Гайлит увлекся рассказами киргизов и повернул экспедицию на Челкар.
Это было, конечно, большим проступком с его стороны – изменить намеченное задание, но он не мог противостоять желанию подобрать и «кости великанов».
На Челкаре действительно оказалось нечто в высшей степени интересное.
Кости в полтора и более метров длины, цельные и в обломках, так увлекли нашего охотника, что он провел здесь все время, пока не иссякли все данные ему средства. Кости были очень хрупкими и с ними было много возни. Приходилось каждую обделывать особым глиняным кожухом. Для этого мягкую глину, которую брали тут же на склоне, смешивали с травой (для прочности) и толстым слоем накладывали на кость, по мере того, как ее освобождали от глинистого песчаника, в котором она находилась, пока, наконец, вся кость не представляла толстую цилиндрическую или округлую (смотря по форме) болванку. Караван вез доски для ящиков, так как в степи их негде было достать: по форме костей делались ящики, и кости запаковывались в них, в сено и солому.
Об экспедиции не было никаких сведений все лето, так как поблизости от нее не было никаких почтовых учреждений. Наконец, Гайлит вернулся и с торжеством заявил, что он привез целого мамонта. Велико было разочарование, вызванное этим рассказом: его посылали для сбора совершенно новой, неизвестной до того фауны, а вместо нее он привез давно и всем известного мамонта, остатков которого и без того много в наших музеях.
Но вот пришли и ящики. И хотя «мамонт» и не представлял особого интереса, все же надо было посмотреть, что это за кости. Раскупорили один из самых крупных длинных ящиков, сняли крышку, но вынимать кости не пришлось: глиняная култышка по дороге растрескалась и грозила совсем рассыпаться вместе с костью. Предстояло препарировать тут же в ящике: понемногу осторожно снимать глиняную корку и осторожно склеивать и уплотнять (пропитывать шеллаком) обнаженную часть кости, – работа исключительно кропотливая, чисто мозаичная. С первых же шагов препарировки обнаружились такие признаки кости, которые позволили с уверенностью сказать, что это не мамонт. Это было какое-то совершенно новое гигантское животное.
Разочарование сменилось острым интересом, который удесятерил внимание и осторожность при препарировке.
На этой работе – препарировке скелета индрикотерия, этого нового гигантского животного, родственного упомянутому выше белуджитерию, – создался наш кадр опытных препараторов. Высящийся ныне в геологическом музее скелет индрикотерия (5 м высоты) с его, как из мозаики, склеенными костями, тем не менее сохранившими правильную естественную свою форму, навсегда останется памятником этой гигантской работы – школы…»
Таинственному зверю – вымершему халикотерию, очень своеобразному непарнопалому копытному из третичных отложений Центрального Казахстана, была посвящена специальная монография Борисяка.
Хотя халикотерий и был отнесен к непарнопалым, вместо копыт он имел когти и еще ряд особенностей в строении скелета, которые сильно отличали эту группу от всех других известных палеонтологам представителей копытных. Например, халикотерий имел очень длинную шею, столь же сильно удлиненные передние конечности, а задние конечности наоборот были у него короткие и массивные. Особенно сильно развитыми когтями были при этом снабжены передние конечности халикотерия.
Борисяк тщательно восстановил все особенности вымершего зверя.
В итоге он пришел к выводу, что халикотерий зверь умел вставать на задние конечности, передними при этом опираясь о ствол дерева, подобно тому, как это делают козы, когда объедают листья кустарников и невысоких деревьев. Коготь второго пальца на передней конечности у халикотерия представлял собой как бы специальный мощный «крючок», позволявший животному крепко цепляться за ствол дерева.
Борисяк выполнил ряд крупных работ по ископаемым пластинчатожаберным и головоногим моллюскам. Как отметил в свое время академик Ю. А. Орлов, биологическая основа этих работ Борисяка настолько глубоко и широко разработана, что их итогом явилось несколько самостоятельных зоологических работ, в том числе весьма обстоятельная монография «Введение в изучение ископаемых пелиципод (пластинчатожаберных)», поддержанная соответствующим изучением современных пластинчатожаберных моллюсков.
В 1929 году Борисяка избрали действительным членом Академии наук СССР.
В следующем году он возглавил только что созданный Палеозоологический институт. Борисяк был его руководителем до самой кончины, сумев собрать в стенах института лучшие на то время палеонтологические силы – академика П. П. Сушкина, И. А. Ефремова, Ю. А. Орлова, К. К. Флерова. Он организовал многочисленные экспедиции, которые заставили заговорить многие толщи, прежде считавшиеся немыми. На богатом материале, собранном экспедициями института, Борисяк установил новую для СССР и Азии олигоценовую, нижнемиоценовую, среднемиоценовую и сарматскую фауны ископаемых млекопитающих.
Тяжелые условия военных лет обострили болезнь Борисяка.
25 февраля 1944 года ученый скончался.
В работе «Основные проблемы эволюционной палеонтологии», вышедшей посмертно в 1947 году, Борисяк выделил три основных проблемы эволюционной палеонтологии: проблему взаимоотношения организма и среды, проблему филогенеза и проблему онтогенеза, то есть исторического и индивидуального развития, и формообразования или видообразования.
Все эти направления остаются актуальными и в наши дни.
Петр Леонидович Капица
Выдающийся физик-экспериментатор.
Родился 26 июня 1894 года в семье военного инженера генерала Л. П. Капицы, строителя Кронштадтских укреплений. В 1905 году поступил в Кронштадтскую гимназию, из которой за неуспеваемость был переведен в реальное училище. Выпускники реальных училищ не имели права поступать в университеты, поэтому в 1912 году Капица поступил в Петербургский политехнический институт.
В те годы Политехнический институт располагал всего одной физической кафедрой, заведовал которой профессор В. В. Скобельцын. Только в октябре 1913 года в институте появилась еще одна кафедра, основанная Иоффе. Когда в 1916 году, отслужив в армии, Капица вернулся в институт, Иоффе обратил внимание на талантливого студента. В 1918 году, по окончании Капицей Политехнического института, Иоффе оставил его при своей кафедре. Иоффе нравилось, с какой фантазией его ученик подходит к экспериментам. Даже метод приготовления волластоновских нитей Капица придумал сам. Тонкие, толщиной менее микрона, кварцевые нити для физических приборов протягивались не через фильеры, как рекомендовалось учебниками; Капица просто обмакивал в расплавленный кварц стрелу и выпускал в воздух. Пролетев какое-то расстояние, стрела падала на подостланное бархатное полотно, вытягивая за собой нить.
Тогда же Капица предложил оригинальную модель рентгеновского спектроскопа, а чуть позже (совместно с Н. Н. Семеновым) метод определения магнитного момента атома, который в 1922 году был осуществлен в опытах физиков Штерна и Герлаха.
В 1921 году по рекомендации Иоффе (уже академика) Капица был направлен в научную командировку в Великобританию, где начал самостоятельные исследования в Кавендишской лаборатории под руководством Э. Резерфорда.
Говорят, вначале знаменитый английский физик колебался.
«У меня уже работает тридцать стажеров», – якобы сказал он Капице. «30 и 31 различаются примерно на три процента, – ответил Капица. – Поскольку вы всегда предостерегаете против рабской точности измерений, такая трехпроцентная разница вовсе даже не будет вами замечена».
Ответ Резерфорду понравился.
«…К людям он относился исключительно заботливо, особенно к своим ученикам, – вспоминал Капица. – Приехав работать к нему в лабораторию, я сразу был поражен этой заботливостью. Резерфорд не позволял работать дольше шести часов вечера в лаборатории, а по выходным дням не позволял работать совсем. Я протестовал, но он сказал: „Совершенно достаточно работать до шести часов вечера, остальное время вам надо думать. Плохи люди, которые слишком много работают и слишком мало думают“.
Резерфорд руководил своими сотрудниками как отец. Он любил анекдот, юмор, особенно в часы послеобеденного отдыха, когда по неукоснительной английской традиции, полагалось пить портвейн.
«…Как-то раз речь зашла о Тунгусском метеорите.
Вопрос обсуждался всесторонне.
Мы тут же примерно вычислили энергию и размер метеорита из тех данных, которые у нас были. Кто-то из нас задал вопрос: «Какая вероятность для такого метеорита упасть в лондонском Сити, т. е. там, где помещаются все банки Лондона?» Мы вычислили вероятность, она оказалась очень маленькой. Тут же находились экономисты. Был задан и такой вопрос: «Какое впечатление произвело бы на английское государство, если бы был уничтожен Сити – банковский аппарат Лондона, а вся промышленность осталась бы?» В этой дискуссии каждый выдвигал свое предположение.
