— Да, — Андрей ответил жестко, словно отрубил. — Да, можно. Иначе я должен буду считать виновным себя, что не бежал мальчишкой в Берлин. Винить свой советский народ, который не сделал вам тогда революцию. А революции делают сами, без чужого вмешательства. Вы говорите, что были комсомольцем, и все же вы пошли против Советского государства. Не правильнее ли было немного раньше и более активно идти против Гитлера?.. В том-то и беда, что в психику немецкого рабочего, крестьянина, интеллигента проник дух подчиненности. Каждый кому-то должен подчиняться — ефрейтору или мастеру, инструкции или приказу. Подчиняться бездумно, безоговорочно…
Франц уже не рад был, что завел разговор. Как разгорячился Андрей! В чем-то он прав, но не во всем.
— Я не во всем с вами согласен, — сказал Франц. — Я докажу вам это на деле…
Работа подвигалась медленно, но вскоре приемник все же был сделан. Франц что-то подкручивал, налаживал, и вдруг в матово-черной трубке послышался рокот, сквозь который доносились отдельные слова. Франц торжествующе поднял голову, снял наушники. Шепотом, таким же тихим, как звуки, доносившиеся из трубки, сказал:
— Слушай… Москва! — он настороженно поднял указательный палец.
Андрей прильнул ухом к черному пластмассовому кружку. Москва!.. Для него вокруг ничего больше не существовало. Говорит Москва!.. Ему показалось, что он узнает голос диктора, Левитан… Конечно, это Левитан. Сначала Андрей не мог вникнуть в содержание его слов. Что он читает? Не все ли равно… Главное — говорит Москва! Вдруг он затаил дыхание. Левитан читал: «Таким образом, немецкий план летнего наступления нужно считать полностью провалившимся. Опыт боев на Орловско-Курском направлении…» В приемнике что-то хрустнуло и замерло. Андрей нетерпеливо повернул голову к Францу, но тот уже сам принялся исправлять повреждение. На это понадобилось две-три минуты. Когда включили, Левитан повторял приказ Сталина… Трубка умолкла, а Воронцов все держал ее в руке — кончиками всех пальцев. Франц спросил:
— Что передавали?
— Наши войска отбили наступление… Под Курском. Большие трофеи. Ты понимаешь, как это здорово! — Андрей перешел на «ты». Он ликовал. — План гитлеровского наступления сорван. Третий раз сорван — под Москвой, под Сталинградом, теперь под Курском… Семьдесят тысяч убитых, подбито три тысячи танков…
— Ты говоришь о немецких потерях? — спросил Франц.
— Ну да, о чьих же! — Он посмотрел на Франца и осекся. На лице Франца отразилось страдание.
— Да… Я не могу, Андрей, разделить вашей радости… У меня это вызывает другие чувства. Прежде всего злость к тем, кто виноват в их гибели. Не к русским, нет… Там ведь погибли мои товарищи. Я немец, Андрей, и в этом сейчас наше различие. В отношении к тому, что мы услышали.
Воронцов понял. Как ярко предстал перед ним этот человек, в котором он еще до сих пор сомневался. Он схватил его руку и стиснул:
— Ты прав, Франц!.. Если бы ты сказал иначе, я бы усомнился в твоей честности… Только так и должен был ты говорить! Только так! — Андрей еще раз крепко сжал руку Франца.
Франц несколько растерялся от этого бурного излияния.
— Очень хорошо, что ты понял меня, Андрей… Приемник готов, но его лучше переносить по частям. В следующий раз я его разберу.
Они спрятали аппарат под полом, сверху завалили старыми штампами, железной рухлядью, и Франц Вилямцек ушел из мастерской. Во дворе он заранее выломал в заборе доску и мог через этот лаз проникать в переулок.
Два дня спустя Франц пришел опять, разобрал приемник, оставил схему, как его собрать. В следующее воскресенье аппарат переправили к Калиниченко. Везли его Груня, Андрей и Галина Даниловна, приехавшая специально в Берлин, Ехали в разных вагонах.
3
И все же они встретились — Регина с Янеком Касцевичем, носившим в Испании имя капитана Фернандо, встретились при невероятном стечении обстоятельств — через четыре года после того, как их пути разошлись, где-то там под Сантандером, на побережье Бискайи…
Восстание в варшавском гетто близилось к трагическому завершению. Это всем было ясно: и защитникам и генералу полиции Штруппу, который возглавил карательную экспедицию. Три недели отчаянного сопротивления неопытных и безоружных людей не принесли успеха повстанцам. День за днем эсэсовцы все теснее сжимали кольцо и с невероятной жестокостью истребляли евреев. Повстанцы еще держались в районе Мирановской площади и в прилегающих к ней кварталах, но конец был близок. Остальная часть гетто превратилась в руины. Эсэсовцы методически жгли дом за домом, взрывали здания, замуровывали подвалы, заливали водой колодцы, выкуривали газом повстанцев из канализационных труб и туннелей.
