Картина типичная. Врываясь в города и местечки, где еще накануне их прихода деникинцы (или петлюровцы, или банды какого-нибудь Тютюнника, Ангела, Зеленого) убивали и насиловали евреев, части Красной Армии не разыскивали погромщиков, а вместо этого не редко сами учиняли погром. Когда об этом докладывали «самому» Ильичу, он молча накладывал резолюцию — «В архив».
А позднее, после гражданской войны, — что сталось с теми погромщиками? История не зафиксировала судебных или внесудебных дел против них. Может быть, всем им удалось скрыться, раствориться, замести следы и тем избежать «национальной мести» со стороны большевистской власти, по Солженицыну, нашпигованной евреями?
Ответ находим там, где, казалось бы, меньше всего его ждешь — в отчете доктора Джозефа Розена — представителя американской еврейской благотворительной организации Агро-Джойнт. Советская власть, никогда не упускавшая случая поживиться на счет буржуазии (грабь награбленное!), затеяв создание еврейских сельскохозяйственных поселений, «согласилась» принять финансовую помощь Агро-Джойнта. Розен закупил и завез в Россию различную сельскохозяйственную технику, в том числе 86 тракторов, которые в первую же страду — 1922 года — вспахали 100 000 акров земли. Это были первые «железные кони» на российских полях. А поскольку власти объяснили Розену, что не политично оказывать помощь еврейским пахарям и не оказывать их соседям, то не менее половины из этих ста тысяч акров пришлось на земли русских и украинских крестьян. Объясняя всё это своему начальству в Вашингтоне, Розен уточнял: «Мы, однако, ввели за правило, что трактора не будут обрабатывать землю тех деревень, которые участвовали в погромах», и не без гордости добавлял, что это «правило» вызвало поток петиций из многих деревень: крестьяне слезно просили сменить гнев на милость, «выражая сожаление за преступные действия своих односельчан».[559]
Никуда, стало быть, погромщики не прятались — они были известны односельчанам, а, значит, и местным властям. Свирепые чекисты их не трогали, «революционная расправа» свелась к тому, что по настоянию доктора Розена на еврейские деньги не распахивали поля тех, чьи руки вымазаны еврейской кровью. Такова цена ленинского декрета, поставившего погромщиков «вне закона».
Из первого тома «Двухсот лет вместе» мы знаем, что Солженицын не одобряет еврейских погромов, случавшихся в царской России. Во втором томе он не одобряет и погромов периода гражданской войны. А на вопрос, чем они были вызваны, в обоих случаях отвечает сходно: до революции погромы были ответом (неразумным, неадекватным, но ответом) на «еврейскую эксплуатацию», а в гражданскую войну — ответом на участие евреев «в большевиках»: народ-де мстил за «жидов-комиссаров». Как и в других случаях, тезис подкрепляется высказываниями «самих евреев», а когда их недостает — В. В. Шульгина. (Он, кстати, тоже не одобрял погромов, хотя сам к ним подстрекал).
Вот как это выглядит в книге:
«„По пути своего наступления и, в особенности, отступления“, в жестоком последнем отступлении в ноябре-декабре 1919, белая армия учинила „длинный ряд еврейских погромов“ (признаваемых Деникиным), и, очевидно, не только с целью грабежа, но и — в месть. Однако, говорит Бикерман, „убийства, грабежи и насилия над женщинами не были неизменными спутниками [Белой] армии, как утверждают, преувеличивая ради своих целей и без того страшное, наши [еврейские] национал-социалисты“».[560] (т. II, стр. 150; курсив мой — С.Р.; пояснительные слова в квадратных скобках А. И. Солженицына).
Читаем дальше:
«Об этом же Пасманик: конечно, „все понимают, что ген. Деникин не желал погромов, но, когда я в апреле и мае 1919 г. был в Новороссийске и Екатеринодаре, т. е. еще до начала похода на север, я почувствовал сгущенную атмосферу антисемитизма, проникавшую повсюду“.[561] На той почве — на мщении ли, на попустительстве — и вспыхнули „белые“ погромы 1919 года». (т. II, стр. 151).
