Я немедленно ощущаю, что хитрость работает. Я все еще хочу пить, но хорошо дышу и не чувствую и десятой доли той сухости, из-за которой выхлебал столько воды. Это может мне помочь сохранить остатки запаса.
На второй миле моего похода, в 13:09, я подхожу к слиянию каньонов Блю-Джон и Хорсшу и, не снижая скорости, поворачиваю налево по направлению к Большой галерее. Однако еще через пять минут в моей левой кроссовке накапливается столько песка, что я решаю остановиться и вытряхнуть его. Я уже натер ступню до ссадины, боль становится нестерпимой. Моей левой ноге гораздо хуже, чем правой, потому что левый носок я превратил в лохмотья, когда натягивал его на каменную кувалду, чтобы долбить валун. Снять обувь и вытряхнуть песок — это самое простое. Я все еще не умею завязывать шнурки, поэтому сильно затягиваю их и засовываю свободные концы в кроссовку, рядом с голой ногой. Терпимо. С этого момента я шагаю очень осторожно, избегая песка, — и идти так легче, и ноги берегу.
Пройдя две с половиной мили, наталкиваюсь на заграждение из колючей проволоки, висящее поперек промоины на толстых тросах, уходящих в скалу по обе стороны от русла. Это, должно быть, граница национального парка, думаю я, когда ныряю в дыру в середине изгороди, где доски расшатаны. Как только я попадаю на территорию каньона Хорсшу в Каньонлендс, кишки опять вопят, сфинктер сжимается. Я бросаюсь к подходящему месту в тени другой полки, где можно прислониться к стене и опорожнить внутренности. Диарея не сравнится с потерей крови по опасности для жизни, но, если она будет продолжаться, риск обезвоживания растет. Второй раунд закончен, я подтягиваю свои клетчатые боксеры и шорты и иду дальше. Трюк с водой помогает мне идти довольно бодро, минимизируя затраты. Я глотаю каждые пять или десять минут, но хорошая новость в том, что в бутылке у меня осталось еще пол-литра.
На четвертой миле я оставляю слева от себя стену высотой метров сто, на которой изображены десятки широкоплечих фигур огромного масштаба, нарисованные всеми оттенками коричневого и бордового. Это пиктограммы Большой галереи. Сейчас они для меня не более чем ориентир в пути. Дальше по каньону, в зарослях тростника, рогоза и камышей, я наступаю на мягкий затопленный участок, покрытый толстым ковром травы. Пройдя еще несколько шагов по болоту, раздвигаю осоку и обнаруживаю полоску открытой воды. Аллилуйя! 13:55. Я наклоняюсь к грязному ручейку шириной пятнадцать сантиметров и глубиной пять и пытаюсь еще раз заполнить свои емкости водой. Дело нудное, но стоит того: в моей бутылке осталось только сто пятьдесят граммов, и теперь я могу снова пополнить запасы. Мне приходится построить небольшую дамбу из грязи, чтобы можно было окунуть резервуар кэмелбэка в жижу. Я нечаянно запираю в бутылке пару головастиков, но решаю, что нет смысла заморачиваться и вылавливать их. К этому моменту я, должно быть, проглотил уже сотни тысяч невидимых пловцов. Должен ли я думать об этих двух только потому, что их я вижу?
Теперь кровь из моего обрубка капает быстрее, несмотря на турникет и обмотку, и несколько красных пятен появляются на песчаной грязи, когда я пытаюсь набрать еще воды в кэмелбэк. Боль в руке возле жгута настойчиво дает о себе знать, она занимает огромное место в сознании, постоянно отправляя мозгу одно и то же послание: «Твоя рука серьезно ранена, о ней нужно позаботиться». Боль подталкивает к тому, чтобы сесть и восстановить силы, но я знаю, что нужно торопиться. По крайней мере, у меня теперь больше воды.
Снова отпечатки следов, они соединяются, образуя все более отчетливую тропинку через песчаные дюны и ряды тополей. У тропинки появляется пирамида из камней. Неудивительно, что эта часть каньона более посещаема, это проход к Большой галерее. Я не могу понять возраст следов, ясно только, что здесь прошли десятки человек с момента последнего дождя или наводнения. Памятуя об уроке, полученном во время своего заточения, решаю не кричать. Если в этом каньоне есть люди, я найду их и так, но лучше всего не тешить себя надеждами.
На десятом километре я забираю влево, направляясь к гигантской нише. Шириной добрую сотню метров и по крайней мере такой же высоты, верх ниши нависает над основанием метров на тридцать в самой глубокой точке. Возле огромной крыши русло каньона поворачивает направо, и неожиданное зрелище блокирует мою двигательную систему, как будто главный тормоз разъединяет электроцепь в голове. В семидесяти метрах от меня, бок о бок, идут три туриста, один поменьше, два побольше. Люди! Я не могу в это поверить. Вплоть до этого момента я не был уверен, что встречу кого-то еще в этом каньоне. Я делаю глоток воды, которую держал во рту, и трясу головой, стараясь определить, в какую сторону они идут, ко мне или нет. Какое-то мгновение я сомневаюсь в том, что они вообще существуют. Похоже, уходят от меня.
Быстрее, Арон, зови их. Они помогут тебе.
Я должен подать им сигнал до того, как они уйдут слишком далеко. Я пытаюсь закричать, но голос застревает в горле один раз, другой, и я просто-напросто булькаю последней пригоршней воды. В конце концов мне удается выдавить из себя слабое: «Помогиииите!» После глубокого вдоха я кричу еще раз, сильнее: «ПОМОГИТЕ!»
Туристы останавливаются и оборачиваются, чтобы посмотреть на меня. Я продолжаю идти вперед и снова кричу: «ПОМОГИТЕ! МНЕ НУЖНА ПОМОЩЬ!» Все трое бросаются бегом ко мне, и я чувствую, что сейчас заплачу. Я больше не один. Эта мысль — самое главное облегчение, и к приличному пока запасу энтузиазма добавляется прилив уверенности: я справлюсь. Теперь я знаю, что мне не придется никуда ехать самому, когда мы выйдем к началу тропы. Эти люди помогут мне.
Я справлюсь.
Расстояние между нами сокращается, и я могу разглядеть эту, вероятнее всего, семью: мужчина и женщина, обоим к сорока годам, и мальчик — должно быть, их сын. На них шорты, футболки, кепки и высокие туристские ботинки. У женщины забавный рюкзак вокруг талии с двумя бутылками воды в боковых карманах. У мужчины на плечах рюкзак среднего размера, почти как мой, но он выглядит легче и кажется полупустым.
Когда мы подходим друг к другу так близко, что можно разговаривать, я начинаю рассказывать:
— Меня зовут Арон Ральстон. В субботу меня придавило камнем, я провел пять дней без воды и пищи. Этим утром я отрезал себе руку, чтобы освободиться, и потерял уже много крови. Мне нужна медицинская помощь.
Я заканчиваю свою речь, и мы останавливаемся друг перед другом, лицом к лицу, в нескольких метрах друг от друга. С правой стороны вся моя одежда — от воротника рубашки до кончика ботинок — покрыта кровью. Я смотрю на мальчика — ему не больше десяти лет — и понимаю, что, наверное, перепугал его на всю жизнь.
