперхнулся?
– Вы же понимаете, дорогой Мортимер, нам нужны машины – восстановление атомных станций невозможно без хороших машин. Может статься, мы могли бы договориться о пятнадцати процентах?
– Упрек портит доброе дело, – с отеческим укором в голосе произнес Мортенс.
Он загрузил в свою «балалайку» длиннющий список арабских пословиц и использовал их при любой возможности на переговорах с шотландцами. Обычно это приводило их в замешательство на несколько секунд, в течение которых Мортенс мог насладиться тишиной и отсутствием льющихся изо ртов «дорогих британских друзей» слов, липких и сладких, как мед, но опасных, как цианистый калий.
– Мы поставляем вам достаточное количество двигателей, но, исключительно в знак проявления наших теплых и глубоко дружеских отношений, готовы увеличить поставки на десять процентов. Мой уважаемый Абдель.
– Мы, вероятно, не сможем…
Нет-нет, это уже никуда не годится. А что папа скажет на такой исход переговоров.
– К огромному сожалению, в связи с перебоями в электроснабжении, – Мортенс на дал договорить эмирскому отпрыску, сделав вид, что не расслышал его слов, – не исключено, что нам придется резко снизить количество производимых машин. А про электронные узлы тут и упоминать не стоит. Сами понимаете, дорогой Абдель, что об экспорте в таких условиях не может идти и речи.
– Я могу считать нашу договоренность о десяти процентах окончательной? – Тон резко сменился. Скорее полон страха, а не раздражения.
Ну что ж, значит, договорились.
– Разумеется, милейший Абдель. И речь пойдет только о продукции самого высокого качества.
Мир раскололся на куски, скрепленные тонкими ниточками. Разрушены заводы, остановились атомные станции, не работает сеть… И это только основные проблемы. В Эдинбурге все еще на так плохо – привычные инфраструктуры сохранились почти полностью. Одна беда: без электричества ничего не желает работать. А собственных электростанций у Анклава нет. Разве что пара небольших реакторов в Университете и Thunderhall, но их мощности с трудом хватало на те цеха и лаборатории, в которых они находились. Анклав задыхался, попав в энергетический коллапс. Британский халифат задыхался, лишившись почти всего – в том числе и части своих территорий: на юге жить стало невозможно, там рассыпались в прах несколько АЭС, превратив Ланданабад в радиоактивную пустыню. В огромный «карман», как теперь стали называть такие места.
Так что ниточки, еще державшие разорванные куски мира на последнем издыхании, все старались сохранить изо всех сил. И протянуть новые. Поэтому ссориться никто не хотел – ни Мортенс, ни эмир.
Но наказать эмира за дерзость все равно стоило. Не сильно, но чтобы заметил и понял намек.
– Крайтон?
– Да?
– Пускай наши люди отберут из продукции Ульссона дополнительную партию дизелей из частичной некондиции в счет этих десяти процентов. Эмир не станет возражать.
– Конечно, господин директор.
– Да, постарайтесь, чтобы гарантийный срок все узлы выдержали.
– Разумеется.
Голос ровный и спокойный до безобразия. Как ему удается сохранять столь серьезный тон?
Мортенс с силой, так, что заплясали черные круги, потер глаза и вытащил «балалайку» из разъема на затылке. Время спать еще не пришло, еще нужно встретиться с Филгорном.
Часы на большом черном коммуникаторе, висящем на стене, показывали половину второго ночи. Филгорн уже в приемной. Тоже, наверное, хочет спать. А может, прикорнул, пока шеф не допускает его в свои апартаменты. Ничего, пускай покемарит еще пять минут.
Мортенс хотел насладиться тишиной. Просто тупо посидеть в кресле, уставившись в темноту за окном, нарушаемую лишь тусклым светом двух экономичных фонарей, освещавших площадку перед холмом, на котором стоял Замок. Бездумная трата энергии. Никакого пафоса – охрана настояла: потратить сто ватт за ночь на фонари дешевле, чем держать постоянно включенной систему ночного видения. И энергетически, и по расходнику – «ночники» произвести возможно, но слишком уж дорого, а выходили из строя они довольно быстро.
Черт возьми, когда теперь доведется просто посидеть у окна? Или – на берегу Ферт-оф-Форта. Просто посидеть, посмотреть на воду, бросить с высокой набережной пару камешков, наблюдая, как, тихонько булькнув, они плавно опускаются в прозрачной воде на дно. Мортенс смотрел в черноту за окном и боялся повернуться. Потому что знал – стоит увидеть длинный полированный стол для совещаний, пачку каких-то бумаг на своем рабочем столе, разнообразные графики, планы, проекты и прожекты… стоит увидеть это все, как становилось ясно – никогда не увидеть той идиллии, которой хотел, страстно желал его разум. Мир стал другим. Мир остался прежним: с оскаленными зубами, выпущенными когтями и желанием урвать побольше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