«О том же Шульгин: „Для подлинно Белой психологии дикая расправа с безоружным населением; убийство женщин и детей; грабеж чужого имущества; всё это — просто невозможно“. Итак, „подлинные Белые виновны в данном случае в попустительстве. Недостаточно властно осаживали мразь, затесавшуюся в Белый лагерь“».[562] (II, стр. 150)
И снова Бикерман: «По единогласному мнению людей, имевших несчастье пережить и те, и другие [петлюровские и белоармейские] погромы, петлюровцы больше всех других именно за жизнью еврея гнались, за его душой: они преимущественно убивали».[563] (II, стр. 151).
А вот что находим в работах авторов, которые не рассуждают, а приводят факты и описывают подлинные события, досконально зная, что и как происходило.
Согласно антисемитским мифам, в ЧК господствовали латыши и евреи. На снимке группа членов коллегии ВЧК в 1919 г. Слева направо: Уралов, Дзержинский, Валобуев, Васильев-Южин, Савинов, Ксенофонтов, Мороз
«Багровая книга» Гусева-Оренбургского «составлена по материалам помощи пострадавшим от погромов при Российском Красном Кресте в г. Киеве».[564] Она «писалась спешно, при Деникине в г. Киеве, под звуки обстрелов и гул погромов; заканчивалась в разгаре эвакуации в Ростове» и «преследовала цель абсолютно объективного исследования».[565] Автор-составитель — писатель и православный священник — старается быть предельно беспристрастным, хотя он человек, и человеческие чувства ему не чужды. Порой они прорываются в тексте — в основном в виде выражения сострадания к жертвам и негодования к палачам. Но — к палачам вообще, без стремления кого-то выгородить, а кого-то заклеймить. Автор даже не всегда фиксирует, кто устроил данный конкретный погром: белые, красные, петлюровцы, какие-то местные или пришлые группы. Не в этом его интерес. Похоже, что неясность такого рода в иных случаях — намеренная. Он создает образ звериной ненависти — вне зависимости от того, в какой ипостаси она проступает в отдельных ситуациях. Лишь в обобщающем «Прологе» он позволяет себе обозреть поле скорби с птичьего полета: «Проходит перед нашими глазами пятое по счету украинское массовое кровавое действо, — страшный кровавый разлив, оставивший за собой все ужасы протекших времен.[566] Никогда не падало такое количество жертв. Никогда евреи не были так одиноки. Никогда безысходность их положения не была так ужасающа».[567] Он суммирует: «На киевском плацдарме стали одновременно действовать: 1. Добровольцы. 2. Петлюровцы. 3. Советские отряды. 4. Банды. … Активными деятелями бывала иногда поочередно каждая из этих 4-х групп. Четыре главных молота и множество второстепенных стали подниматься и опускаться с силою и регулярностью паровых молотов чугунолитейного завода».[568]
Похороны жертв Проскуровского погрома, 1919 г.
Вот один из примеров попеременной работы этих молотов:
«В местечке Тальном произошло следующее: 1. — С уходом большевиков вошла банда Тютюнника и устроила резню еврейского населения, при которой убито 53 человека. 2. — Тютюнника вытеснил отряд Махно, шедший с обозом из нескольких тысяч подвод. Он ограничился грабежом и убил только трех стариков евреев. 3. — Махновцев вытеснили галичане, но они удовольствовались только реквизициями. 4. — Наконец пришли добровольческие казаки, которые ограбили местечко дочиста, изнасиловали многих женщин, убили нескольких человек и сожгли часть местечка».[569]
Порой охватывает досада от того, как мало в книге имен, хотя Гусеву они были известны или их легко было установить. Но автор-составитель книги — не прокурор и не адвокат, он хроникер. Тем сильнее звучит этот багровый реквием, предтеча «Черной книги», составленной по следам нацистских преступлений на той же земле. Разница в том, что «Черную книгу» создавал большой коллектив авторов при поддержке официальных советских властей (запретили её лишь на последнем этапе, когда она уже была подготовлена к печати), тогда как Гусев-Оренбургский составлял свою книгу один, на свой страх и риск. (Можно представить себе, чем кончилась бы для него эта работа, если бы деникинская контрразведка прознала о его деятельности).
Согласно его хронике, в той же Умани повстанцы под верховенством левого эсера Клеменко, вытеснив из города красных, поначалу ворвались в три квартиры евреев. Они требовали выдачи коммунистов и оружия, «не грабя и не убивая никого».[570] Но скоро начали рыскать по другим домам и квартирам, требовать также денег. Потом — только денег: о коммунистах вовсе забыли.