Генерал-майор Штрупп сообщил в одном из своих донесений в Берлин на Принц-Альбрехтштрассе:
«Сопротивление, которое оказывали евреи и бандиты, могло быть сломлено только при безжалостном использовании всей нашей силы и энергии как днем, так и ночью.
Чем дольше длилось сопротивление, тем более жестокими становились солдаты войск СС, полиция, солдаты и офицеры германской армии. Они выполняли свой долг неуклонно, в духе тесного товарищества и являли собой образцы солдат. Они работали с раннего утра и до поздней ночи.
Только лишь путем непрерывной и неустанной работы всех вышеуказанных лиц мы смогли захватить 56 055 евреев, истребление которых учтено нами. К этому надо добавить евреев, убитых во время взрывов или пожаров. Их число не поддается учету. Но некоторые данные указывают, что от 3 до 4 тысяч евреев еще находятся в подземных пещерах, убежищах и канализационных трубах. Поэтому решено не прекращать операций широких масштабов до тех пор, пока не будет убит последний еврей».
Генерал полиции Штрупп посылал из Варшавы, как с фронта, ежедневные донесения Гиммлеру. Одного он не мог понять, откуда просачивается помощь блокированным в гетто евреям, как проникают туда поляки. Но это факт — поляки сражаются рядом с евреями. Над последним пристанищем повстанцев, над Мирановской площадью, развевается не только еврейский, но и польский флаг…
В этот майский весенний день, когда солнце так мягко заливало землю теплом и светом, Янек Касцевич спустился в сырые, холодные варшавские катакомбы. Лабиринт подземных туннелей, переходов, сооруженный много десятилетий тому назад для стока канализационных вод, тянулся под городом на многие километры. Теперь подземный лабиринт пригодился, варшавские катакомбы стали единственным путем, которым можно было проникнуть в гетто.
Янека предупреждали — в гетто все кончено, оружие больше никому не нужно, там некому драться. И все же Янек пошел вместе со Стасем — они же обещали привезти оружие, продукты, а главное — патроны. Не может быть, чтобы все было кончено!..
Согнувшись, иногда на коленях или даже ползком пробирались они по заброшенным канализационным трубам, толкая впереди себя узкие тачки на резиновом ходу. Их сделали специально, узкие и бесшумные, для катакомб. Такую тачку можно провезти под самым носом у немцев, и они не услышат.
Янек и Стась благополучно добрались до условленного места. Здесь колодец, прикрытый люком, выходил на поверхность. Но в колодце никто их не встретил. Может быть, и в самом деле все кончилось. Посовещавшись, решили, что Янек выберется наверх. Надо же предупредить повстанцев, что груз доставлен, как обещали.
Янек осторожно приподнял чугунную плиту и зажмурился от яркого света. Тесная улочка, заваленная грудами обломков, была тиха и пустынна. Только в отдалении раздавались редкие выстрелы. Он перебежал на другую сторону, дошел до угла, и в этот момент воздух потряс грохот тяжелого взрыва. Здание, возле которого Янек только что вылез из колодца, дрогнуло, стена медленно пошатнулась и рухнула, завалив и улицу, и колодец. Янек почувствовал резкую боль в плече. Вскочив на ноги, оглушенный взрывом, он бросился в ближайший подъезд сгоревшего дома. Крыши здесь но было, только стены. Солнечные лучи падали на почерневшие кирпичи, на балки, на разбитую лестницу, уходившую кверху. Прислонившись к перилам, Янек медленно приходил в себя. Он начинал сознавать, что попал в нелепую западню. Обратный путь отрезан. Что теперь делать? Что угодно, только не оставаться одному. Если стреляют, значит… Янек решил — он присоединится к восставшим, может быть к последним. А что иначе?
Спотыкаясь о камни, он пошел к выходу. Осторожный шорох и следом шум упавшего кирпича заставили его вздрогнуть и оглянуться. На площадке мелькнула чья-то фигура. Янек успел заметить только плечо и руку с самодельной гранатой. Инстинктивно выхватил из-за пояса пистолет, прижался к стене. Человек, притаившись, тоже стоял и ждал наверху. Это была женщина — она что-то спросила по-еврейски. Янек не понял. Снова тишина. Потом по-польски:
