Однако, все заслуги почему-то приписывались Виктору, а не Искандеру Рискиеву и Алексею Кабанову, которым принадлежала космоверфь на Викторе. Причём «заслуги» эти были в кавычках, так как именно за то, что уже десятки миллионов людей сделались космическими бродягами, Виктора Боброва больше всего костерили в прессе. Если раньше желтая пресса на Земле и ещё нескольких планетах расписывала в красках, к какому кошмару может привести появление роботов и выпускала в полёт утку за уткой, рассказывая о страшных детищах секретных научных лабораторий, то теперь они переключились на новую тему и стали писать о космических пиратах и их зверствах. Правда, сами космические старатели, торговцы и просто маркитанты, грозились как-нибудь собраться всей толпой, прилететь на Землю и ввалить хороших кундюлей этим писакам. Виктор как раз прочитал с десяток выдержек из подобных опусов, когда в его кабинет вошел Роман, старший сын Полковника, который за последние пятнадцать лет вырос в крупного и очень талантливого руководителя и даже стал Главным секретарём его администрации. Прямо с порога он воскликнул весёлым голосом:
— Дядь Вить, всё, твой последний рабочий день окончен и ты уже три минуты, как находишься в трудовом отпуске!
— С чего это так, Ромка? — Удивился Виктор — Ведь ещё только начало второго и до конца рабочего дня много времени.
— А с того, дядь Вить, — Заявил Роман — Завтра у нас праздник, день совершеннолетия Виктории, и мы решили, что сегодня работаем до обеда. Так что давай, вставай и пошли к праздничному столу, мы решили торжественно отметить твой первый отпуск за все эти годы. Да, кстати, пока мы ещё не надрались по этому поводу, патент на управление колонии отдай, а то я послезавтра не смогу заступить на должность временного управляющего, да, и завтра всякое может случиться, что потребует от меня срочных и неотложных руководящих указаний, а очень многие без твоей электронной подписи просто не пройдут.
Виктор кивнул головой и снял с шеи патент, с которым никогда не расставался. Правда, в отличие от Большого Кулона Жизни патент он на ночь с шеи всё же снимал и клал возле кровати на тумбочку на специальную подставку, с которой взять его мог только он. Протянув золотистую прямоугольную пластину Роману, которого он сам же и назначил вопреки мнению Совета колонии временным управляющим на период своего отпуска, Виктор сказал ему наставническим тоном:
— Рома, прежде чем что-либо начнёшь делать, семь раз отмерь, а потом подумай, будет ли всё, что ты намерен сделать, по-честному, ну, а на счёт твоей затеи с роботами, которых ты готовил к работе в большом космосе, я подумал и так скажу, начинай, дело стоящее, только Бога ради, не скупись на викторы даже тогда, когда команда соберётся всего из дюжины парней.
Беря патент из рук Виктора, Роман ответил:
— Вообще-то я с тобой согласен, Виктор, осталось только вдолбить в их железные головы с термоядерным реактором вместо мозгов, что они нам куда дороже всех викторок и викторов вместе взятых и это для нас не будет обременительным. — Немного помолчав, он спросил — Дядь Вить, может быть вы всё-таки останетесь и полетите послезавтра? Знаешь, я ведь не за себя прошу и даже не за всех викторианцев. Понимаешь, рыцари Радуги хотят устроить в честь вас всех торжественный приём и будут ждать вечером и вдруг такой облом. Оказывается те, благодаря кому состоялась Виктория, взяли и свалили с планеты в ночь перед её совершеннолетием. Это будет нечестно по отношению к тридцати семи миллионам гостей Виктории.
Виктор потупил взгляд и шумно засопел. Больше всего в своей жизни он не любил всякие торжества и любые славословия в свой адрес, но Роман был прав. Всё, что они собирались сделать сегодня, а именно, тайком, никого об этом не известив, смыться с планеты, чтобы отправиться в дальний поиск, выглядело очень большим свинством по отношению к гостям Виктории, о чём он почему-то не подумал. Посопев немного, он спросил:
— Рома, ну, и сколько дней всё это продлится, если мы всё-таки останемся? Надеюсь не двадцать один день?
Роман не выдержал, крепко обнял лучшего друга своего отца, которым он считал не только своим лучшим другом, но и вторым отцом, крепко хлопнув по спине, отстранившись сказал:
— Нет, дядь Вить, клянусь, тебе придётся помучиться всего три дня. Ну, а после этого, утром четвёртого, я вас всех даже в смерть пьяных затолкаю в викторы и пинками вытолкаю в этот ваш идиотский, тридцатисуточный полёт.
Глава вторая
Экспедиция в Рукав Наугольника
Виктор и сам не понимал, почему он не любит праздники и любые торжества, кроме семейных. Скорее всего это осталось в нём ещё с Земли. Однако, когда жизнь на Виктории стала входить в нормальное русло, а это произошло уже на втором году, он первым поставил перед колонистами вопрос, какие праздники и когда они будут отмечать. Первым делом они совместными усилиями разобрались с месяцами и количеством дней в них, так как это было самое простое дело, ведь сутки на Виктории были очень удобными насчитывали ровно двадцать шесть часов, если отбросить тысячные доли секунды. Поэтому, не мудрствуя лукаво, они взяли и разделили викторианский год, состоящий также практически ровно из четырёхсот восьми суток на двенадцать месяцев, которым дали свои собственные, викторианские имена по названию своего светила, континентов, планеты и её спутника, продолжительность по тридцать четыре дня каждый, и без особых раздумий ввели у себя земную семидневную неделю.
Всем месяцам были присвоены мужские имена и викторианский год начинался с любия, а заканчивался виктором, перед которым шел викторий. Естественно, что последний день виктора и первый день любия были праздничными днями и посвящались проводам Старого года и встрече Нового. Ну, и вдобавок к этому было введено ещё четырнадцать праздничных дней, самым главным из которых был объявлен день Виктории, который отмечался ежегодно одиннадцатого мюллерия. Ну, а дальше народ уже сам решал, какие дни считать праздничными и вообще, по какому поводу следовало праздновать, но так уж вышло, что самым любимым из всех праздников стал День Радуги, введённый Джеком Хаммером чуть ли не в приказном порядке. Викторианцы не оскорбились и приняли этот праздник всей душой.
Начинался он торжественным и величественным шествием в ночные часы, когда все, кто находился на Виктории выходили задолго до рассвета, а чаще всего сразу после полуночи из домов, направлялись на скутерах к окраинам города с включёнными Кандисами в руках, а затем многократно облетали город по периметру, постепенно удаляясь от него. Зрелище это было просто невообразимо красивым, особенно если наблюдать за ним с высоты в несколько километров. На улицу выносились не только маленькие, ручные Кандисы, но большие, стационарные излучатели, которые устанавливались бимобили. Люди направляли потоки радужного цвета друг на друга, на траву и деревья, на животных и птиц, а поскольку на Виктории, кажется, даже викторианские комары знали, что такое Кандисы и как благотворно они действуют на любое живое существо, то попасть под эти животворные радужные лучи стремилось всё живое.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
