– Может, зайдешь? – спросила она. – Дома никого нет. Мать с отцом поехали в гости, а брат пошел в кино. Можно перейти к следующей главе.
Он колебался, не зная, как ему быть. Долго смотрел на дом, пытаясь представить, как там внутри. Его мучили сомнения: папа и мама в гостях, но в любой момент могут вернуться, как и брат, которому может не понравиться кино, и он заявится на час раньше. Мисс Соамс стояла перед ним, выжидающе улыбаясь, положив одну руку на свое соблазнительное бедро, а другой крутя в воздухе очки с лыжной шапочкой.
– Ну, так что?
– Может, как-нибудь в другой раз? – неуверенно сказал он.
– Ах ты, трусливый кот, – хихикнула она. Она побежала по дорожке к дому. У двери обернулась и показала ему язык, потом исчезла в темном зеве подъезда.
Он снова завел мотоцикл и с задумчивым видом медленно поехал к центру города по темным уже улицам. Ему не хотелось возвращаться домой, поэтому он, припарковав мотоцикл, пошел в кино. Он, по сути дела, не видел, что происходило на экране, и никогда бы не смог пересказать содержание фильма, если бы его об этом спросили на выходе.
Он все время думал только о мисс Соамс. Глупенькая, дешевая девчонка, которая весь день его дразнила, подтрунивала и насмехалась над ним. Нет, завтра в магазине он к ней не подойдет, эта идея ему категорически не нравилась. Если бы он мог, то уволил бы ее. Но она ведь может пойти в профсоюз и пожаловаться, и там поинтересуются, каковы причины ее увольнения. И что он скажет? «Она назвала меня мистер Ледышка, потом просто фамильярно Руди, и в конце держала меня за член при всех на оживленном перекрестке»?
Пришлось отказаться от мысли уволить мисс Соамс. Все это только наглядно доказывало одно: он всегда был прав, считая, что нельзя допускать никаких близких отношений ни с кем из подчиненных.
Он поужинал один в ресторане, опорожнил целую бутылку вина и чуть не врезался в уличный фонарь по дороге домой.
Он плохо спал и когда проснулся без четверти семь утром в понедельник, то даже застонал, вспомнив, что нужно вставать и бежать на стадион с Квентином Макговерном. Но он преодолел себя, встал и побежал. Тренировка состоялась.
Когда он пришел в магазин на работу, то старался даже не приближаться к отделу пластинок. Проходя мимо секции лыж, он дружески помахал Ларсену, который был в том же красном свитере, что и накануне, и почтительно ответил ему: «Доброе утро, мистер Джордах», – словно они и не были вместе почти весь воскресный день.
Калдервуд пригласил его к себе днем.
– О’кей, Руди, – сказал он. – Я изучил твой проект, переговорил с некоторыми людьми в Нью-Йорке. Завтра едем туда вместе, у меня назначена встреча в конторе моего адвоката на Уолл-стрит в два часа. Поедем одиннадцатичасовым поездом. Правда, я ничего не обещаю, но при первом прочтении твоего проекта моими людьми они заявили, что в нем есть что-то стоящее. – Калдервуд посмотрел на него в упор. – Что-то не вижу особой радости, Руди, – сказал он с укоризной.
– Что вы, сэр, я очень рад. Конечно, рад. – Рудольф попытался улыбнуться. В два часа, во вторник, – подумал он. Но ведь я обещал Дентону прийти на заседание университетской комиссии в то же время во вторник.
– Очень радостная весть, сэр, смею вас заверить. – Он снова выдавил из себя улыбку, стараясь выглядеть искренним. – Она застала меня врасплох, я к ней не был готов. То есть не ждал, что все произойдет так быстро, – уточнил он.
Итак, ланч в вагоне со стариком. А это значит, что придется обойтись без выпивки, подумал Рудольф, выходя из его кабинета. Эта мрачная перспектива не вызвала у него прилива энтузиазма. Но все же лучше пребывать в мрачном настроении от этого, чем от необходимости быть свидетелем по делу профессора Дентона.
Вечером в его кабинете зазвонил телефон. Трубку подняла мисс Джайлс.
– Сейчас посмотрю, на месте ли он, – сказала она. – Простите, а кто спрашивает? – И, приложив ладонь к трубке, тихо сказала: – Профессор Дентон.
Рудольф колебался, не зная, как ему поступить, но все же протянул руку.
– Добрый день, профессор, – радушно произнес он. – Как дела?
– Джордах, – хрипло пробормотал Дентон. – Я в баре «Рипли». Не могли бы вы зайти на несколько минут? Нам нужно поговорить.
Ну, была не была. Раньше, позже, какая разница? Он должен сказать ему правду.
