Смит с трудом проглотил слюну. Он ждал более обнадеживающего ответа, но не хотел показывать своего разочарования.
— Возможно, руководитель группы ковбоев что-нибудь знает о Топе и Гарри, он же вместе с ними работал?
— Джим? — Инспектор засмеялся. — Мы его арестовали.
Смит поднял брови.
— Арестовали?
— Да. Но, к сожалению, он бежал.
— Что за преступление совершил он?
— Он ограбил кассу. О его преступлении нам стало известно от бывшей кассирши. Она ревновала Джима, вероятно не без оснований, но оказалась слишком неосторожной и бродила вокруг цирка, ожидая Джима: ревность всегда туманит разум. Осенью в Омахе она бежала из цирка с деньгами. Разумеется, мы задержали ее, и она выдала своего соучастника — Джима. Эти огромные деньги он сумел вложить в цирк под высокие проценты, в скором времени должен был бы получить немалую сумму по судебному решению. Клоун обнаружил даму и обратился к нам. Мы арестовали негодяя. Но… Я думаю, он теперь направился на Дикий Запад, где скрывается немало преступников. Очень жаль, очень жаль…
— Я благодарю вас, господин инспектор. Вы рассказали мне гораздо больше, чем я смог сообщить вам.
* * *
Третий раз взошло солнце после этой ночи, а над землей все еще шумела буря. Лил проливной дождь. Лед на реке взломало, мутные потоки талых вод залили берега.
Вдалеке от поселков и дорог, в глуши, куда еще не заглядывали белые люди, на утренней зорьке сидели трое людей. Их кони паслись рядом, а индейцы ели большие куски мяса. Позавтракав, они приготовились двигаться дальше. Их пути расходились, и Большой Волк сказал:
— Вы — дакоты. И ты, Матотаупа, нас вывел, ты давал нам советы, как настоящий вождь. Наши воины охотно тебя примут в свои новые палатки на севере, ты это знаешь. Но ты никогда с нами не говорил об этом, ты не говорил, откуда ты пришел и куда держишь путь. Я и сегодня не спрошу тебя об этом. Ты все-таки не хочешь идти со мной? Мы должны расстаться?
— Я слышал слова, которые ты сказал мне, Большой Волк. Мой сын Харка и я, мы никогда не забудем тебя и твоих воинов, но мы не можем идти с вами, вы — дакоты.
Большой Волк не понял смысла слов Матотаупы, но он чувствовал, что за ними — тяжелая тайна. Он молча распрощался и повернул коня на север.
Матотаупа и Харка тоже сели на мустангов и поехали на северо-запад, навстречу неизвестному будущему. Рыжего и Серого было трудно сдержать. Кони, точно вырвавшись из плена, неслись быстрее ветра. В полдень ненадолго остановились, чтобы дать отдых лошадям. Большой Волк хорошо объяснил дорогу, и они как раз достигли берега одного из тысячи маленьких озер, о которых он говорил.
Кони жадно припали к воде. Матотаупа и Харка легли на бизонью шкуру, которую мальчик захватил еще из родной типи. У обоих с собой было не более чем во время последнего представления: кони, оружие, легины и мокасины, маленькие мешочки с золотыми и серебряными монетами. Большой Волк оставил им одеяло и уделил немного из своих запасов мяса.
Лежа на солнце, Матотаупа и Харка рассматривали окружающую местность. Далеко, очень далеко находились они теперь от своей родины, которая лежала между рекой Платт и Скалистыми горами. Но их теперь отделяли от родины не только потоки, прерии и леса, не только дорога Огненного Коня. Лето и зиму они вели совсем другую жизнь, другие были у них друзья, другие заботы, другие печали, — все было не то, что на их родине. Словно во сне представлялись им теперь мать, брат, сестра, товарищи игр, очаг в родной типи, совместная охота и борьба. Они знали теперь мир белых гораздо лучше, чем воины на ручье — притоке Платта. Они научились чужому языку, научились читать и писать, чего не умел ни один воин на их родине. И тем не менее они не стали принадлежать к миру белых, к миру этого грязного города. Скакать верхом и охотиться в бескрайних просторах — вот в чем состояла их жизнь с самого момента рождения, вот почему они мечтали о палатках из шкур бизонов, о спокойных, гордых и свободных краснокожих.
Харка подумал, что прошло больше года с того дня, когда отец собирался ночью посвятить его в тайну. С тех пор произошло так много событий, что Харка стал старше не на год, а на много лет. Он уже перестал быть ребенком, он стал юным спутником Матотаупы. Многое он потерял, но отец остался с ним и принадлежит теперь ему даже больше, чем раньше. Если он едет к могучему племени сик-сиков, то едет не без надежд, едет не для того, чтобы потеряться в голубом далеком краю, и не для того, чтобы окончательно порвать со своей родиной. Он ясно помнил, что должен стать сильным и мужественным, он должен сделать так, чтобы враги боялись его…
Матотаупа тоже предался размышлениям, но его мысли были направлены на последние события в цирке, и он спросил Харку:
— Что Рэд Джим имеет против тебя?
— Ты спрашиваешь об этом потому, что он стрелял в меня и в моего коня?
— Да.
— Возможно, он просто разозлился, что побеждаем мы.
— Да, это так. Но и не только потому.
— Я его испугал, бросая томагавк. Он не думал, что я так владею этим оружием, и струсил. Это тоже разозлило его.
— Возможно. Но вы давно относитесь недружелюбно друг к другу, еще с нашего пребывания в Омахе, а может быть, и еще раньше — со встречи в блокгаузе…
— Тебе кажется?.. Но ведь это было подло со стороны Джима, что он заставил заплатить Далеко Летающую Птицу — желтую Бороду за наши бизоньи куртки.
— Джим знал, что они нам нужны, а Далеко Летающая Птица дал сколько-то серебряных монет. Разве это неправильно?
— Рэд Джим украл деньги из кассы.
— Харка — Твердый как камень — Ночной Глаз!
— Я уверен в этом.
— Харка! Джим смелый мужчина, он не вор, — голос Матотаупы неожиданно стал жестким. — Джим освободил меня в блокгаузе Беззубого Бена от веревок…
Юноша больше не возражал. Индейские обычаи предписывали не возражать старшим. Но Харка замолчал не только потому, что был хорошо воспитан: он почувствовал, что отец и слышать не хочет слов, порочащих Джима.
То, что Джим исчез с глаз обоих дакотов, еще ничего не говорило Матотаупе. Ему казалось, что Харка замолчал потому, что удалось убедить его. Да и разве сам Харка не удивлялся раньше изобретательности белых людей, разве не Джим спас Матотаупу, а тем самым и Харку?..
Разговор, казалось, был исчерпан; до вечера им еще предстояло проехать порядочное расстояние, и оба вскочили на коней.
С момента побега с Большим Волком они проделали уже немалый путь и находились сейчас в прериях севернее Миссури. Дул резкий ветер, по небу тянулись серые облака, и вскоре посыпался град. Он застревал в гривах коней, в волосах всадников. Как только стемнело, трава покрылась инеем. Путники остановились у маленького ручейка, на котором кое-где еще был лед. Несколько кустиков с редкими ветвями были единственной защитой от ветра и града. И это было лучшее место для привала, какое только можно было найти. Мустанги улеглись. У них еще была лохматая зимняя шерсть, может быть, и не очень красивая, но служившая им хорошую службу. Харка с трудом разжег небольшой огонь, и, расположившись с отцом у крупов коней, они завернулись в одеяло и бизонью шкуру. Спали по очереди.