– Конечно, профессор, о чем разговор! Иду. – Он встал из-за стола. – Если кто-нибудь спросит, буду через полчаса, – предупредил он мисс Джайлс.
Войдя в бар, он не сразу увидел Дентона. Пришлось его искать. Тот сидел, как и тогда, в последней кабинке, в пальто и шляпе, сгорбившись над столиком и сжимая ладонями стакан. Он был небрит, в мятом костюме, а грязные линзы его очков запотели. Вдруг Рудольфу показалось, что перед ним сидит старый алкоголик на скамейке в парке, ожидая, когда его заберут в полицейский участок. Где же тот прежний самоуверенный, громкоголосый, ироничный человек, которого он, Рудольф, так часто видел в аудитории, такой забавный, умевший веселить других, где он? Исчез, перестал существовать.
– Добрый день, профессор, – снова поздоровался с ним Рудольф и сел напротив. Он был без пальто – зачем его надевать, если идти-то сюда всего ничего? – Я очень рад вас видеть, – улыбнулся он Дентону, словно пытаясь заставить себя поверить, что сидевший напротив человек – это тот самый профессор Дентон, которого он хорошо знал и которого приветствовал всегда с особым радушием.
Дентон бросил на него угрюмый взгляд и не протянул руки. Его обычно румяное лицо стало пепельно-серым. По-видимому, даже его кровь застыла в жилах, подумал Рудольф.
– Выпейте чего-нибудь, – предложил Дентон глухим голосом. Вероятно, он уже выпил. Пропустил стаканчик, а может, и несколько. – Мисс, прошу вас, – громко крикнул он официантке в оранжевой форме, которая стояла, облокотившись о край стойки в дальнем конце бара, присмиревшая, как старая кобыла в узде. – Что будете пить, Рудольф? – спросил он.
– Виски, пожалуйста.
– Виски с содовой для моего друга, – сказал Дентон. – И еще один бурбон для меня.
Сделав заказ, он посидел молча, уставившись в стакан, зажатый в ладонях. По пути сюда Рудольф все продумал и теперь знал, что ему делать. Он скажет профессору, что не сможет прийти на заседание университетской комиссии во вторник, в два часа, как они договаривались, но готов явиться туда в любой другой день, если только комиссия согласится перенести свое заседание. Если же из этого ничего не выйдет, то он сегодня же вечером сам зайдет к президенту университета и расскажет ему все, что ему, Рудольфу, известно о Дентоне. Если это Дентона не устраивает, то сегодня же вечером Рудольф напишет свою речь, передаст ее Дентону, и тот сам зачитает ее на заседании комиссии, когда будет слушаться дело. Рудольф, как мог, оттягивал этот неприятный для него момент, когда ему придется изложить перед Дентоном все свои альтернативные предложения. Но ведь он никак не мог отказаться и не поехать в Нью-Йорк с Калдервудом на поезде в одиннадцать ноль пять завтра утром. Он был благодарен Дентону за то, что тот пока молчал: хоть и короткая, но все же передышка, и, когда перед ним поставили его стакан виски с содовой, нарочито медленно размешивал его ложкой, возводя невидимый хрупкий музыкальный барьер (звон ложки о стенки стакана) в ходе их беседы всего на несколько секунд.
– Мне ужасно не по себе из-за того, что приходится отрывать вас от работы, Джордах, – сказал Дентон, не поднимая на него глаз, он говорил неотчетливо, невнятно бормотал. – Беда превращает человека в эгоиста. Вот вам пример: прохожу я мимо кинотеатра, вижу очередь в кассе. Эти люди пришли на комедию, чтобы посмеяться, и я подумал: разве неизвестно, что со мной происходит? Как в таком случае они могут сейчас идти в кино? – Он, сделав кислую физиономию, сам засмеялся. – Какой абсурд. Пятьдесят миллионов людей погибли в Европе за семь лет, с тысяча девятьсот тридцать девятого по тысяча девятьсот сорок пятый год, а я в это время ходил в кино дважды в неделю. – Он жадно отпил из стакана, низко наклонясь над ним, и со стуком поставил его обратно на столик.
– Расскажите, что с вами происходит? – предупредительно обратился к нему Рудольф.
– Ничего, – тихо ответил Дентон. – Нет, неправда! Очень многое. Все кончено, мой друг.
– О чем вы говорите? – Рудольф старался говорить спокойно, сдерживать себя, но он не мог скрыть охватившего его волнения.
Выходит, ничего не произошло, удивился он. Буря в стакане воды? В конце концов люди не могли же быть такими идиотами.
– Вы хотите сказать, что они отказались от расследования вашего дела?
– Я хочу сказать, что это я отказался от своего дела, – резко ответил Дентон, вскидывая голову и глядя из-под полей своей помятой фетровой шляпы на Рудольфа. – Сегодня я подал заявление об уходе.
